Роман Сенчин. Тихая проза, крепкая жизнь. Россия- один большой Междуреченск Что, по Вашему мнению, нужно современному читателю

РОМАН СЕНЧИН

СЕНЧИН Роман Валерьевич родился в 1972 году в городе Кызыл Тувинской АССР. Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Первые публикации в Москве — в журнале “Наш современник". Автор романов “Минус", “Нубук", “Ёлтышевы", “Информация", сборников рассказов “Иджим", “День без числа", “Абсолютное соло" и др. Живёт в Москве.

ДОРОГА

РАССКАЗ

Сотрудники трёх министерств выстраивали логистику визита статусной делегации из Москвы, а Сергей Константинович, глава москвичей, взял и спутал все карты.
— Да чего нам эти самолёты-вертолёты! С птичьего полёта всё гладень-ким выглядит, ровненьким. По земле надо, господа-товарищи, по земле-ма- тушке. — И, узнав, сколько до стройки, развёл руками: — Ну, и чего ради трёх сотен вёрст с копейками на небо забираться? Дое-едем!
Ему пытались объяснить, что дорога неважная, уйдёт на неё не четыре часа, как считал Сергей Константинович, а все восемь, но он не слушал. Да и попытки были, надо признать, слабые, осторожные — Сергея Констан-тиновича боялись.
Это внешне он выглядел добродушным, говорливым дяденькой, на де-ле же — строгий, суровый, а порой и безжалостный государственный муж. Не раз многочисленные враги пытались накопать на Сергея Константинови-ча компромат, свалить с кресла, но не получалось. Честный, живущий на положенную зарплату, не высовывающийся без необходимости, зато упорно делающий своё дело человек. Потому, наверное, и пережил в аппарате пра-вительства пять премьеров, многочисленные реорганизации и чистки...
Сергей Константинович много ездил по стране и везде, где бывал, после его пребывания вскипала деятельность, повышались показатели, наращива-лись темпы. Правда, на время. И в правительстве вздыхали: “Было б у нас двадцать таких — мы б не узнали России”.
В крае приезда этого человека ждали со страхом, но и с надеждой. Зна-ли: если он увидит, что там-то и там-то действительно недостает финансиро-вания, возникают объективные, непреодолимые для региональной власти сложности, то поднимет вопрос в самых высоких московских кабинетах и по-может, пробьёт...
С возведением завода дело было плохо. Оно почти застопорилось в по-следние месяцы. Строительство велось в рамках частно-государственного партнёрства, поэтому разобраться в том, кто за что отвечает, кто во что вкладывает средства и — главное — когда вкладывает, было очень слож-но, а может, и невозможно. Региональная власть, местные органы феде-ральной власти и частный бизнес постоянно спихивали ответственность друг на друга.
В борьбе за право встретить Сергея Константиновича у трапа самолёта по-бедили региональные — краевые — власти, и теперь тешили себя мыслью, что московский чиновник высшего эшелона будет к ним помягче. Конечно, всып-лет, найдёт за что, но не так сильно, как бизнесменам и федералам, которые, сидя здесь, в четырёх тысячах километров от столицы, на всё забили...
Пока первый замгубернатора вёз Сергея Константиновича с его коман-дой из аэропорта на быстром и лёгком “Ауди”, в городе торопливо готовили колонну “Тойот”-внедорожников для похода на стройку. Механики проверя-ли транспорт, девушки и юноши из администрации загружали багажники во-дой, едой, тёплыми вещами на всякий случай — в конце мая вечера и ночи случались здесь очень прохладными.
Мелкие начальники администрации дрожали, чтобы ничего важного не забыть, — иногда отсутствие шариковой ручки под рукой может привести к катастрофе, — а губернатор переживал, что по пути Сергей Константинович возьмёт и потребует везти его не сюда, а к кому-либо другому. Конкурентов у губернатора здесь полно...
Нет, довезли благополучно, прямо к серому, циклопического размера зданию бывшего крайкома КПСС, где теперь располагалась администра-ция края.
Сергей Константинович тяжело — под семьдесят всё же — выбрался из машины, глянул на здание, поморщился:
— Мда, замок Воландеморта какой-то. Что должен чувствовать человек, на него глядючи? Какой подъём духа? Эх, господа-товарищи, в прошлом ве-ке живёте. Повсюду стали в весёлые цвета дома раскрашивать. Гляньте, ка-кая в Хантах администрация, — лебёдушка! А вы тут...
Замгубернатора кивнул помощнику: “Запиши”. Знал, что Сергей Кон-стантинович ничего не говорит просто так.
Губернатор встретил гостя-инспектора на крыльце, пригласил выпить чаю. Тот отказался:
— Ехать надо. Дело к обеду. Пока доберёмся — солнце сядет. А не тер-пится поглядеть, чего вы там понастроили.
— Может, на вертолёте? — предложил губернатор. — Два часа — и там. Площадка во дворе у нас, вертолёты новые, ребята проверенные...
— Да нет, Алексей Борисыч, — усмехнулся гость, — мы по земле. По-глядим на вашу природу, воздухом целебным надышимся.
Губернатор покивал понимающе-покорно. Спросил:
— Мне с вами?
— Зачем? Ты на крае будь. Рули регионом. Мы сами как-нибудь. Са-ами... Командуй, куда садиться, в какие кареты.
Подкатили к крыльцу четыре огромные чёрные “Тойоты”. Усаживаясь в головной автомобиль, Сергей Константинович заметил:
— А в Хантах на “уазиках-патриотах” ездят. Поддерживают отечест-венное.
Помощник замгубернатора отметил это в блокноте.

2

Дорога до поры до времени — до старинного сибирского города, нынеш-него мощного промышленного центра — была очень даже ничего. Ровный ас-фальт, две, а местами и три полосы в одну сторону, разметка, карманы... Сергей Константинович умиротворенно комментировал то, что видел из окна:

— Луга-то какие у вас. Май, а трава по пояс. Косить пора. Весной тра-ва самая сочная... Гляди-ка, на горах снег ещё. Прям Швейцария. В Жене-ве так: на горах — снег, а под ними — розы цветут... Благода-ать у вас, го-спода-товарищи.
После промышленного центра повернули строго на север, и километров через тридцать асфальт вдруг кончился, “Тойоты” затрясло. Дорога сузи-лась, её обступили хилые, кривоватые лиственницы.
Некоторое время Сергей Константинович терпеливо молчал, видимо, ожидая, что это лишь участок такой, отрезок, который собираются ремонти-ровать. Но прошло десять, двадцать минут, а дорога становилась лишь хуже. Ямы, колдобины, кочки, лужи размером с озера...
Внедорожник осторожно вползал в такую лужу, медленно плыл по ней, натужно урча и захлебываясь.
— Это что это? — в конце концов не выдержал московский чинов-ник. — Так и будет, что ли?
— Дожди сильные были, — хрипло пролепетал замгубернатора. — Раз-мыло.
— Да тут не дожди... не в дожде дело. Тут надо на вахтовке ездить. Асфальтом и не пахнет, даже гравием...
— Было... И асфальт был, и гравий... сотни тонн... Всё топь сжирает.
— Зимой-то нормально, — стараясь помочь своему начальству, загово-рил водитель, — гладенько по зимнику. А сейчас — конечно. Болота вокруг, зыбуны... Каждый ручеек до реки разливается.
Как раз подъехали к такому разлившемуся ручейку. На присутствие мо-ста ничего не указывало — бурный поток рвался поперек узкой, бугристой возвышенности, которая служила дорогой... “Тойота” приостановилась. Сер-гей Константинович вопросительно посмотрел на водителя. Тот беззвучно шевелил губами. Молился, что ли... Помолился и вдавил ногой педаль газа... Сергей Константинович невольно зажмурился и сжался...
Добрались тем не менее. Лишь в одном месте замыкающая колонну ма-шина сползла с раскатанного края дороги в глинистую жижу, увязла.
Потерю заметили нескоро, пришлось возвращаться, вытягивать тросами, подбрасывая под колеса наломанные ветки — жидкий лиственничный лап-ник.
На закате миновали посёлок строителей, уже впотьмах въехали на тер-риторию дирекции, при которой находилась маленькая, но современная гос-тиница.
Сергей Константинович не шутил, был мрачен, громко и раздражённо сопел, что-то обдумывая. Подчинённые не лезли с разговорами и вопросами, лишь осмелились пригласить на ужин.
— Не хочу, — буркнул тот, — не до ужина тут. Завтра в восемь нуль- нуль — на стройку.

3

Проверка была доскональнейшей. К полудню директор, инженеры, пред-ставители региональной и федеральной властей, партнёры от бизнеса — все валились с ног от усталости и напряжения. Сергей Константинович задавал сотни вопросов, требовал показать ему тот или иной участок, документы. Все вопросы и требования были по делу, но от этого, а особенно от тона, каким они произносились, отчитывающимся становилось всё тревожнее.
После обеда, который прошёл в напряжённой тишине, собрались в ком-нате для совещаний. И снова посыпались прямые вопросы Сергея Констан-тиновича, на которые требовались конкретные и прямые ответы. Когда кто-нибудь начинал мяться или строить лабиринты из складных, но пустых фраз, Сергей Константинович перебивал:

— Значит, по существу вы ничего сказать не можете. — И брал в руки карандаш, заносил его, будто кинжал, над записной книжкой. — Что ж...
— Нет, могу! — испуганно вскрикивал уличённый.
Всем было очевидно, что московский начальник взбешён. Взбешён ещё со вчерашнего вечера чем-то, не совсем касающимся стройки. Но своё бе-шенство выплёскивает дозированно в таких вот вопросах и угрозах...
Часов около семи вечера вопросы иссякли. Сергей Константинович не-сколько минут изучал свои записи, а потом, когда казалось, что истомлённые люди скоро начнут уже падать в обморок или биться в истерике, заговорил:
— Дела, господа-товарищи, не ахти. Скажу больше — плачевно обсто-ят дела. Все сроки сорваны, планы порушены. Распоряжения правительства и самого президента страны не выполняются. Причин я увидел море. Винов-ные... — Сергей Константинович обвёл сидящих за столом придавливающим взглядом. — Виновные тоже очевидны. Если кто считает, что отмолчался, за чужими спинами спрятался — ошибается. Мы всех увидели. Но... — Сно-ва пауза. — Но корень всех проблем и простоев — в дороге. Да. Я недаром от вертолётов отказался, решил проехать по вашей дороге. Увидел. Уви-и- идел! Сто пятьдесят километров дорогой назвать нельзя. Это просека какая-то, а не дорога. И нечему удивляться, что завод в таком состоянии — не успе-ли достроить, а он скоро разваливаться начнёт, люди — как военноплен-ные... Правильно говорят: дороги — это артерии государства. А ваше стро-ительство без дороги — палец гангренный. Ясно?
Мужчины послушно стали кивать, глядя в стол.
— Вижу, что ясно. — Голос Сергея Константиновича стал чуть мягче. — А если ясно, то даю вам всем — всем вместе! — срок до... Когда у вас тут снег ложится?
— В двадцатых числах октября, — торопливо сообщил замгубернатора; с ним сразу заспорили:
— Да в последние годы позже... В первой декаде ноября...
— Так, — стукнул концом карандаша по столешнице москвич, — даю срок до пятнадцатого октября. Октября! Дорога должна быть. У вас четыре месяца с копейками. И... — Он снова обвёл собравшихся своим знаменитым страшным взглядом. — И без спихивания друг на дружку. Завод строим со-обща, и дорогу давайте сообща прокладывать. Ведь это позор просто-напро-сто...
Сергей Константинович хотел говорить дальше, но осёкся. Знал: чем больше слов, тем меньше их вес. Добавил лишь:
— Пятнадцатого октября или сам приезжаю, или присылаю надёжного человечка, которого не задобрить. Если дороги не будет — секир башка всем. Найдём, кого на ваше место посадить. Дефицита в кадрах у нас нету, по-верьте. Ясно, нет?
И снова короткие, испуганные кивки.

4

В душе, а то и шёпотом Сергея Константиновича хоть и ругали, прокли-нали, обзывали прыщом, но его правоту признавали. Действительно, дорога была нужна. И грузы возить, и продукты, да и потребность в пассажирском сообщении становилась всё насущнее — посёлок строителей постепенно пре-вращался в маленький городок с капитальными домами, в которых селились семейные; уже и несколько коренных жителей появилось... Вертолёты, вод-ный транспорт, зимник теперь не могли восполнить отсутствие нормальной автомобильной трассы.
Через неделю после отъезда высокого чиновника в здании администра-ции края состоялось масштабное совещание — человек под сотню собралось за овальным столом и на стульях вдоль стен.
— Да, задача поставлена непростая, — начал губернатор, — но жизнен-но важная. Президент много раз подчёркивал, что необходимо развивать, комплексно развивать Сибирь и Дальний Восток. А без надёжных путей со-общения такое развитие невозможно. Задача... — губернатор перевёл дух, — сложна вдвойне, потому что у нас, как, надеюсь, все помнят, на носу зим-няя универсиада. Все силы брошены на неё. Но и дорога эта нам необходи-ма... Какие будут предложения?
— Асфальт там класть бесполезно, — задумчиво сказал министр транс-порта, — болото сожрёт за одну весну.
— Да, асфальт уже был, а теперь и куска не найдёшь, — добавил один из его замов. — Бетон надо. Бетонку.
Министр строительства и жилищно-коммунального хозяйства согласился:
— Бетон — самый надежный вариант. — И тут же добавил, оправды-ваясь: — Но у меня всё идёт на объекты универсиады. Цемент не успеваем делать. Так что с бетоном пока нереально.
— А сколько надо плит? — спросил губернатор.
— В штуках?
— Ну да, да.
— Хм... — Министр строительства с ухмылкой специалиста, беседующе-го с профаном, пододвинул к себе бумажку, стал что-то на ней набрасы-вать. — Расстояние примерно сто пятьдесят километров... Стандартная до-рожная плита — три метра длиной, метр семьдесят пять шириной. На эти три метра нужно не меньше четырех плит...
— Всё понятно, — расстроенно перебил губернатор, — нужны десятки тысяч штук.
— Пятьдесят тысяч, — уточнил кто-то с дальнего края стола.
— Да... Не потянем. У соседей занимать тоже бесполезно.
Замгубернатора с готовностью тряхнул головой:
— Такое количество, конечно, бесполезно. Но, может, хоть мосты нор-мальные поставить? А то ехали — все семь мостов под водой.
— Мосты зимой ставят, — заметил министр строительства всё с той же ухмылкой.
— Но надо хоть начать что-то делать, — чуть не плачущим голосом ска-зал губернатор. — Впереди лето, три относительно сухих месяца. Хоть не всё, но что-то можно предпринять... Господа федералы, представители биз-неса, подключайтесь, пожалуйста, к разговору. Есть идеи?
— Идеи-то есть, — медленно начал член совета директоров одной из ча-стных компаний, участвующей в строительстве, молодой ещё, спортивного вида мужчина. — По крайней мере, одна идея.
— Пожалуйста-пожалуйста!
— В Каровском районе, это соседний со стройкой район, есть такой по-сёлок — Ирбинский.
— Да, есть, — с готовностью подтвердил губернатор, чтоб показать: он знает все населённые пункты края.
— Так вот, мы навели справки. Там когда-то был леспромхоз крупный, но уже лет пятнадцать его нет, посёлок почти заброшен, а вот дорога... До-рога от этого Ирбинского до жэдэ-станции — прекрасная бетонка. Мы заез-жали, видели своими глазами. Хоть самолёты сажай.
— Это точно, — сказал министр транспорта. — Для тягачей положили. Лес там был деловой — сосны, как на подбор...
◊лен совета директоров терпеливо выслушал министра и продолжил:
— И вот у нас такое предложение: демонтировать эту бетонку и пере-бросить плиты на проблемный участок. От Ирбинского до станции километ-ров восемьдесят, как раз половина покроется... Вот такая, в общем, идея.
Когда бизнесмен говорил, многие согласно покачивали головами. Но пе-ревели взгляд на губернатора и перестали покачивать. Брови губернатора сомкнулись на переносице, лоб разрезали глубокие морщины.
— Идея, конечно, заманчивая, — как-то с трудом произнёс он. — Толь-ко ведь такой шум поднимется... Была, мол, дорога и — убрали. Ирбинские все пороги обобьют, ещё и демонстрацию устроят...
— А что эти ирбинские?! — вскричал вдруг осмелевший первый замгу-бернатора. — Знаю я их. Триста люмпенов. Все нормальные люди оттуда давно поразъехались, устроили жизнь, а эти... Ни работы, ничего... Посёлок вообще появился из-за леспромхоза. Лес кончился, производство закрылось. Мировая практика — нет работы, нет и поселения. А у нас...

— В Америке вон целый Детройт ликвидируют, — вставил кто-то вто-ростепенный, со стула у стены.
— Вот именно! А мы голову ломаем.
— Ирбинский, конечно, обречён, — сказал министр регионального раз-вития, — пяток лет ещё поагонизирует и — каюк ему. И дорога без ухода развалится. Здесь же появляется перспектива дать плитам вторую жизнь.
После этой реплики больше минуты держалась напряжённая тишина. Все понимали, что решение должен вынести губернатор. А он молчал. Смо-трел в бумаги перед собой, словно на них были записаны, как в тесте, ва-рианты правильного ответа...
— Что ж, — наконец поднял глаза губернатор, — доводы весомые. Бу-дем демонтировать и вывозить. Восемь десятков кэмэ покроем. Ещё на двад-цать как-нибудь наскребём из краевых резервов. Бизнес, надеюсь, поможет ещё каким-то количеством. Так?.. Авось осилим. — Губернатор повернулся к сидящему справа первому заму. — А вы, Вячеслав Романович, подготовь-те ирбинского главу сельсовета или кто у них там главный, участкового, чтоб не допускали всяких выходок.
— Скажу, что дорога в аварийном состоянии, выработала ресурс. Дви-жение там совсем жидкое, обойдутся гравийкой.
— Хорошо... И технику надо собрать. Приехали, сняли, увезли. Без во-локиты. Чтоб не успели опомниться... Ладно, — вздохнул губернатор с об-легчением, — на этом и порешим. Всем спасибо.

Как хорошо становится, когда читаешь настоящую прозу… Я в последнее время пристально следил за, с позволения сказать, политическими процессами в стране, часто отзывался статьёй или заметкой на что-либо возмутительное, из ряда вон выходящее и как-то отвлёкся от художественной литературы… Точнее, не так, – читал довольно много, но в основном по обязанности: газета, жюри, ридерство. Но это очень разные вещи, разное что-то внутри задействуется, когда читаешь потому, что надо и, когда после рабочего дня, уставшим и измотанным открываешь случайную (или почти случайную) книгу или журнал и натыкаешься на нечто… на нечто настоящее.

На такое настоящее я наткнулся, открыв недавно альманах «Земляки» (выпуск тринадцатый), где напечатана повесть Анны Андроновой «Я не зайчик».

С прозой Андроновой я знаком уже несколько лет. Но знакомство это до последнего времени было эпизодическим и тоже почти случайным. Лет семь-восемь назад на Форуме молодых писателей в Липках мне попался рассказ. Очень неплохой рассказ, а главное, не подростковый, не ученический, как большинство рукописей участников Форумов. (В общем-то, мероприятие и создано для того, чтобы помочь начинающим авторам, подсказать, поддержать, подбодрить, показать, что они не одиноки в своём чудаковатом занятии писать, но найти там уже готовое для публикации или для чтения в своё удовольствие произведение непросто.)

Да, рассказ был выделяющимся из общей массы липкинских рукописей, но он был один у сразу запомнившейся мне по имени-фамилии – «Анна Андронова» – писательницы…

На следующий год я прочитал ещё один рассказ или маленькую повесть Андроновой. Тоже выделяющее из общей массы. Дома покопался в Интернете и почти ничего из прозы Андроновой там не нашёл (это был год 2006-й). И подумал: «Вот человек пишет, и пишет хорошо, по-настоящему, но какие у него как у писателя перспективы? Если даже наберётся двадцать таких текстов, то и тогда их вряд ли издадут. Какому издательству нужны неизвестные авторы рассказов о жизни?» Надежда была на серию книг «Молодая проза России», которая при участии Форума в Липках выходила в «Вагриусе», но серия пополнялась новыми книгами медленно.

Году в 2008-м я собирал книжицу под названием «Каталог лучших произведений молодых писателей». Этот каталог мы делали, так сказать, в помощь издательствам, журналам, театрам. Может, кто-то заинтересуется молодыми прозаиками, поэтами, драматургами, детскими писателями… Каталог строился так: фото, краткая биография, два-три высказывания известного писателя о молодом, а потом или отрывок из прозы или пьесы, или несколько стихотворений.

В каталог я включил и Анну Андронову с отрывком из рассказа «Золотая рыбка», за напутственными словами обратился к Леониду Юзефовичу, на чьём семинаре Андронова занималась в Липках, и к её земляку-нижегородцу Захару Прилепину. Оба написали тёплые тексты, и концовка прилепинского мне запомнилась: «Множество людей (читавших, допустим, вчера и позавчера Викторию Токареву) подобную прозу ищут (и не находят), ждут. Мы как-то говорили с Леонидом Юзефовичем об Ане и сошлись на том, что, скажем прямо, неизвестность Андроновой в читательском мире очевидное недоразумение. Надеюсь, оно скоро исправится».

Да, действительно, недоразумение. Но, к сожалению, таких недоразумений у нас предостаточно: Андрей Иванов (Юрич), Александр Морев, Алексей Серов, Ирина Богатырёва, Илья Кочергин (кстати, его новый рассказ «Лэндлорд» опубликован в том же номере «Земляков», что и повесть Андроновой), Антон Тихолоз, Данил Гурьянов, Екатерина Ткачёва, Алексей Полубота, Елена Сафронова, Жанна Райгородская да и, по большому счёту, Михаил Тарковский хоть и публикуются, но читательскому миру практически неизвестны. А пишу-то хорошо… Хорошо, но не шумно.

Я очень люблю слова Белинского: «Шум, конечно, не всегда одно и то же со славою, но без шуму нет славы». Это точно.

Кстати сказать, и Леонид Юзефович, и Захар Прилепин немало сделали для того, чтобы о прозе Андроновой узнал широкий читатель. При участии Юзефовича в издательстве «АСТ» вышли две её небольшие книги «Побудь здесь ещё немного» и «Симптомы счастья» (редактор – Лев Пирогов), а Прилепин включил рассказы Андроновой в антологию женской прозы «14».

Критических отзывов на рассказы и повести Анны Андроновой немного. Вообще о такой прозе сложно писать – сюжет не закручен, не динамичен, нет эпатажа, стилистических новаций. Довольно традиционный, простой внешне язык, повествование о повседневном, о той жизни, которой живёт большинство.

Андронова – врач. Не фигуральный, а самый настоящий, работает в больнице. И в её вещах очень много про больницу, про болеющих людей. Но описывает она их, как и положено врачу, без смакования, почти холодно – больные, это непременное составляющее вселенной многих её героинь, вечные её спутники.

Повесть «Я не зайчик» тоже про больницу. И про семью. Главная героиня, Юля, кардиолог, у неё муж и двое сыновей. И ещё больные. Один из них, «не старый ещё человек, спортсмен-пенсионер» Комиссаров, умирает. «Комиссаров сначала попал в другой стационар, хирургический. Его прооперировали, убрали тромб из вены на правой ноге. После выписки месяц прошёл, а отёчность так и осталась. Потом увеличилась. В поликлинике ему сказали, что это «от сердца» и в кардиологию. К Юле в палату. Сердечных проблем не обнаружилось, зато подтвердился тромбоз теперь уже другой вены. И жидкость в животе. <…> Юле уже было ясно, что где-то в Комиссаровском животе скрылась опухоль, пережимающая отток крови и сеющая смертоносные тромбы. Только где?»

В общем-то, этим и заняты мысли главной героини. И семьёй, конечно, младшим сыном, пока ещё детсадичником (но скоро в школу) Илюшей, который… взрослые это называют – «капризничает». Вообще он особенный ребёнок, внутренне особенный. Вот старший, десятилетний Владик, другой. «Воспитанный в другой концепции – «какой взрослый сын у папы». Всё сам. <…> Да, старший уже совершенно отравлен этим условным миром, пропитан. Это нельзя, так не круто, так только полные лохозавры делают, ты чё, совсем? Мальчики, мальчики…»

Семейная линия рассказа держится на вроде бы ничтожных, смешных проблемах. Вот приближается новый год, и мальчики в группе должны быть в костюме зайчиков. Все мальчики не против, один Илюша сопротивляется.

«– Зайчиком не буду.

– Как не будешь? Со всеми ребятами? Ты видел, какие у всех костюмы? Ушки, шортики. Все песенки поют. Илюш, надо зайчика учить, Надежда Юрьевна велела.

– Я же мальчик.

– Конечно, Илюша, но у вас будет спектакль новогодний, игра, как в театре, помнишь, мы ходили. Там дядя тоже не был слоником, а только играл.

– Слоником буду, а зайчиком – нет.

– Там не надо слоником. Там нет слоников, ни одного. Слоники в Африке живут, где Деда Мороза нет».

Вдобавок к капризам костюма зайчика Илюше не достаётся (несколько дней перед утренником болел), и Юля шьёт его сама. Вроде бы легко – уши и хвостик, – но уши никак не стоят… Шьёт поздно вечером, после работы…

Зайчиком сын так и не стал – устроил плач во время переодевания. Отпросившаяся с работы Юля слышит его с лестницы, вбегает в группу.

Её встречает воспитательница Надежда Юрьевна:

«– Ну вот, наконец, мать появилась! Уймите вашего сына, пожалуйста! Того гляди весь утренник сорвёт!»

«– Все ребята уже нарядились, – неискренне сладким голосом пропела музичка, – а он зайцем быть не хочет.

– Как не хочет? Илюша!

– Наотрез. Полчаса над ним бьёмся. Ревёт только, ничего конкретного не говорит. Не буду, и всё. Я говорю, как же ты так ребят можешь подводить? Орёт, вырывается. Вон – уши ваши поломал! Как теперь будем, не знаю».

Да, порядок нарушен, всем доставлены неудобства. Праздник подпорчен.

«– Так, всё, времени больше нет, давайте стройтесь, зайцы! Сомов, уже и мама тебя уговаривает. Давай, хватит тут над нами издеваться, одевайся и стройся. <…>

– Нет! Нет! Нет! – он вскочил на ноги, чувствуя за спиной спасительное Юлькино присутствие. – Я не зайчик! Я Илюша Сомов!

И тут на него внезапно бросился Владик, его Юлька как-то из виду упустила, а он, оказывается, тоже уже плакал.

– Ты гад, гад! Я из-за тебя из школы ушёл! <…> Мы всё бросили, прибежали на тебя смотреть! Мама всю ночь шила. А ты! Одевайся сейчас же, чёртов дурак! Плакса!»

Владика уводит в актовый зал подоспевший Слава, муж героини, а она остаётся с младшим. Он медленно успокаивается, а она вспоминает, как познакомилась со Славой, их первые месяцы вместе, как «тихо расписались». Весной Слава поехал к родителям в посёлок в пятидесяти километрах от Тольятти, через несколько дней к нему должна была приехать и Юля. Познакомиться с его матерью и отцом.

«На вокзале её никто не встретил». Подождав Славу, «бог знает, что передумав» за час на перроне, она отправилась его искать. «Если бы тогда были сотовые телефоны!» Доехала на автобусе до посёлка, узнала, где дом Сомовых. Оказалось, Слава в поселковой больничке – крупозная пневмония «с кризисом и сердечной недостаточностью»…

Героиня вспоминает об этом подробно, но и суховато, как врач. Вспоминает, как выхаживала мужа, советовалась по телефону с «завкафедрой терапии»… Она воспринимает свои действия, как само собой разумеющееся, но ведь сколько бы других молодых жён, не найдя муженька на перроне, психанули бы и уехали обратно, и на развод бы скорей подали – «он подлец!» Юля совершила свой маленький жизненный подвиг, отыскав и выходив мужа, сохранив семью. И потом ещё много раз совершала свои маленькие подвиги, воспринимая это как обычные явления жизни.

То, что защитила сына, не включилась в общий хор уговоров и требований надеть костюм зайчика и идти в актовый зал, тоже подвиг.

«– Мам, ну ты-то хоть веришь, что я не зайчик? Что я Илюша Сомов? <…>

– Илюша, ты как маленький!

– Ты знаешь, мам, просто не очень хочется смотреть, как там сейчас волк кого-нибудь съест!

– Да ты что? Как съест? Он же не настоящий, он в костюме просто! <…>

– Мне Владик знаешь, что сказал? <…> Он сказал, что… если кого-то едят, ну, то есть, съели, зверя там, зайчика, или человека… <…> Ну, в общем, даже мальчика, если съели, то он умирает, понимаешь? Совсем. И лежит молча, как бабушка Даши Панкратовой. Так что если сейчас один как будто зайчик уже съеден, то, значит, всё не понарошку!

– Ну что ты, Илюшенька! <…> Я тебе обещаю – тебя никогда не съедят. Ты не умрёшь».

Юля успокаивает сына и невольно думает о безнадёжном Комиссарове: «Я скажу ему, что он поправится… Скажу, что наконец-то окончательно разобрались. Болезнь тяжёлая, но она лечится».

В рассказе вроде бы нет социальности, но это, по сути, очень социальное произведение. Остросоциальное. А как иначе может быть, когда пишешь о человеке в обществе, человеке, который чувствует свою ответственность, который старается хорошо исполнять свои обязанности на работе, свой долг матери…

Краткий пересказ, цитаты, скорее всего, заостряют содержание рассказа, не могут передать того, что это чувство ответственности у героини почти инстинктивное. Она не рассуждает, как бы ей получше устроиться в жизни, хороший ли ей достался муж, где бы найти работу полегче. Она действует, как ей диктует что-то внутри. Человеческая природа плюс какое-то бессознательное сознание, что она – член общества, и без неё, находящейся на этом месте, общество будет беднее, что-то нарушится.

Об этом, по сути, и многие другие нешумные рассказы и повести Андроновой. И в итоге они выстроились в определённую философию. Философию, которая показывает нам внутренне крепкого человека, которого не сдует даже ураган проблем и несчастий. Не заставит бежать и прятаться. Такой человек будет инстинктивно сопротивляться.

…Мне показалось, что в предыдущих трёх абзацах я написал какой-то пафосный бред. Но чем-то, кроме рассказа, он был вызван. Полез в архив в своём компьютере (очень хорошая функция – набрал слово, и всё что надо мгновенно выскочило), без труда нашёл старый, когда-то скопированный из Интернета материал.

Отчёт Дмитрия Орехова о встрече молодых писателей с тогдашним замглавы администрации президента Владиславом Сурковым («МК» в Питере», 2006, 13 декабря).

Вот отрывок:

«Тут выступила Анна Андронова, прозаик из Нижнего Новгорода:

– Вот я – врач. Получаю три тысячи. Выхожу из дома, вижу объявление: набираем водителей мусоровозов. Зарплата – 15 тысяч. Так что, на мусоровоз пойти?

– Я бы пошёл – на вашем месте, – ответил Сурков. – Вы знаете, мобильность – это первое условие гибкого, свободного демократического общества. Если мы не хотим менять место жительства, место работы ради чего-то лучшего – наше общество обречено. У нас до сих пор есть города вокруг уже не существующих предприятий. Градообразующего завода уже нет, а люди там живут, и я не знаю на что. Они никуда не хотят уезжать в поисках лучшей доли».

Сидели в тот раз, как обычно, в кандейке, глотали жиденький, переслащенный кофе, таращились в мониторы. Смена началась обыкновенно, и не было никаких намеков на неожиданное. Да и что может случиться? Какой-нибудь идиот засунет под куртку батл водяры? Или лохушка наденет кофточку и пойдет в ней к выходу? Их стопроцентно запасут охранники в залах, сигнализация сработает. Степеней защиты в нашем центре предостаточно и без камер.

Нет, был как-то моментик, когда мы все всполошились. С год назад.

Тогда заклинило стеклянную дверь на фотоэлементах, и в тот же момент на мониторах появился парень с электродрелью в руке. Поднимался по эскалатору на третий этаж, где детский уголок - автоматы, комната развлечений с батутом и столиками для рисования… Парень был явно в неадеквате: поздней осенью в шортах и майке, камуфляжной кстати, лохматый, небритый. И в руке электродрель.

Выскочили, помню, из кандейки, ломанулись наперерез, по рации вызывали ближайших к детскому уголку ребят. Ну, перехватили, окружили. Стали интересоваться, куда он, почему с дрелью.

Оказалось, что дрель купил в цокольном этаже, где «Мир электроники», коробку сразу выкинул и поднялся, чтобы съесть в «Макдоналдсе» бигмак или что там; одет так, потому что на машине, она у входа припаркована…

Ну, мы сделали замечание, что не следует с дрелью бродить по торговому центру, это людей нервирует, оставили одного нашего, чтоб проследил ненавязчиво, как парень этот, шизнутый, конечно, слегка, будет себя вести, и вернулись кто на посты в залах, кто в кресла в кандейке. Тут сообщили, что дверь заработала.

Вот такая была единственная тревога за четыре года моей здесь службы.

Народ явно становится цивилизованней, дебоширов нет почти, воровать то ли боятся, а скорее всего, как-то нет мыслей об этом. Бывают попытки, но редко. Да и эти проблемы чаще всего на месте решаем - большинство пойманных честно так признаются: «Переклинило меня, извините, всего много, лежит вроде бы без охраны, вот рука и потянулась… извините». Мы и отпускаем с согласия начальства центра. А начальство обычно соглашается: ему судебные разборки невыгодны, имиджи портят.

Сложнее бывает, когда что-нибудь случайно сломают, разобьют. Крутят, к примеру, миксер какой-нибудь, крутят и уронят. Или бутылку дорогого вина локтем с полки смахнут. Да, тогда приходится убеждать, что нужно платить, - перекрываешь выход, пугаешь полицией, а этот или эта орет, бесится, иногда до драк чуть не доходит. «Специально проходы узкими сделали, чтоб задевали!.. Это случайность!.. Я товар еще не купил - и значит, магазин за него отвечает!..» Такие, в общем, отмазки.

Но в основном дежурства проходят спокойно. Скучно, если честно. Сидим мы, накачанные, обученные ребята, в кандейке, тесной и душной, таращимся в мониторы, где бродят и бродят покупатели, пьем сладкий и жидкий кофе, зеваем, тупеем, жиреем. Или маемся на этажах, в залах, и многие, знаю, тайком, почти против сознания призывают какую-нибудь нестандартную ситуацию. Хоть одну, но настоящую. Проверить себя.

…Тот случай никак не назовешь нестандартной ситуацией, да и не касается он нашего торгового центра. Правда, засел в мозгу колючей занозой и не дает покоя. И, главное, ощущение, что отрыгнется он нам с Женькой серьезными напрягами.

Сидели, в общем, скучали, зевали. Я, Женька и старший смены, майор в отставке Андрей Сергеевич.

И тут у Сергеича зазвенела трубка. У него именно звонок был установлен, такой типа как на тех телефонах, советских. Раздражал меня этот звук - сразу, как слышал, вспоминались разные кабинеты, начальнички, но часто я даже радовался раздражению: на несколько секунд оживал, выныривал из тяжелой полудремы.

О! - обрадовался Андрей Сергеич, глянув, кто это звонит, и потом уж нажал кнопку ответа, приложил трубку к уху: - Здоров, Вик Саныч, какими судьбами вспомнил?

Наш Сергеич уволился из органов лет пятнадцать назад, устроился в охранное агентство «Воевода», давно старший смен. Получает хорошо, работа спокойная, но видно, что тоскует по прошлому, к тем, кто остался, относится как-то насмешливо, хотя за этой насмешливостью видна зависть. У них, мол, настоящая работа, а у него здесь - стариковское сидение. И форма, шокер, наручники и травматика, которая в сейфе хранится, не спасают от этого ощущения, что ты непонятно кто - то ли вахтер, то ли сторож… Работа для трудоспособного пенсионера.

Я, конечно, специально не слушал, но не слышать, что и как говорит старший, было невозможно: кандейка маленькая, все мы рядом.

Угу… угу… - произносил Сергеич сперва обычно-насмешливо, а потом уже более серьезно, внимательно. - Угу… Как фамилия?.. Забавно… Сейчас спрошу. - Опустил телефон, сказал: - Парни, паспорта есть при себе?

Я кивнул, Женька утвердительно мыкнул.

На Антона Чехова не хотите глянуть?

В смысле?

Понятыми побыть… Вор есть такой, оказывается, Антон Чехов… Слышали, генерала Мартынова в сентябре ограбили? И дорожка к этому Антоше ведет. Выдали ордер на обыск, теперь понятых ищут.

Про ограбление генерала в отставке Мартынова, известного у нас в городе коллекционера, ясное дело, слышали многие. В газетах были статьи, по телевизору передача. Мартынова ударили по голове, когда он входил в квартиру, вынесли старинное оружие, медали. Уже месяца два искали грабителей. И вот вроде наклюнулось.

Ну так как, - спросил старший, - сгоняете?

Можно, - зевнул Женька. - Только мы ж на дежурстве.

Я посижу. Тут рядом. Старый приятель просит.

Ладно, - согласился и я.

Мартынова все мы уважали, даже те, кто с ним не был лично знаком. Нормальный мужик, командир части, говорят, хороший был; своих не сдавал. Да к тому же понятых в последние годы найти стало сложнее, чем преступника. Объясняешь, что это обязанность гражданина, а человек и слушать не хочет: «Я тороплюсь… паспорта нет при себе… зрение плохое, ничего не вижу…» Вообще, служить в органах - геморройное дело, поэтому я и сбежал оттуда через полтора года, хорошо, что Андрей Сергеич в агентство рекомендовал, взял в свою бригаду.

Ну, все в порядке, Вик Саныч, присылай машину, - сказал старший в трубку и успокоил нас: - Тут рядом, на Минеральной. Пару часиков поторчите, какое-никакое разнообразие, и людям поможете.

Чтоб не ехать в форме - понятые все-таки, а не сотрудники, - переоделись в штатское. Мы вообще-то обычно на дежурство в штатском приходим и уже здесь переодеваемся. В форме этой черной с нашивками «ЧОП Воевода» как-то неловко по улицам разгуливать.

Покурили, допили кофе, и тут как раз снова у Сергеича телефон зазвенел.

Ага, - слуханул он что-то, кивнул нам: - Спускайтесь, «Лада» у дверей.

По дороге немолодой усталый капитан рассказал, что этот Антон Чехов - «Вот же, блин, назвали родители урода!» - два раза сидел: раз по малолетке за разбой, а потом за квартирные кражи. Трется на рынке, торгует всяким старьем.

Антиквариата нет, но близко к тому - подстаканники, подсвечники, звездочки красноармейские, дверные ручки… Конечно, не дурак на рынок мартыновское добро тащить, но связи-то у него есть в этом мирке, да и выжидает наверняка, - объяснял капитан. - Мы его давно работаем, и наконец дали на обыск добро, надо прошмонать квартиру и гараж во дворе… Дайте паспорта, я данные пока перепишу, чтоб потом время не тратить. В любом случае протокол-то надо будет оформлять.

Мы с Женькой вытащили из карманов документы.

Четырехэтажка кирпичная, какие строили у нас в районе в тридцатые, когда решили поселок присоединять к городу. Двор, тополя, два ряда бетонных и блочных гаражей разной высоты и степени бедности…

У второго подъезда стоит полицейский «уазик», один из последних в нашем РОВД. Автомобили по большей части новые, но туда, где не требуется скорость, высылают вот такое старье (у нас даже один «рафик» до сих пор существует).

Погодите, не вылазьте, - остановил нас капитан, - надо уточнить кой-чего… В общем, вы случайные, не при делах. Встретили вас на улице и пригласили.

Ну, само собой, - кивнул Женька, и я тоже поддержал.

Капитан устало поморщился.

Я к тому, чтоб держались так… растерянно как-то так… А то задолбали эти разговоры, что нарушения, круговая порука. У вас ведь на самом-то деле в паспортах не написано, что вы в охранке. Поэтому…

Да понятно, понятно, - перебил я, слегка обидевшись за эту «охранку», и поправил: - Из охранного агентства.

Ну да… Ладно, пошли.

Впереди менты в форме, за ними эксперты с чемоданчиками, а потом уж мы с Женькой. Поднялись на третий этаж по бетонной выщербленной лестнице с пыльными до густой серости окнами на площадках. И двери почти все были старые - эти хлипкие советские с дерматином, но три-четыре стальные выглядели так нелепо, что хотелось захохотать: для чего они в такой трущобе, где стену, кажется, плечом можно пробить.

Позвонили, постучали, дверь приоткрылась. Капитан что-то негромко сказал в щель и показал бумагу. Дверь открылась шире, в проем потекли менты. Мы с Женькой переминались на нижних ступеньках пролета, не выказывая большого желания рваться в чужое жилье, - понятые так себя и должны, наверно, вести.

Понятые, поднимайтесь, - позвал капитан.

Обыск производится в рамках уголовного дела об ограблении Сергея Мартынова, - заговорил он, поглядывая в бумагу, когда мы вошли в прихожую, где столпились менты, эксперты и находился и хозяин квартиры, невысокий худой мужчинка бомжацко-алкашного вида. - Цель обыска - старинное холодное оружие, как то: ножи, кинжалы, кортики, а также награды девятнадцатого тире начала двадцатого веков… Гражданин Чехов, просим вас чистосердечно указать местонахождение данных предметов.

Уже и гражданин, - усмехнулся тот. - Ножи вон на кухне…

Капитан дернулся было в сторону кухни, но понял, что это издевка, и голос его стал сухим и угрожающим:

Значит, чистосердечного признания мы не дождемся… Что ж, приступайте.

Наблюдать за копанием в вещах было не очень-то интересно. Противно даже. Тем более что у этого Чехова вещи все были, как и он сам, потрепанные, грязноватые, засаленные… В стенном шкафу в прихожей обнаружили дипломат, в котором находились разные мелочи: монетки, замысловатые ключики, значки, несколько знаков «Гвардия», медальки «Победитель социалистического соревнования»… Капитан вроде бы оживился, но эксперт лишь махнул рукой: «Ерунда». Там же был и мешок со старинной рухлядью типа ржавых замков, подсвечников, мисок, ложек… На ручке одной ложки была выдавлена свастика.

Что, Антон Палыч, фашизмом увлекаетесь? - усмехнулся капитан.

Нашел за городом, - пробурчал хозяин квартиры. - И не Палыч, а Михалыч.

Виктор Александрович, - позвали из комнаты, - а вот это гляньте.

Капитан и хозяин, обгоняя друг друга, ринулись туда, хозяин на ходу стал возмущаться:

При мне надо искать! Подбросите снова!

Но тревога была ложной - в серванте нашли ножны от сувенирного кинжала, которые в любом магазине лежат. Эксперты с первого взгляда определили.

Я настраивался на долгое торчание здесь и удивился, что закончили довольно быстро. Часа полтора всего.

Что ж, теперь пройдем в гараж, - сказал капитан. - Если не ошибаюсь, Антон… Антон Михайлович, в вашей собственности находится гараж…

Ну да, - мужичок снял с гвоздя связку ключей, стал натягивать куртку. - Пошли, если надо.

Гараж был пустой, то есть без машины, но на стенах висели полки. На полках какие-то ящики, коробки. Электричества не было, фонариков у ментов всего два, и часть коробок выносили на свет, копались в каких-то грязных, ржавых деталях, запчастях, совсем уж непонятных железках…

Капитан вздыхал, морщился, мерз, несколько раз предлагал Чехову указать, где лежит похищенное, вспомнить, где он был восемнадцатого сентября, когда произошло ограбление.

Это ж обыск, - усмехался тот, - а не допрос.

Ну да, ну да, - неопределенно отзывался Виктор Александрович.

В самом конце обыска один из ментов с фонариком позвал владельца вглубь гаража, чтоб он объяснил, что там за вещи в тяжелом ящике, а капитан завел нас с Женькой за створку ворот.

Ладно, что я вас буду мучить, парни. - Ловко достал из папки бланки протоколов с нашими паспортными данными. - Черкните здесь закорючки. И здесь.

Я взял ручку, черкнул в одном, другом месте. Как-то бездумно черкнул. Женька же, помню, засомневался:

А так разве можно? На пустом?

Все нормально. Чего вам еще час тратить, пока будем писать всю эту фигню бесполезную… Я сейчас машину дам, отвезут обратно.

Женька расписался тоже.

Через несколько минут мы уже подъезжали к торговому центру.

А еще через месяц началось - оказалось, что в гараже у этого Чехова нашли «нож в черном кожаном переплете с ручкой в виде зверя, с лезвием из металла матового цвета». Такой был похищен у генерала Мартынова. Чехов стал утверждать, что нож не находили, в протоколе ничего про нож не было, а появилось потом, уже через несколько часов, когда к нему приехали снова и арестовали. На допросе и предъявили этот, дескать, второй протокол… За информацию ухватились журналюги, распечатали в СМИ, и теперь грозит внутренняя проверка.

Разбираться, как там и что, каким образом получилось, нам с Женькой, видимо, придется. Подставил нас капитан стопроцентно.

Андрей Сергеевич ему все высказал, а тот спокойно ответил, что и я, и Женька видели этот нож, обнаруженный в ящике в гараже, о чем записано в протоколе, который содержит наши подписи.

Теперь вот думаем, что нам делать. Или рассказать, когда нас спросят, как было дело, и утопить и себя (из агентства, по крайней мере, наверняка попросят), и других, включая Андрея Сергеевича, или подтверждать версию капитана. Обнаружили, дескать, нож, а остальные предметы Чехов, видимо, уже успел сбыть неизвестным лицам…

Хреновое состояние. Спать почти не могу, а только начну дремать - видится, как ставлю свои закорючки в протоколе. Наяву всего две поставил, а там, в полусне, ставлю и ставлю. Сотнями.

Роман Сенчин

Факты

Родился в 1971 году в столице Тувы Кызыле. Учился в Литературном институте имени Горького. В 2009 году его роман «Елтышевы» попал в шорт-листы практически всех крупных российских литературных премий (но не получил награды).

Творчество

Сенчин — современный российский бытописатель, в первую очередь его интересует простой («маленький») человек, живущий в непростую эпоху. «Елтышевы», главный роман Сенчина, — это история о семье милиционера, которая вынуждена переехать из города в деревню и там медленно погибает. Кроме того, Сенчин — автор краеведческих заметок «Тува» (2012).

Кроме литературы

Публикует рецензии на современную прозу.

Литературное кредо

Литературные ориентиры: Чехов, Андреев, Шукшин, Распутин, Лимонов.

Пробую писать фантастику, детективы, иногда тянет экспериментировать. Но в итоге несу редакторам, а через них читателям кондовый реализм. Жизнь все-таки реальна до ужаса.

Современной русской литературе остро не хватает жизни. Мастеров довольно много, а тех, кто бы писал из души, но при этом читабельно, почти нет.

Желательно, чтобы литература приносила писателю прибыль. Но ради прибыли, наверное, писать не стоит. Хотя были те, кто писал для денег и остался великим писателем: Золя, Достоевский.

К пиратству в Сети отношусь плохо. Хотелось бы, чтобы за книгу — бумажную, цифровую — платили. Но утешаюсь тем, что живописцам куда хуже.

Русская литература будущего должна быть разной. Все цветы должны цвести.

Свежий номер: №08. 06.03.2015

С месяц назад, после одного литературного вечера, ко мне подошёл пожилой благообразный мужчина и, отведя в сторону, стал показывать ксерокопии газетных публикаций и рассказывать о том, что много, очень много противников существующего режима и просто активных людей или загадочным образом умирает, или их убивают. Называл фамилии. Одни мне были хорошо знакомы, другие слышал впервые.
«А зачем вы мне это всё говорите?» – спросил я.
«Как же! – изумился моему непониманию мужчина. – Вы должны об этом написать!»
Я усмехнулся, ещё немного послушал, покивал и с трудом распрощался, обещав «подумать».
Признаюсь, обещание не сдержал – не думал об этом. Другие мысли занимали голову. Но вот произошло два события, которые заставили задуматься.
В начале прошлой недели мне сказали, что убит актёр Александр Анохин. Полез в интернет, чтобы найти подтверждение этого почти слуха, и с трудом нашёл.
Оказалось, что Александром Анохиным его давно не называли, он был известен под именем Святослав (в других источниках «Светослав») Свирель. Жил с семьёй в своём доме под Москвой, стал родновером. «Записывал песни семейного ансамбля «Горына Славица», проводил традиционные славянские праздники и обряды на своём святилище, вёл славянские свадьбы и венчал людей, давал славянские имяреки, занимался народным оздоровлением, помогал людям избавиться от тяжёлых зависимостей. Светослав также вёл просветительскую деятельность о величии народной русской традиции. Последний период своей жизни он занимался записью и озвучиванием книг известных и великих авторов славянского мира. Например, Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» и Орбини «Славянское царство».
Поздно вечером 24 февраля к его дому подъехала машина и стала сигналить. Александр вышел за ворота и получил автоматную очередь. Погиб на месте. В 44 года.
Я познакомился с ним году в 97-м. Тогда это был гуттаперчевый юноша, улыбчивый, остроумный. Пластический артист. На жизнь себе и своей семьи зарабатывал танцами, в том числе и, так сказать, непристойными. Об этом он рассказывал мне сам. Жаловался. Говорил, что хочет заниматься искусством, а приходится «извиваться перед извращенцами». Говорил о смысле жизни, что ищет этот смысл, какую-то суть…
Потом он куда-то пропал. Многие куда-то пропадали в конце 90-х. И вот спустя полтора десятилетия такая новость. Погиб… Нет, не просто погиб, а расстрелян из автомата.
Кто его расстрелял, за что – какая, по сути, разница? Гадать и строить предположения не берусь. Способ убийства здесь важнее, чем само убийство.
А спустя трое суток – убийство Бориса Немцова. Шёл по мосту, и то ли из подъехавшей машины выстрелили несколько раз из пистолета, то ли взбежавший по лестнице человек открыл огонь. Немцов погиб на месте.
Бориса Немцова я впервые увидел в те же времена – в конце 90-х. Он пришёл на собрание молодых писателей в одной из комнаток ЦДЛ и стал говорить, что нужно писать о том, какие возможности даёт рыночная экономика, что необходимо показать в литературе людей «новой России», жизнь среднего класса…
Кстати, с молодыми пытались работать тогда многие государственные и окологосударственные мужи. Помню, собирали нас, тогдашних двадцатилетних Георгий Боос, Сергей Ястржембский, тоже призывали писать о «новой России» и возможностях свободного рынка. Но наталкивались на угрюмое молчание и, пожимая плечами, уходили.
Ушёл тогда и Борис Немцов, явно недоумевая, почему творческая молодёжь не поддержала его инициативы.
Спустя десять лет я снова увидел Немцова. Точнее, стал видеть очень часто. Выдавленный из кабинетной политики и экономики, он принялся участвовать в уличном протесте. В основном как примкнувший, а не организатор. И, будучи медийной фигурой, становился лицом акции.
Так произошло и 10 декабря 2011 года, когда заявленный митинг на площади Революции решено было перенести на безопасную Болотную площадь… Я уже много раз писал об этом событии: на мой взгляд, это ключевой момент современной истории России, – этот перенос, увод людей от стен Кремля «на Болото».
Об участии Бориса Немцова и таких же «непримиримых оппозиционеров» в секретных переговорах с московской мэрией подробно рассказано в ряде публикаций (например, в журнале «TheNewTimes», № 40, 2012). Причём инициаторами переноса выступили именно эти «непримиримые оппозиционеры», долго уговаривавшие девушек-заявительниц митинга на Революции согласиться с переносом. Взяли измором…
Помню, как Немцов, в расстёгнутой куртке, без шапки на морозе, высокий, красивый, одухотворённый, строил на площади Революции демократов, анархистов, националистов, коммунистов в колонны и указывал им путь до Болотной… В тот момент у меня не было к нему злости, а скорее – сочувствие. Словно человек распоряжается на собственных похоронах.
Потом была долгая агония протеста, потом – месть режима за этот протест, а затем режим нашёл, на что отвлечь пытающиеся мыслить массы россиян. И мы второй год следим за событиями на Донбассе. А самые активные едут туда и гибнут…
Последний раз я видел Бориса Немцова в суде, где зачитывали обвинение Удальцову и Развозжаеву. Зал был заполнен, в него больше никого не пускали, но для опоздавшего Немцова приставы сделали исключение. Тяжёлые деревянные двери за ним плотно закрылись… И вот, спустя семь месяцев, на экране телевизора лежащее тело, лужица крови…
Знающим биографию Бориса Немцова трудно горевать о его кончине. Но его убийство не может не возмутить. Как любое убийство. А этих убийств всё больше и больше, и они происходят как-то запросто. Бац, бац!.. Правоохранительные органы начинают искать убийц, вводят план «Перехват», прорабатывают разные версии…
Представители власти заявляют, что убийство Немцова носит явно провокационный характер, направлено, по сути, против власти. Может, и так. Но, с другой стороны, известна схема: «Нет человека – нет проблемы». Можно сколько угодно кричать о Юрии Щекочихине, Анне Политковской, Поле Хлебникове, Викторе Илюхине, строить гипотезы, опровергать, пытаться найти им замену. Но их-то нет. Они замолчали, они больше ничего не сделают, ничто не расследуют. То же и с Немцовым. Его больше нет. И не будет.
Немало тех, кто рад его смерти. «Поделом». Зря радуются. Не в Немцове дело. Идёт большая косьба, которая срезает и ещё срежет многих и многих.
Года полтора назад в одной из заметок я написал: «Услышав дня через два-три после показа фильма «Анатомия протеста-2», что всех, кто в нём фигурирует, посадят в ближайший год, я, помню, не поверил. Но вот прошло месяцев восемь и мы видим, что Константин Лебедев уже сидит, Развозжаев, Боровиков, Удальцов арестованы, Илья Пономарёв и Геннадий Гудков находятся на грани уголовных дел (а может, уже и завели дела, какая, в сущности, разница); Каспаров по неподтверждённым данным эмигрировал, Навального активно судят…» Коса работает не так энергично, как предсказывали («в ближайший год»), но с тех пор коса срезала ещё нескольких. Кого-то отправили за решётку, Немцова вот лишили жизни.
Качаем головами, вздыхаем и ждём продолжения. Остановить косу некому.

5 ноября 2009 года в литературном клубе «Зелёная лампа» состоялась дискуссия по творчеству современного российского прозаика Романа Сенчина.

И. Крохова , руководитель клуба: «Добрый вечер! Много лет назад наш клуб задумывался Светланой Васильевной Ворончихиной как место, где будут обсуждаться самые заметные явления в современной литературе – российской и зарубежной. И сегодня, на мой взгляд, тот самый случай. Мы собрались, чтобы поговорить о выдающемся, на мой взгляд, явлении, по крайней мере, в литературе последних лет, – произведении молодого российского прозаика Романа Сенчина «Ёлтышевы». http://magazines.russ.ru/druzhba/2009/3/se14.html
http://magazines.russ.ru/druzhba/2009/4/se28.html
Полгода назад этот роман был опубликован в журнале «Дружба народов» (2009, № 3,4), и, прочитав его, мы практически сразу поняли, что это – наша тема и это та литература, о которой стоит говорить и спорить.

Роман вызвал бурную реакцию и среди критиков, и среди обычных читателей, особенно эмоционально «Ёлтышевых» обсуждают в интернете. Но, в чём бы не обвиняли Сенчина, трудно не признать очевидное: в русской литературе появился писатель, который сделал серьёзную заявку на место будущего классика; писатель, по произведениям которого наши потомки, возможно, будут судить о том, какой была Россия начала ХХI века.

Я остановлюсь на некоторых фактах биографии писателя, может быть, не все из присутствующих хорошо знакомы с этим автором. Роман Сенчин – представитель реалистического направления в современной литературе, он – один из лидеров поколения 30-40-летних писателей, среди которых З. Прилепин, А. Иванов, Д. Гуцко, Г. Садулаев, М. Тарковский, чуть более молодой С. Шаргунов.

Родился Роман Валерьевич Сенчин в 1971 году в Туве в г. Кызыл. После школы уехал в Питер, где учился в строительном техникуме, затем служил в Карелии в погранвойсках. После армии жил какое-то время в Красноярском крае в г. Минусинск, куда перебралась его семья из Кызыла после развала СССР. Сменил несколько профессий: работал монтировщиком в театре, вахтёром, сторожем, учился в Кызылском педагогическом институте. В середине 90-х начал печататься, сначала в местных изданиях, а затем в журналах – «Знамя» (первая публикация в № 5, 1997 г. рассказы «День без числа»), «Октябрь», «Новый мир». И до сих пор он активно сотрудничает с этими изданиями, практически все его тексты первоначально появлялись в толстых журналах, а затем уже выходили отдельными книгами: «Афинские ночи» (2000), «Минус» (2002), «Нубук» (2003), «День без числа» (2006), «Вперёд и вверх на севших батарейках» (2008), «Рассыпанная мозаика» (2008), «Московские тени» (2009), «Ёлтышевы» (2009).

В 2001 году Сенчин окончил Литинститут, руководителем его курса был А. Рекемчук. Более десяти лет он живёт в Москве, работает редактором отдела критики в газете «Литературная Россия». Помимо писательства одно из увлечений Романа Сенчина, оставшихся ещё с юношеских времён, – рок-музыка. Сегодня он является членом панк-рок-группы «Плохая примета», где помимо вокала пишет тексты песен.

Роман Сенчин – лауреат нескольких литературных премий, в том числе: газеты «Литературная Россия» (1997), фонда журнала «Знамя» (2001), «Эврика» (2002). В 2009 году роман «Ёлтышевы» вошёл в тройку финалистов премии «Ясная Поляна» им. Л. Толстого и в короткий список «Русского Букера» (объявление лауреата последней премии состоится 3 декабря).

Готовя эту встречу, мы первоначально планировали обсуждение только романа «Ёлтышевы», но в итоге решили взять в целом творчество писателя, т.к. роман – это в какой-то степени результат всего того, чем занимался и о чём писал Сенчин все последние годы, это во многом итоговое произведение. Заглавное выступление сегодняшнего вечера мы назвали «Роман Сенчин и герои его книг». Но прежде, чем я передам слово Вере Александровне Криушиной, я попрошу Татьяну Семёновну Александрову рассказать о том, как нам удалось связаться напрямую с писателем Романом Сенчиным».

Т. Александрова , инженер-химик: «Несколько месяцев назад я по рекомендации наших библиотекарей взяла почитать «Ёлтышевых». Этот роман произвёл на меня сильное и неоднозначное впечатление. Он не отпускал меня, и я поняла, что не освобожусь от этой книги и не разберусь в своих чувствах, пока не изложу свои мысли на бумаге. Тогда и появился текст «Чёрная Рука, или Кому письмо?» – отзыв на роман «Ёлтышевы»,который я выложила в своём ЖЖ.
http://l-eriksson.livejournal.com/126715.html
http://l-eriksson.livejournal.com/126952.html#cutid1

Отзыв этот прочитала жена Романа Сенчина – Елизавета Емельянова-Сенчина, она тоже человек творческой профессии, закончила Литинститут, поэт, да к тому же – заядлый блогер. Елизавета отслеживает всю информацию о своём муже-писателе, которая появляется в интернете. Видимо, ей понравился мой отзыв, она выложила его в своём ЖЖ и мы даже вступили в переписку.

Ещё читая «Ёлтышевых», я поймала себя на мысли, что что-то мне мешает до конца понять автора и чтобы облегчить своё понимание и текста, и сущности писателя Романа Сенчина я решила поближе познакомиться с этой семьёй – заглянула и полистала их ЖЖ. Я хотела понять – кто такой Роман Сенчин, что его волнует и задевает в этой жизни…

«Какая страшная книга – думала я, читая «Ёлтышевых» и мне было интересно, а каков автор в жизни: неужели он такой же угрюмый пессимист и видит только плохое вокруг? Судя по постам в ЖЖ, эта пара и в жизни остро реагирует на любое проявление несправедливости, они нащупывают болевые точки и не молчат, говорят о том, с чем и за что надо бороться. Им не живётся просто и тихо, и их реакция – это не кликушество и не поиски «чернухи».
И я их очень за всё это зауважала. Но тяжело всё время жить в поле боли, хочется отвлечься. И эта пара видит и другое. Я нашла рассказик у Романа Сенчина, который называется «Настоящий парень». Там это есть. http://zavtra.ru/denlit/158/71.html
Мне очень нравится писатель Роман Сенчин, я буду и дальше его читать, следить за ним, чего и вам советую.

Когда я связалась с Елизаветой, она очень удивилась, что есть такие клубы и попросила ссылку на наш сайт. Я обещала ей прислать информацию о нашей дискуссии. Кстати, она спрашивала меня – не хотим ли мы пригласить Романа Сенчина к нам в клуб? Ещё бы мы не хотели! Ещё Елизавета предложила связаться с Романом по скайпу, но и этот вариант нам, увы, не подошёл».

Ю. Кружилин : «А что неужели в библиотеке нет интернета и веб-камеры?»

Е. Крохина , зав. отделом абонемента: «У нас много чего нет и не только веб-камеры».

Т. Александрова : «Исчерпав все возможные варианты, мы предложили писателю Роману Сенчину ответить на вопросы участников клуба «Зелёная лампа», что он и сделал к нашему удовольствию и даже некоторому удивлению – он ответил практически на все вопросы. Распечатки этих ответов лежат здесь на столе, вы можете с ними ознакомиться. Я лишь приведу некоторые из них, которые напрямую не касаются «Ёлтышевых», потому что о романе мы ещё сегодня будем говорить. (Зачитывает ответы на вопросы № 1, 3, 4, 5, 7, 23, 25. Полный вариант ответов см. ниже).

И. Крохова: «Ну что же, очень интересная затравка для разговора… А теперь – слово Вере Александровне Криушиной».

В. Криушина , доцент каф. отечественной истории ВятГГУ: «У меня, в отличие от Татьяны Семёновны, не было, к сожалению, возможности напрямую пообщаться с писателем Романом Сенчиным. Я знакома с ним только через его тексты: публицистические, литературно-критические, художественные. Я планировала начать своё выступление совсем с другого, но буквально сейчас мне в голову пришли некоторые мысли, которые я всё-таки хочу озвучить.

Эта встреча, в общем традиционная по форме, меня привела к внутреннему согласию с Романом Валерьевичем в его определении сущности писательства в современной России. Не буду перечислять статьи, которые я у него прочитала, но, честно признаюсь, что когда я познакомилась с его публицистикой, то она понравилась мне едва ли не больше его художественной прозы. Примерно так же высоко (не будучи особо искушённой в филологии) я отзовусь и о его литературной критике. Так вот, Роман Сенчин очень интересно определяет сущность писательства в современной России – это, по его мнению, не удовольствие от выведения букв, рассчитанное на обретение какого-то жизненного комфорта. Это долг, рядышком с которым живёт совесть. Вот эти два понятия, о которых говорит Сенчин, две нравственные категории – долг и совесть, – меня тоже очень волнуют.

Второе, что бы я как реплику хотела сказать. Вот Вы, Татьяна Семёновна, в личном общении зафиксировали открытость этой семьи (вообще, это важно, когда есть кто-то, кто разделяет твоё мироощущение). Многие, наверное, уже читали интервью, которое Захар Прилепин взял у Романа Сенчина, поэтому я не буду его цитировать, хотя планировала, но упомяну другой текст, где встречаются эти два человека. В одиннадцатом номере журнала «Знамя» за этот год опубликована рецензия Сенчина на книгу Прилепина «Terra Tartarara».

Сенчин назвал свой отзыв – «Книга, сотворённая на коленке».
http://magazines.russ.ru/znamia/2009/11/se26.html
Я не буду пересказывать содержание, кто захочет – найдёт этот текст, он есть и в интернете. Я поняла только одно: Прилепин и Сенчин так хорошо смотрятся друг в друга! И как авторы, и как люди, не разделяя при этом на 100% политическую, гражданскую, художественную позицию друг друга. Меня потрясла прилепинская фраза, которую Сенчин приводит в конце своей статьи и, как я поняла, она обозначает жизненную позицию обоих: «Откройте мне веки, но сначала принесите глаза».

Вот, наверное, эта фраза и обозначает путь к открытому сердцу. Ведь для того, чтобы оказалось более открытым сердце, надо осмелиться приподнять веки и открыть глаза. Когда я читала «Ёлтышевых», а дело было в августе, я тогда не собиралась ни с кем обсуждать эту книгу и ничего не знала о писателе Сенчине, в том числе и то, откуда он родом. А сейчас у меня неожиданно возникла вот какая мысль: у нас вся страна в последние годы просто помешалась на восточных религиях, на восточных медитативных практиках, а они, как мы знаем, подразумевают полузакрытый взгляд, обращённый внутрь себя; это такой замкнутый круг разговора человека с самим собой. Так вот Сенчин, будучи рождённым в центре Азии, в Кызыле, тем не менее, оказался не азиатом по мироощущению, а русским в подлинном смысле этого слова.

И ещё в продолжение темы открытых глаз и открытого сердца: когда в начале ХХ в. Иван Александрович Ильин писал свой «Путь духовного обновления», он там очень ярко описал природу совестливого чувства, которое есть в человеке. Органом, где живёт совесть, он назвал сердце, а сердце – это сосуд, и по совести человек поступает тогда, когда эта чаша наполняется до предела. А наполняется она – жизненными впечатлениями, зачастую горестными, ощущениями глубинной неправильности жизни, которую, по мнению Сенчина, хорошо умел передавать Чехов. Он – один из его любимых писателей.

Так вот, мне кажется, у Сенчина есть эта способность открыть сердце и наполнять чашу до того предела, когда человек рискует и высказывается в формате, не очень востребованном сегодня, не сериальном, в формате, который не пользуется успехом у сегодняшних тридцатилетних вообще. Прилепин, Ильин, открытые глаза, открытое сердце – вот такая неожиданная параллель возникла у меня прямо сейчас.

Сенчин не раз признавался в том, что он человек, который редко где подолгу задерживался и, тем не менее, он уже более 10 лет живёт в Москве, которую называет тяжёлым городом. Почему он остановился? Почему он не меняет точку в пространстве? В своих произведениях он достаточно точно и определённо отвечает на этот вопрос. И здесь мне кажется путь к пониманию его творчества.

Сенчин сравнивает себя эпохи 90-х с собой же эпохи 2000-х. Он называет наши 2000-е годы 00-выми (нулевыми), очень символичное определение, нуль – пустота. Что же изменилось за это время? В 90-е годы, говорит Сенчин, мы были готовы к риску, готовы к тому, чтобы начать жизнь заново, сорваться с места и искать лучшее. А сегодняшнюю ситуацию в России он характеризует совершенно иначе. Он говорит, что Россию сегодня подмораживает. Мне это определение очень понятно и близко. «Россию ожидает в ближайшее время обвал» – это чувство он полностью разделяет с Захаром Прилепиным в уже упомянутой рецензии на книгу «Terra Tartarara»: «…ощущение скорого глобального обвала, ощущение не паническое, а почти ровное и оттого, порой, когда задумаешься, жуткое, у меня тоже есть». Вот такое апокалиптическое ощущение. Это «подмораживание» он выводит на своё отношение к жизни и к профессии.

Мне неприятно сознавать, что у меня в дипломе написано «литературный работник» и моя специальность звучит как «литературное творчество», – говорит Сенчин. Сегодня с этой специальностью трудно найти место в жизни, но, так или иначе, мы все сегодня ухватились и будем держаться за то, что имеем до тех пор, пока кто-то не спихнёт нас. Не знаю, писал это Сенчин про себя или он пишет обо всех нас, но так или иначе он это фиксирует. Я эту его мысль на себя приложила: хотя меня многое не устраивает в сегодняшнем положении, но рисковать, что-то менять мне не хватает смелости.

И ещё я поняла, что Сенчин не хочет придумывать светлое в нашей жизни, он хочет увидеть это светлое в жизни. Он ставит точный психологический диагноз нашему сегодняшнему состоянию. Мы ищем защиту, ищем её в людях, которые находятся за «зубчатыми стенами». Наверное, не надо объяснять, кого он имеет ввиду. Иной горизонт мы для себя закрыли и это очень горько сознавать.

Конечно, у Сенчина отчаянно смелая публицистика, он признаётся, что у нас сегодня можно критиковать только до определенного предела, до уровня министров, выше – нельзя. Вариант – жизнь без выбора или с выбором, который за нас сделали другие, – это его категорически не устраивает. Его не устраивает, что мы ищем пути выхода, пути решения проблем не в себе самих, а ждём эту защиту и помощь от кого-то ещё. Не мы, а кто-то – это, конечно, горькое ощущение.

И ещё я хочу сказать о литературных клубах… я просто порадовалась, когда встретила это у Сенчина в одной из статей. Хочу процитировать его: «За неделю до Форума в Липках я случайно зашёл в клуб «Пироги» на Никольской улице. Встретил работающего там приятеля по Литинституту поэта Данилу Файзова. В дальнем пустом зале он расставлял стулья. «А что будет? – спросил его. «Вечер поэтический». Я хмыкнул, понаблюдал, как бедолага таскает и таскает откуда-то тяжёлые пироговские стулья. «Да хватит, – сказал ему, – человек двадцать наберется – и то ништяк по нынешним меркам».
Набрался полный зал. Люди стояли вдоль стен, толпились в дверном проёме. Вечер назывался «Полюса», участвовали совершенно неизвестные мне Олег Шатыбенко, мужчина лет за тридцать, и Анна Логвинова, розовощёкая девушка в белой кофте с пуговицами...

…Не берусь утверждать, что стихи Логвиновой талантливы…, что они грамотны с точки зрения поэтической традиции, законов жанра. Но они, как говорится, цепляют. И мне было радостно, но и как-то тревожно наблюдать, как отзывается зал на каждое её стихотворение. Струйка прозрачных, невесомых и в то же время таких осязаемых, болезненных даже, словно вытянутые из раны жилки строк, а потом – аплодисменты. Искренние, долгие, как в хронике о Политехническом...

Под простынкой не в полоску
и не в клетку, а в цветочек,
чистый хлопок, сто процентов,
спит мужчина, настоящий,
интересно, неужели
это правда, сяду рядом,
он глаза приоткрывает,
смотрит дико, пахнет мёдом.

Не знаю, кто была эта активная публика. Знакомые поэтессы или просто такие, как я, случайные. После окончания вечера они исчезли, даже выпивать не остались. Может, ещё не пьют – в основном, на вид, людям лет по семнадцать было, не больше... Новые читатели, бродящие по литературным клубам в поисках новых, живых слов? Гадаю».

То, что у Романа Сенчина доброе, открытое сердце я поняла, когда читала этот текст и другие тексты, где он пишет о своих коллегах, молодых писателях.

А сейчас я перехожу к тому, о чём изначально хотела говорить. Всё, озвучивать я, конечно, не буду, у меня очень много исписано листов, и сказать всё я просто не успею.
Хочу показать схему, которую я нарисовала и которая помогла мне готовиться к этой встрече. Сегодня в разговоре я затрону только часть из того, что здесь отражено. По профессии я преподаватель истории, и поэтому меня более всего задело в творчестве Романа Сенчина то, как он художественным, публицистическим языком передал ощущение современной исторической ситуации в России. Конечно, литературную ситуацию тоже можно реконструировать, опираясь на его тексты, но мне всё же хотелось, прежде всего, говорить сегодня о «Ёлтышевых» в контексте российской истории.

Вечный спор, который историки ведут между собой: что достойно объективного и субъективного отражения. Сенчин в своём отзыве на книгу Л. Млечина о Гитлере цитирует Дмитрия Писарева – критика второй половины XIX века, которого сегодня уже почти никто не помнит и не читает. Так вот, Писарев писал, что смысл занятия историей – рассуждать о титанах, титанах порока и добродетели. Главный вывод, который делает Сенчин по поводу популярной исторической литературы, таков: копание в личности, в её пороках и добродетелях, даже если они на потребу толпе, никогда не заменят размышлений об историческом опыте и о тех исторических обстоятельствах, которые позволили личности стать такой.

Вот мне кажется постулат, который нам поможет сегодня рассуждать о «Ёлтышевых». Каковы те исторические обстоятельства, которые позволили этим людям, считающим себя, в общем-то, порядочными людьми, стать такими?

Истории не существует вне понятия времени и пространства (вспомним Бахтина и определение хронотопа, введённое им применительно к литературному тексту). Читая Сенчина, я пыталась для себя определить: каковы же пространство и время ёлтышевского текста, ну, и соответственно, пространство и время современной России? Я нашла ответ на этот вопрос в рассказе Сенчина «Чужой». http://magazines.russ.ru/znamia/2004/1/sen.html
Кстати, этот рассказ – замечательная метафора образа Сенчина-человека: он и в провинции, и в Москве – чужой, человек, оторвавшийся от почвы и нигде не ставший своим. Так вот, в рассказе «Чужой» есть простое, конкретное, художественное, но в то же время историческое определение пространства современной России. Оно – съёживающееся, сужающееся.

Те, кто знаком с биографией Романа Сенчина, знают, по какой причине он покинул Кызыл, оставил свою родину республику Тыва, для которой проблема некоренного населения стала глобальной проблемой. Он перечисляет те территории, которые сегодня Россия фактически потеряла. В газете «Аргументы недели» за 29 октября 2009 года – одна из целого цикла статей, посвящённых только этой теме: как законными, незаконными, договорными и любыми другими способами наша Сибирь, наше Приамурье, наш Владивосток, наш Хабаровский край становятся китайскими.

Вы знаете, две недели назад у нас в университете было ток-шоу, в котором принимали участие Бари Алибасов и группа «На-На». Они исполняли песню на китайском языке, и Бари Каримович по-чёрному пошутил, отвечая на вопрос: почему песня на китайском языке? Он ответил: всем надо учить наш государственный язык!»

А. Александрова , студентка филфака ВятГГУ: «Я не была на этой встрече, но рассказывали, что студенты были в шоке!»

В. Криушина : «Вы поймите меня правильно, у меня нет никакого национализма и предвзятого отношения к тем же китайцам. Я хочу сказать только одно: история России развивалась как история колонизации русскими, славянскими народами огромной территории под названием Евразия. Это и та самая территория, которую была вынуждена покинуть семья Романа Сенчина. Освоение этого географического пространства – суть исторической миссии русского народа, и сегодня, когда мы говорим о съёживающемся пространстве, о том, что фактически без боя отдаём те земли, в которые был вложен труд многих поколений наших предков, – это нас ни в коей мере не украшает.

У Сенчина есть ещё один замечательный рассказ с точки зрения нашего сегодняшнего разговора, он называется «В обратную сторону».
http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2001/12/senchin-pr.html

Я даже не сразу осознала, что он станет для меня символом нашего времени. Читая этот рассказ, я поняла, почему Сенчин, рассуждая о современной России, говорит, что прежде чем дорасти до романной формы, писатель должен почувствовать себя адекватно в жанре рассказа, где одна повествовательная линия, один герой, нет разветвлённой композиции. Героиня рассказа «В обратную сторону», на мой взгляд, представляет собой что-то среднее между родителями Сенчина, о которых он пишет в своих произведениях (они на склоне лет оказались в деревне и вынуждены, чтобы выжить, выращивать на своём огороде и продавать овощи) и героями романа «Ёлтышевы». Так вот, героиня этого рассказа возвращается из города в своё родное село, но мы понимаем, что здесь её уже ничего хорошего не ждёт: её сын умер, муж – инвалид, прикован к постели, ничего кроме нищенской пенсии у них нет в качестве жизнеобеспечения.

И вот здесь я поняла, почему это название «В обратную сторону» мне важно. Россия, о которой пишет Роман Сенчин, это та страна, в которой линейное, историческое время повернулось вспять вопреки исторической логике. Как съёживается пространство современной России, точно также в обратную сторону повернулось и время, мы в начале XXI века возвращаемся в Россию XVII века, когда она стала азиатской страной.

Ну, и, конечно, нет истории без народа, и здесь мы выходим на тему «Герои книг Романа Сенчина». Я очень коротко обозначу то, что я хотела бы сказать. Судьба Романа Сенчина тесно связана с журналом «Знамя» и когда в 2008 году на страницах журнала состоялся круглый стол на тему «Есть ли будущее у оппозиции в России?» редакция пригласила принять участие в этой дискуссии и своего постоянного автора. Надо сказать, материалы этого круглого стола – совершенно потрясающие, в дискуссии также принимали участие О. Славникова, Д. Гуцко, Г. Садулаев и др. Так вот, в рамках этого обсуждения было дано определение состояния нашего народа на данном историческом этапе: мы старый, усталый, ленивый, искушённый народ. Я думаю, здесь все эпитеты определяют друг друга.

А дальше – непосредственно Сенчин – говорит о том, что наш народ абсолютно равнодушен к реальной политике, потому что та политика, которую ему предлагают – в ней всё просчитано и решено за нас: «…нас убеждают, что за зубчатыми стенами и в ещё нескольких хорошо охраняемых зданиях Москвы есть те люди, которые знают, что делать и как делать. Остальных просят не беспокоиться. А если кто-то начинает беспокоиться, тем более в общественных местах, – их наказывают... В общем-то, народ с таким положением дел согласен – большинству дана возможность откусывать от общего пирога кусочки помимо определенных порций, и одни откусывают кусочки крошечные, другие – огромные.
…Вообще сегодняшняя Россия лично мне очень напоминает Германию 1935-1938 годов. Все довольны, оппозиция разгромлена, инакомыслящие если и есть, то плотно прикусили язык, да и критиковать им по существу нечего; люди занимаются делом, экономика, говорят, на подъеме, власть крепка, продукты есть, дома строятся, машины красивые на улицах, самосознание граждан выросло: «Страна поднялась с колен!». Намечается территориальный прирост... К чему это единство народа и власти привело в Германии, мы знаем. От повторения никто не застрахован. И народу в его симпатиях доверять не стоит...».

Вы знаете, после таких слов – мурашки по коже. И ещё одна параллель мне пришла в голову прямо сейчас: есть такой популярный и раскрученный (особенно в молодёжной среде) роман Я. Вишневского «Одиночество в сети». Меня в этом романе задела одна реплика главного героя. Когда его спрашивают, остался ли он славянином, будучи поляком, но проживая последние 10 лет в Мюнхене, он отвечает: не знаю, перестал ли я быть славянином, но я точно знаю, что я держу слово, я пунктуален, я никого не подвожу и уж точно я не склонен к бунту.

Я его ответ перенесла на Сенчина, родившегося в Азии и проживающего сегодня в центре России, сам Роман Валерьевич как-то сказал, что я – акын, поэт, поэтому пою, что вижу. По-моему, очень точное определение того, чем занимается писатель Роман Сенчин.
Я процитировала героя из романа Вишневского потому, что мне кажется, что герои Сенчина в большинстве своём тоже к бунту не склонны. Почему это происходит? Потому что, как мы уже говорили, пространство съёживается, время повернулось в обратную сторону, и мы даже свою национальную природу утратили.

У Сенчина-критика я нашла упоминание о молодой ярославской писательнице Марине Кошкиной. Он очень высоко отзывался о её дебютном тексте, с которым познакомился на одном из Форумов молодых писателей в Липках. Повесть называется «Химеры».
http://magazines.russ.ru/continent/2005/125/ko5.html
Я её не читала, но мысль Сенчина, которую он уловил в тексте совсем молодого автора, мне хочется вам передать: самые смелые, самые талантливые, самые неординарные, способные к героическому, грандиозному, к неожиданному подвигу в нашей истории из века в век гибли, а оставались – другие.

Я после этого для себя написала: герои Сенчина – это, видимо, те самые другие, которые остались после того, как погибли самые талантливые и неординарные. Мне эту мысль было интересно прочитать ещё и потому, что это перекликается с тем, что я не раз слышала от своей мамы. Она объясняет все беды России тем, что у нас никогда не было в стране трепетного отношения к человеческой жизни, люди гибли миллионами и гибли – лучшие, а оставались – другие.

Сенчин определяет возраст своих героев 25-35 лет (мне кажется, что вариантов здесь гораздо больше), это «ничтожные люди», жизнь которых бессобытийна; они не способны к поступку и могут лишь питать надежду.

Мне очень понравилась маленькая повестушка или даже скорее большой рассказ, который называется «Регион деятельности».
http://magazines.russ.ru/continent/2005/125/se15.html
Героиня его Валентина Петровна Рындина – деловая женщина, которая является заместителем главного директора товарищества ООО «Обьгаз» по связям с общественностью. Это энергичный, эффективный человек, который знает, как решать возникающие на её пути проблемы. И замечательна последняя строчка этой повести: «Завтра предстоял очередной трудный, насыщенный важными делами день». Эту повесть я очень советую тем, кто не читал – прочитать.

И вот мы имеем два варианта жизни в современной России, два типа героев Сенчина. Первые – это люди, которых вслед за Пушкиным, Сенчин называет ничтожными, жизнь их – бессобытийна. А вторые – это те самые эффективные, энергичные менеджеры, у них сегодня одна функция – стоять на страже интересов той России, которая стала одной большой корпорацией нефти и газа. Об этом корпоративном устройстве страны Сенчин говорил и в интервью Прилепину, именно прочитав его, я решила обратиться к повести «Регион деятельности», мне было интересно, как автор с помощью художественных средств сумел передать эту свою мысль. Сенчин пишет о благополучии, которое сегодня касается даже не отдельного региона, а отдельных населённых пунктов, а за пределами этого благополучия существует другая Россия.

Ещё один очерк Сенчина потряс меня абсолютно, он называется «Валерка».
http://magazines.russ.ru/sib/2009/8/se12.html
Невероятно страшный текст! Он повествует о том, как энергичный, сильный, крепкий, хваткий, желающий что-то менять в своей жизни мужчина приезжает в сибирскую деревеньку неподалёку от Минусинска и пытается делать свой бизнес, избрав сферой деятельности животноводство. В итоге он не выдерживает, ломается, превращаясь в пьянь. Так вот в этом рассказе есть совершенно жуткий эпизод про то, почему Валерка окончательно потерял интерес к своему бизнесу. Я процитирую, потому что это звучит страшно: «Пока отец ходил договариваться, я стоял у входа в один из коровников. Он был длинным, тёмным, едко пахло свежим навозом, мочой, чем-то ещё, чем пахнет, когда разделывают свинью (как разделывают коров, я не видел) – тёплыми внутренностями как будто. И из этой пахучей полутьмы нёсся надсадный, испуганно-призывающий рёв. Казалось, что коровы умирают. Появился один из скотников, грязный, усталый, в облепленных коричневой жижей сапогах. Я спросил: – А что они так ревут? Есть хотят? – Да телятся, – сморщился мужик, обтёр два пальца об изнанку ватника и стал вынимать из пачки сигарету. – Две недели одна за одной. Уши лопнут... А дня через два я узнал от Валерки, что почти всех новорождённых телят выносят на улицу и замораживают. Помню, встретились у колодца, и я поинтересовался, как там приплод. Валерка мне и ответил. – Возиться не хотят, выпаивать, – горестно объяснил. – Выгоды-то никакой – выжил теленок, нет. Вот и морозят... Работал бы я один, оставлял бы, а так... – И спохватился: – Только ты никому не, это... Добро? А то мне, сам понимаешь...».
Мне кажется, что вот это – мы с вами, с нашей жестокостью по отношению ко всему, что нас окружает.

И последнее, что мне хотелось бы сказать. Мне очень понравилось определение, данное Л. Юзефовичем на одном из Форумов молодых писателей в Липках, его приводит Роман Сенчин в одной из своих статей. Это определение нового жанра, который сегодня рождается в литературе – «человеческий документ». Мне кажется, что и Сенчин определяет своё творчество в этой жанровой характеристике. Посмотрите, Карамзин, Ключевский, Соловьёв никогда не доводили изложение курса истории до современной им жизни, останавливались в XVII-XVIII веке. А Сенчин, как мне показалось, ставит перед собой задачу через эти самые «человеческие документы» зафиксировать летопись нашего времени. Я бы его назвала – по аналогии с Карамзиным, которого Пушкин определил как «последнего летописца», – возрождённым летописцем современной России. Хотя читать эту летопись, конечно, очень страшно. Деревня, о которой пишет Сенчин – это уже не та деревня, которая была в XIX веке с её общинным укладом. В современной деревне не стыдно украсть у такого же бедного, как ты, в этой деревне не стыдно обмануть такого же несчастного, как ты (это и рассказы «Чужой», «В обратную сторону» и очерк «Валерка»).

И ещё, сегодня перед нашей встречей мы беседовали с Ириной Николаевной, и я поймала себя вот на какой мысли по поводу надежды. Мне вспомнился древний античный миф о ящике Пандоры. Прекрасная женщина была сотворена богами и послана на землю к человеку в отмщение за то, что он осмелился стоять на земле сам, своими ногами и делать свой собственный выбор. Когда любопытная Пандора открыла ларец, из него вырвались наружу и пошли гулять по земле болезни, несчастья, беды и смерть. Если мне не изменяет память, этот миф дошёл до нас в двух вариантах: в пересказе Гомера и Гесиода. Версии эти отличаются одним маленьким нюансом: прочтением мотива надежды – добро она или зло? Ежели пришла она в мир людей вместе с болезнью и страданием, но не отправилась вместе с ними гулять по миру, а осталась в захлопнутом ящике.

У одного философа XX века Г. Гадамера есть статья, посвящённая мифу о Прометее. И Гадамер в контексте этого мифа ставит вопрос: что есть надежда в человеческой жизни? Абсолютная логика мифа говорит нам, что надежда – есть зло, ежели она была в том ящике, где были болезни и смерть. Для человека, работающего на земле, надежда – это добро, но для того, кто хочет стоять на земле на своих ногах, делая собственный выбор, и тащить себя за волосы, как это делал барон Мюнхаузен, не ожидая помощи от кого-то ещё, надежда – это зло. Вот такие, несколько хаотичные, мысли мне пришли в голову, когда я читала Романа Сенчина».
(аплодисменты)

И. Крохова : «Спасибо Вера Александровна, я хотела бы в подтверждение того, что прозвучало в Вашем выступлении, привести несколько цитат:

Сергей Беляков , критик: «Ёлтышевы» на сегодняшний день самый веский аргумент в пользу реализма. Это крупнейшее достижение «новых реалистов». Впрочем, реализм Сенчина как раз не новый. Сенчин – сын советского (но не социалистического) реализма и внучатый племянник русского реализма XIX века. Жизнь девяностых и нулевых когда-нибудь будут изучать по Сенчину, как мы изучаем XIX век по Тургеневу и Чехову».

И одна из самых последних рецензий на роман «Ёлтышевы».
Лев Пирогов, критик: «Семейство Ёлтышевых – метафора национального упадка… Причина этого упадка – отсутствие воли к жизни. Воли к жизни нет, потому что её подменило стремление к благополучию, а ради благополучия не сделаешь того, что сделал бы ради самой жизни. В результате стремления «жить хорошо» не хватает даже для того, чтобы просто жить.
И кто же, по общему интуитивному убеждению, способен переломить ситуацию? «Человек войны», солдат. …В масштабе национальной метафоры, каковой является книга Сенчина, это подводит нас к известной мысли Достоевского о том, что война необходима для нравственного здоровья нации.
…На шукшинский вопрос «Что с нами происходит?», …Роман Сенчин даёт предельно ясный ответ: нам стало незачем жить. Мы и не должны жить, раз встали не «против дьяволов», а за них.
Почему этот ответ крайне важен сегодня для нашей литературы? Потому что слишком уж расползлась по ней уютная баюкающая интонация: дескать, пускай всё вокруг плохо – надо «если лето, чистить ягоды и варить варенье; если зима – пить с эти вареньем чай». Не помогает от гангрены варенье. Каждый варит, куда ни глянь – и всё равно всё плохо вокруг. Парадокс.
Видно недаром учили сказки: сколько ни поливай труп живой водой, толку не будет. Сначала нужна вода мёртвая. Так, может, хватит уподобляться Ёлтышевым, которые «до последнего на что-то надеются»? Часто, чтобы начать действовать, необходимо понять, что надежды нет».

В. Криушина : «Я хочу добавить ещё одну важную вещь, о которой я не сказала. Проблема, конечно, в нас самих, прежде всего. У Сенчина эта мысль есть. Человеку по природе своей трудно признать, что то, как он живёт – не есть идеальный вариант. У Конфуция есть замечательное выражение, оно звучит примерно так: «если человек утром совершил ошибку, то он ни за что не признает её вечером». Видимо, это не только наша, это общечеловеческая проблема».

А. Байбородов, безработный: «Я не понял, почему надежда может быть злом?»

Ю. Кружилин, пенсионер: «Можно надеется на лучшее, Господа Бога, например, и ничего не делать самому, вот в этом смысле надежда – это зло».

А. Василевский , преподаватель физики, профессор ВятГГУ: «Вы знаете, если пройти по нашему городу, особенно по исторической его части, Вы встретите громадное количество элитных домов. И в этих домах живут вот как раз эти рындины – люди из корпорации. Интересно, они разделяют Вашу точку зрения на современную Россию?»

В. Криушина : «Героиня «Региона деятельности» Валентина Петровна Рындина однажды открыв словарь, прочитала, что означает её фамилия – ей стало плохо, она корвалол пила. «Охранник», тот, кто, как (простите меня) собака, стоит на страже интересов своего хозяина. Там есть ещё замечательная мелочь, деталь: у директора компании в кабинете на стене висит портрет президента, а в кабинете Валентины Петровны, который один в один повторяет кабинет начальника, висит портрет начальника. Простите, но это называется «паровозик», когда все сверху до низу в иерархии!»

Ю. Резник , библиотекарь: «Вертикаль!»

В. Криушина: «Безусловно, сегодня наша страна представляет собой не общину (что всегда было в нашей истории и определяло характер большинства народа), а совокупность замкнутых корпораций. И те, кто живут в этих элитных домах, не могут и не должны разделять эту точку зрения, потому что мы, видимо, в разных корпорациях».

Т. Александрова, инженер-химик: «Такой вал гневных, злых, очень жёстких отзывов на произведения Сенчина в Интернете, в том числе и личного характера! Значит он кого-то задел своими текстами, кому-то неприятны его мысли по поводу современной России».

Ю. Резник, библиотекарь отдела литературы на иностранных языках Герценки: «Можно я внесу несколько реплик в наше обсуждение? Я, конечно, Романа Сенчина не представляю на встрече с Путиным, рядом, скажем, с гламурной писательницей Т. Устиновой.

И ещё хочу сказать, что в последнее время на меня самое сильное впечатление произвели две вещи: «Письмо советским ветеранам» Подрабинека и роман Сенчина «Ёлтышевы». Мне хочется повернуть наш разговор вот в какую сторону: почему мы обвиняем Ёлтышевых в том, что происходит сегодня? Ведь всё-таки народ не всё может, он поставлен в такие условия. А кто эти условия создал? Посмотрите, что происходило с русской деревней в XX веке, крестьян выживали из деревень, уничтожали как класс тех, кто был способен самостоятельно жить и работать на земле. Ёлтышевы – это уже результат, их тётка ещё сохранила какие-то навыки деревенской жизни, а они просто не способны к такой жизни в принципе. Ёлтышевы и в городе не прижились и в деревне стали чужими. У Д. Быкова я прочитала, а он цитирует Н. Мандельштам: «спрашивать надо не с тех, кто сломался, а с тех, кто ломал». И у Ф. Искандера та же мысль: «кто не сломался – их плохо ломали». Я хочу сказать, что нельзя снимать вину с государства. Ведь возьмём, к примеру, ту же Германию, после всего, что они натворили в ХХ веке, они покаялись и перед своим народом и перед народами других стран. А у нас до сих пор Владимир Ильич лежит в мавзолее. Ведь это всё связано: та катастрофа, что произошла с нашей страной в ХХ веке и то, что мы имеем сейчас как результат.

Есть народы, в которых сильно патерналистское начало, к ним относимся и мы. Разве это плохо? В России это всегда было, более того власть сама культивировала в своём народе эту модель отношений. Сейчас народ оказался брошенным, власть думает только о тех, кто состоит в нефтегазовой корпорации, а нестоличная России погибает и, кажется, уже погибла окончательно. Но даже благополучие членов корпорации – часто только видимое, как это у Сенчина в «Регионе деятельности»: в семье у главной героини всё плохо, рушатся семейные связи. Внешнее благополучие ничего не значит».

В. Криушина : «Я привыкла считать, что нет абстрактного понятия «государства», а есть понятие – человек. Ведь власть, которую мы имеем, состоит из людей, значительная часть которых только вчера вышла из той самой провинции. Вспомним хотя бы Ельцина, он из той самой деревни, только не сибирской, а уральской. Вырос в этой среде, в этой стране и что в результате он с этой страной сделал? Наш народ никогда не жил богато, а благодаря нефти и газу мы оказались искушены богатством, и время показывает, что мы не в силах этого искушения вынести. Кажется, у Достоевского в «Бедных людях» есть такая мысль: «бедные люди – капризны до безобразия». Так вот эта фраза абсолютно объясняет нашу нефтегазовую зависимость и нравственные проблемы, возникающие у человека, который, как в русской поговорке, – из грязи да в князи. Ничего не имея до того, он сразу хочет получить все».

Ю. Резник : «Но разве все оказались причастны к этому богатству и были искушены им?»

И. Крохова : «Какое-то примитивное благополучие коснулось многих».

В. Криушина : «Многие из студентов сегодня приезжают в университет на иномарках. Понятно, что в своей жизни они ещё ничего не заработали, богатство досталось им даром. А богатство, доставшееся даром, развращает душу. Поэтому мы, видимо, ищем причину наших бед не в себе, а в абстрактном государстве».

Ю. Резник : «Человек поставлен в такие исторические условия! Он ничего не может сделать!»

В. Криушина : «Шанс устоять – есть у каждого».

Ю. Резник : «У нас выбора нет! Мы сегодня даже не можем голосовать свободно!».

В. Криушина : «У Григория Горина в пьесе «Тот самый Мюнхгаузен» есть такая фраза: «И Галилей отрекался», на что герой отвечает: «Потому-то мне всегда был симпатичнее Джордано Бруно». Так что выбор есть всегда».

Т. Александрова : «В тех же «Ёлтышевых» каждому члену семьи есть за что платить. Каждый нарушил хотя бы одну из заповедей, каждый пошёл поперёк совести, среди них нет чистеньких, кого можно счесть страдающими понапрасну. Они, к примеру, надеются на младшего сына как на ясно солнышко, который вернётся из тюрьмы и всех их спасёт, но не может человек, преступивший закон, быть светом и надеждой и его деньги – никого не могут спасти, потому что, даже думать не хочется – где он их взял. А глава семьи? Что он делал с людьми, попавшими в вытрезвитель? Ведь мы прекрасно знаем, что в нашей стране на месте его жертв мог оказаться каждый! Он уже был наделён властью, пусть минимальной, но искушения этой властью не вынес».

Ю. Кружилин, пенсионер: «Я уже давно не ищу среди писателей гуру, которые мне дадут ответы на мои вопросы. Прочитал «Ёлтышевых» с интересом, а потом подумал: что мы здесь будем обсуждать? На мой взгляд, книга эта слабая – компиляция фактов, которые можно насобирать в газетах. Это же типичный портрет советской интеллигенции – образованщины, по определению А. Солженицына. Жена главного героя закончила культпросветучилище, работает в библиотеке, ничего её в жизни особо не интересует. Типичная русская женщина, тёлка, я бы сказал; как все вышла замуж, причём без любви, нарожала детей и даже толком не сумела их воспитать. На протяжении всего романа она совершает всего два поступка: всех сбаламутила, подняв с места и заставив переехать в деревню. И второй поступок – в конце книги она приходит навестить внука. И вот я сижу и думаю, что здесь обсуждать? Ну, перо у автора бойкое, ну, пишет интересно, красочно, талант есть, безусловно. Ну и всё!

И тут библиотекари мне говорят: почитайте у него ещё что-нибудь. Взял «Афинские ночи». Прочитал – в восторге! Герои – молодые художники, и, казалось бы, что мне в этих маргиналах может быть интересно? Но, вы знаете, я читал это с удовольствием! Затем взялся за «Минус» и тоже поразился: действие повести происходит в совершеннейшей дыре – в г. Минусинск, герои работают в провинциальном театре. И что интересно: люди рвутся к искусству, театр полон народу, кругом, казалось бы, скотская жизнь, а им кроме хлеба надо что-то ещё. В «Ёлтышевых» мне не было жалко никого, сами виноваты, пусть погибают, раз ничего не хотят менять в своей жизни. А вот в «Минусе» молодые герои мне очень симпатичны и хотя жизнь у них тоже не складывается, думаешь: нет, всё-таки они выберутся из этого!

Очень мне понравилось, как Сенчин описывает природу, его пейзажи немногословны, двумя-тремя предложениями он умеет нарисовать картину. Знаете, как в театре: поставили декорацию, и у тебя уже заработало воображение.

И вот в результате всего я пришёл к выводу, нехорошему выводу: у Сенчина – талант уровня Лимонова, но вещи, которые меня у него восхитили – все написаны почти 10 лет назад. Я подумал: неужели парень исписался? Не дай бог, конечно. Надеюсь, что это всё-таки я ошибся. Ну, и не дай бог, если он уйдёт в политику».

Ю. Пак , библиотекарь отдела литературы на иностранных языках Герценки: «Как я сейчас вижу, Сенчина многие обвиняют в том, что его роман – сплошная «чернуха», которую я в принципе не люблю. Но так совпало по времени, что я практически одновременно прочитала два романа, которые формально можно считать «чернушными», и они мне понравились.

Не хочу проводить какие-то явные параллели, их нет. Просто в моём сознании по силе произведённого впечатления и по некоторым другим моментам эти две книги перекликаются.

В начале августа прочитала книгу «Белый тигр», автор – индийский писатель Аравинд Адига, лауреат Букеровской премии 2008 года. Действие там, конечно, полуфантастическое, но развёртывается на фоне жизни современного индийского общества… Честно говоря, если бы не рекомендация человека, мнение которого я уважаю, дальше 30 страниц не стала бы читать – беспросветная нищета, безнадёга, унижение, и самое главное, не понятно, зачем автор всё это описывает. Жалуется? Хвастается? Хочет поразить картинами нищеты и несправедливости европейского читателя? Я уж думала, это свойственно только нашим писателям. Даже мысль промелькнула: наверное, вот за такую чернуху, написанную на местном материале, писателям и дают Букера. Но читая дальше, я поняла – как и все хорошие книги, это книга не о социальном строе, а о человеке, его внутренних проблемах, о поиске…

А потом были «Ёлтышевы», и тоже, на первый взгляд – тоска, недовольство жизнью, безнадёжность, тяжёлая наша российская действительность. Но по сути своей, не смотря на очевидную социальную направленность, книга о том же – о человеке, о пустоте внутри, об одиночестве даже в окружении близких людей, о поиске, об отсутствии, скажем банально, «стержня». Для меня, по крайней мере, это так.

Прочитали «Ёлтышевых» всем отделом. Мне сразу понравилось в романе то, что автор не «высовывается» со своим мнением и отношением к героям, не судит их. Понравился язык – он прост, не оттягивает внимание на себя. Возможно, не воскликнешь – какой превосходный стиль! Но, с первых же строк, хочется воскликнуть другое – «Узнаю, узнаю! Как всё верно!» Вот это ощущение – редкая вещь, за это я автору благодарна. Конечно, частично такое восприятие связано и с событиями моей жизни. После прочтения в отделе возникло спонтанное и очень бурное обсуждение этой книги. Это, кстати, тоже показатель – всех она зацепила, ведь там поднимается тема семьи, государства, отношений полов, поколений...

Для меня Роман Сенчин стал открытием. Он пишет о стране и людях критически, но меня это не раздражает и не вызывает отторжения – до той поры, пока это искренне, с любовью. Нет ощущения, что человек пишет на заказ, с оглядкой на кого бы то ни было. Я думаю, очень важно быть честным и с читателем, и, в первую очередь, с собой; и надеяться на лучшее.

Роман Сенчин – хороший писатель, с хорошим языком, задатками, очень хочется почитать его публицистику… Его книгам есть место на читательской полке. В них есть то, от чего можно оттолкнуться. Как я поняла, многие обвиняют писателя в том, что у него нет позитива, пресловутого «света в конце тоннеля». Наверное, это так. Чем-то мне это близко (иначе бы мне его книги не понравились), но не до конца. Можно сказать, что это реализм, но реализм этот почему-то описывает лишь часть нашей жизни, а не жизнь во всей её полноте. Опять-таки – это особенность восприятия мира. Значит, он так чувствует. Гораздо хуже бы было, если бы писатель писал, не так, как ему свойственно. Но… Есть писатели и с другим мироощущением, взглядом. Тоже искренние, тоже честные; то, о чем они пишут, тоже правда, но в этой правде остаётся место надежде, они верят в человека. И их книги мне более близки, в них я черпаю силы. Это лично мои чувства.

Вот ещё, интересный момент. К удивлению моих коллег, я до самого конца романа надеялась, что у Ёлтышевых всё переменится к лучшему, что они найдут опору, как-то выплывут. Можно считать, что я идеалистка, но я считаю, что реалистка. Я считаю, что так бывает… И возможно, какой-то автор смог бы это передать, ну, И. Шмелев, допустим, или скажу смело – Маканин… А та концовка, которая была, делает из романа скорее роман-зарисовку жизни. Мне кажется – это во многом дело жизненного опыта. Возможно, в дальнейшем мы увидим несколько иную прозу, выходящую из под пера Романа Сенчина».

А. Аристов , журналист: «Роман «Ёлтышевы» – это рецепт, как не надо жить, какими нельзя становиться ни в коем случае. Героев не жалко, не понимаю я таких людей, встречая их и в жизни, и в литературе: чего им не хватает? Ведь минимальные условия для того, чтобы жить и менять свою жизнь к лучшему у них есть. Почему они водку хлещут? Мы, русские, как будто запрограммированы на самоуничтожение: делаем всё для того, чтобы умереть и освободить место для тех, кто хочет жить и работать на этой земле. Я много езжу по области и вижу, что есть разные деревни: есть такие как у Сенчина, но есть и те, где люди сами строят свою жизнь, ни на кого не надеясь. Правда, последних – гораздо меньше. Был недавно в Чистополье – местный предприниматель взял и вернул в деревню жизнь, обеспечив для начала своих односельчан работой. Вот такие люди, может быть, и спасут Россию».

Т. Машковцева , библиотекарь отдела абонемента Герценки: «Я, прочитав роман, попросила прочесть его своего 14-летнего сына. На удивление, дочитал до конца. А вот самый первый (эмоциональный) комментарий меня сначала озадачил: «Ты зачем мне дала читать про этого маньяка?!». Минут через пять дошло: я читала об умирающей деревне, выродившейся провинции, о борьбе людей за элементарное выживание. А мой подросток, читающий в основном фэнтези и немного боевиков, увидел совсем другое.

И точно, сопереживая героям, я как-то даже не ужаснулась, что герой-то этот не только жертва, но, в сущности, и сам – серийный убийца. Все проблемы Ёлтышев решает просто и довольно технично, как учили когда-то: если он видит причину, по его мнению мешающую «выполнить задание», в данном случае – жить, вернее, выживать, – следовательно, надо препятствие это устранить, без оглядки на «одушевлённость» препятствия. И ведь как обыденно-то всё! Герой Сенчина даже не отдаёт себе отчёт в том, что он раз за разом совершает преступления. И чем дальше – тем страшнее. Он себя давно оправдал, ещё в той, прежней жизни, когда обирал пьяниц в вытрезвителе.

Вообще в романе, если разобраться, нет ни одного положительного героя, есть просто люди, они живут, как умеют, у этих людей ещё, видимо по инерции, остались какие-то представления о нематериальных понятиях (добре, зле, чести, совести), только на практике все эти понятия скорее мешают, не говоря уже, чтобы жить по десяти заповедям. Поэтому в романе очень символичен эпизод с восстановлением церкви. Когда-то, при советской власти, местный храм приспособили под клуб, и, возможно, когда-то клуб и был «очагом культуры», сегодня это просто место тусовки местной молодёжи. После очередной пьянки здание сильно сгорело, вот и пришло в голову некоторым бабулькам (естественно, бывшим комсомолкам-активисткам) вместо клуба церковь восстановить; но и тут дальше сбора подписей дело не пошло (демократия, сначала согласие большинства надо спросить). В результате – отстроили таки снова клуб, и всё пошло по накатанной. Получается, по Сенчину, процесс падения зашёл настолько далеко, что стал необратимым. Тягостно. Спасибо писателю за это «зеркало», за возможность посмотреть на себя со стороны».

Ю. Пак, библиотекарь: «Когда читала роман, я пыталась для себя ответить на вопрос: почему это происходит с нами? Всё-таки, мне кажется, главная причина не в обстоятельствах, какими бы тяжёлыми они не были, мы помним гораздо более трудные времена. Главное – в людях отсутствует нравственный стержень, размыты границы между добром и злом. Причина не в обстоятельствах, а в каждом из нас».

Т. Лалетина , врач: «У Ёлтышевых нет чувства ответственности, это абсолютно инфантильные люди и роман вовсе не о жителях деревни, это, конечно, роман о каждом из нас. Вот тут говорили о патернализме, о том, что мы русские ощущаем себя детьми, которые не в состоянии нести ответственности за свои поступки. Может быть, в прошлом такая модель поведения была и возможна, но сейчас другие времена: надо учиться жить своим умом, принимать решения самостоятельно, а не перекладывать это на государство.

Помните, первую фразу романа: «Подобно многим своим сверстникам, Николай Михайлович Ёлтышев большую часть жизни считал, что нужно вести себя по-человечески, исполнять свои обязанности и за это постепенно будешь вознаграждаться». Но ведь главный герой стал жить иначе, хотя у него была неплохая работа, квартира, семья, ему захотелось большего. Он нарушил эту заповедь и оказался наказан.

Я когда прочитала первую часть романа, тоже подумала: о чём говорить? Вот перед нами человек – абсолютно инфантильный, не желающий отвечать за свои поступки, не сумевший воспитать даже собственных сыновей, оба они – никакие. Потом прочитала вторую часть и увидела, как автор абсолютно в классической традиции, показывает нам процесс деградации человеческой личности. Герой теряет всё, он идёт против мира людей, против совести, против себя, против будущего своих собственных детей. Проблема Ёлтышевых в том, что они не в состоянии взглянуть на себя со стороны, открыть глаза, как сегодня уже говорили.

Ещё я прочитала у Сенчина повесть «Вперёд и вверх на севших батарейках» и лучше стала понимать, как рождается у писателя произведение, как оно соотносится с его внешней жизнью. И рассказ Татьяны Семеновны мне тоже помог понять многое о писателе Романе Сенчине. Сначала, вероятно, возникает внешний толчок, в голове у писателя рождается замысел, а затем – всё идёт от сердца. В итоге получается вот такой, я бы сказала, очень экзистенциальный роман».

М. Селезнёва , преподаватель химии ВГСХА: «Я для начала хочу процитировать Пушкина:

Мы малодушны, мы коварны,
Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Мы сердцем хладные скопцы,
Клеветники, рабы, глупцы…

Откуда мы такие взялись? – задавала я себе вопрос, прочитав «Ёлтышевых». Сенчин в очередной раз хоронит сладкую сказку о русской доброте и отзывчивости. Она уже давно стала мифом. Роман этот абсолютно логичен с самого начала: вот причина, а вот – следствие. Ёлтышевы наказаны, как будут наказаны и все те, кто совершает сегодня неправедные поступки, кто забывает о ближнем и думает только о собственном благополучии. Время не только повернулось вспять, оно сжимается, дистанция между причиной и следствием, между грехом и наказанием всё уменьшается. И для тех, кто совершает сегодня грех, время расплаты наступит гораздо быстрее, чем мы думаем. Да, к сожалению, лучшие в нашей стране погибли в сталинских лагерях, на войне. Генофонд нации был подорван, и сегодня остались не лучшие, а другие».

Е. Кокоулин, правозащитник: «Вот Вы мне скажите, Вы преподаёте уже много лет, неужели среди Ваших студентов, среди Ваших знакомых одни только негодяи? Почему Вы так говорите о нашем народе и видите только плохое?»

Е. Крохина : «Майя Алексеевна не произносила слово «негодяи»! Это уже Ваши слова!»

М. Селезнёва : «Я Вам обязательно отвечу в личном общении. Год назад мы говорили о Захаре Прилепине, так вот пока авены у власти, они нам не дадут подняться. Ещё долго народ будет влачить жалкое существование. Но всему есть предел».

А. Халявин , юрист: «Роман «Ёлтышевы о деревне, которая сегодня нам не нужна. Выращивать хлеб можно и вахтовым методом, необязательно жить для этого в сельской местности постоянно. Этот образ жизни уже не востребован в обществе, надо что-то менять, ставить сельское хозяйство на производственные рельсы, а не поднимать и возрождать гибнущие и бесперспективные деревни».

Ю. Кружилин, пенсионер: «Мы тут рассуждаем о гибели русской деревни, но ведь и сто лет назад было не всё в порядке. И были такие же никчёмные люди как Ёлтышевы, у Пушкина, Горького, Чехова. Задача писателя показать такого героя, отразить жизнь, и не всё так страшно и безнадёжно. Есть и другая жизнь, другие герои, которые справляются с жизненными трудностями и не опускают руки, а барахтаются до конца, как лягушки в молоке. Мне кажется, апокалиптические настроения здесь ни к чему».

И. Крохова : «А Вы были в современной деревне?»

Ю. Кружилин : «А при чём тут это? Раз деревня не может тебя прокормить – езжай в город, вступай в корпорацию! Да, у пенсионеров нет выхода, им придётся доживать в деревне, они своё прожили. Чего о них говорить? Надо думать о молодёжи – у них-то ведь выбор есть, есть шанс! Если ты, действительно, чего-то хочешь добиться в своей жизни – действуй, рискуй, вкалывай. Случай – великое дело, ведь и у Ёлтышевых всё произошло во многом случайно. Если бы никто не пострадал во время задержания в вытрезвителе – герой мог и дальше благополучно работать там же и даже дослужиться до какого-то звания. Нет, мне такие герои неинтересны».

А. Байбородов: «Почему писатель Сенчин одобряет всю эту жестокость и грязь, раз он её изображает?»

Т. Александрова: «Изображает и одобряет – это разные вещи!»

Кто-то из присутствующих : «Раз он изображает действительность так, значит ему это близко!»

Ю. Пак : «Он изображает то, что видит и констатирует факты, а не выносит оценки!»

И. Крохова : «Сенчин никого не судит, он описывает нашу жизнь, показывает правду жизни, но, ни в коем случае, не критикует. Выводы должны делать сам читатель».

Ю. Резник : «Он свидетельствует!»

Т. Машковцева, библиотекарь: «А вообще первое впечатление: неужели сегодня кто-то пишет «критически реально»?! Дать такую панораму жизни российской провинции, собрать в одном произведении столько проблем, болячек, задать столько вопросов, констатировать столько фактов, увязать их и показать логику происходящего, казалось, уже не способен никто из так называемых современных писателей. И вдруг - такой текст! Сейчас читаю Толстого (Льва Николаевича), и со страхом каким-то понимаю: 100 лет прошло, а в России ничего не изменилось. Может быть, только декорации, да и то очень не везде. Вся классика XIX века сегодня суперактуальна! И не покидает ощущение дежа вю. Лезут в голову сами собой аналогии. Сначала беспросвет был описан в литературе, эта же литература описала и путь («Мать» Горького). Нарыв прорвало в 1917 году, и сегодня мы, похоже, переживаем подобную ситуацию. Поэтому я тоже задаю себе вопрос: а что дальше? С некоторым страхом.

Литература нам ответы на эти вопросы дать не может, она лишь показывает что есть, а выводы мы делаем сами. Посмотрите, в «Ёлтышевых» есть эпизод с колонкой, когда в связи с законом, запрещающим пользоваться колонками для полива, мытья машин и т.п., жителям деревни, для которых чуть ли не единственным источником воды и есть эта колонка, теперь нельзя ею пользоваться в «промышленных нуждах». А что это означает для многих верную смерть (в России климат
далеко не как в Индии, бананы с веток не падают; в неполитом огороде, с которого единственно и кормятся там почти все, ничего толком не вырастет, и как тогда пережить зиму?!) – неважно, главное, законность соблюсти, всё-таки «правовое государство» строим! И вообще, проблема не глобальная, мол, существует местная власть, самоуправляйтесь! Вот и остаётся, чтобы хоть как-то не умереть элементарно с голоду, – воровать, заниматься мошенничеством, грабить, а если придётся, то и убивать, в общем, крутиться как-то.

Конечно, законы, принимаемые в белых домах и за красными кремлёвскими стенами, очень верные, правильные и полезные, только вот когда применять эти законы приходится вне белых домов и красных стен с зубцами, то почему-то геноцид получается. То есть у Романа Сенчина наглядно показано, как сегодня существуют две разных России, и как одна другую по сути убивает.

И самое печальное: все(!) герои книги воспринимают такую жизнь как норму, каждый барахтается в одиночку, рассчитывая на помощь максимум только на себя или членов своей семьи. А потому что джунгли (в нашем случае – тайга). Помните «Печальный детектив» В. Астафьева? Тогда был прогноз, предупреждение: смотрите, люди, что будет, если вы будете продолжать жить так. И вот спустя какое-то (очень короткое!) время мы имеем итог – страну, в которой Ёлтышевы – не исключение, а скорее, правило. Единственный выход, похоже, – дубина. Но и на дубину этот народ уже не способен, это население способно только на самоуничтожение. И вот это сознавать, действительно, невыносимо тяжело. «Ёлтышевы» – это даже не диагноз, это Приговор. ПРИГОВОР стране и её бывшему народу».

И. Крохова : «Вера Александровна, у Вас есть желание что-то ещё сказать?»

В. Криушина : «Я сознательно старалась почти не вмешиваться в дискуссию, но каждому хочется ответить по паре слов, буквально. Андрей Аристов говорил о разных деревнях. В очерке «Валерка» есть сцена с колодцем: чтобы добыть из него зимой воды, надо вначале разбить лёд – что было сделать непросто. И в деревне был такой обычай – ждать, кто же первым не выдержит и пойдёт долбить лёд. А Валерка этого не знал: «…не замечая или не желая замечать эти соседские хитрости, …появлялся у колодца часов в восемь утра, брал ломик». Сенчин пишет, что, глядя на него, он не выдерживал, ему было стыдно оставлять Валерку одного в труде, и «…то отец, то я шли ему помогать, хотя иногда воды у нас в этот момент было достаточно». Вот это о нас и о разных деревнях: одни сидят и ждут, когда кто-то за них «разобъёт лёд», а другие – берут лом и идут помогать.

Юрий Сергеевич говорил о всего лишь двух поступках жены главного героя и об ответственности женщины за свою семью, о её роли в сохранении этой семьи. Помните историю грехопадения Адама? Бог вопрошает – «Адам, где ты?». Это не означает, что Бог его ищет, этот вопрос, обращённый к Адаму, означает – «С кем ты?». И Адам сказал: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел». И Бога обвинил, и жену унизил! Это и есть выбор. Грех не в том, что они вкусили запретный плод, а в том, что совершается первое предательство, сделан первый шаг на пути гибели семьи, малой церкви. Если возвратиться к «Ёлтышевым», то там, где гибнет семья, всё же последнее слово остаётся за женщиной, она ещё может спасти всех. Но в данном случае этого не произошло.
Андрей Халявин говорил о вахтовом методе работы, в котором нет ничего особенного. Это прагматика времени… Я как-то своим студентам рассказывала, что было построено в нашем городе к 1974 году, когда мы отмечали 600-летие основания Вятки. Они поразились и не могли в это поверить! А что у нас появилось нового в последнее время? Да ничего! Наш город превратился в сплошной развлекательный центр, мы лишились почти всего производственного комплекса, что был у нас. А ведь человек берёт силы не от казино и денег, силы человек черпает от земли, на которой работает. Происходит то самое страшное отчуждение, о котором писал в ХIХ веке Маркс. И от земли, и от человека, который с тобой этот труд разделяет.

И ещё о людях. Валентина Петровна из «Региона деятельности» размышляет о том, какие разные люди живут в столице и в провинции. В столице – запрограммированные автоматы, с которыми никаких проблем, с ними легко работать, а в провинции – живые люди, но они отнимают столько душевных сил и энергии! Чего мы хотим? Чтобы все мы превратились в бездушные запрограммированные, хорошо отлаженные автоматы или всё-таки хотим остаться людьми, несмотря на порождаемые этим душевные затраты? Это не деревенская проблема, это более глобальная проблема».

А.Павлов , юрист: «Мне кажется люди бежали из деревни не только потому, что там тяжёлые условия жизни. Это нормальное человеческое чувство – охота к перемене мест. Валентина Викторовна из «Ёлтышевых» в своё время уехала из деревни, потому что её, молодую девушку, тянуло туда, где иные люди, иная жизнь. Другое дело, что она не смогла вписаться в эту новую жизнь. Вся семья Ёлтышевых – это семья маргиналов.
И ещё, мне показалось, что проза Романа Сенчина близка к тому, что делает Захар Прилепин, только у Сенчина отсутствует военная тема. Просвета не видно ни у того, ни у другого. А почему? Писатели сами не знают ответа на вопрос «Что делать?». Да, в 90-е годы народ был готов к переменам, а сегодня рисковать поздно. Сегодня все ищут что-то готовое, пытаются добыть что-то на халяву, пусть даже неправедным путём. Правила игры заданы и заданы не нами.

Мне очень понравилась то, что говорила Вера Александрова про ящик Пандоры; никогда не задумывался, что надежда может быть злом. Да, возможно, это и зло, но это инертное зло и если напрячься – его можно победить».

Н. Богатырёва , преподаватель филологического факультета ВятГГУ: «Я только что прочитала сборник литературной критики Романа Сенчина «Рассыпанная мозаика». Автор глубоко подходит к анализу современной литературной ситуации, солидарна я с ним и в выборе имён, что он берёт для анализа. Будущее литературы, – говорит Сенчин – в романной форме. Исповедальность, документальный реализм – это хорошо, но одного «человеческого документа» уже мало. И мне кажется, что «Ёлтышевы» – его собственная попытка ответить на потребность такого романного полотна. Сенчин более всего озабочен тем, каким предстаёт сегодня человек. Это человек, потерявший жизненный стержень, он отдаётся целиком внутреннему обидному, ревнивому чувству; ему кажется, что перед ним все виноваты, все ему что-то не додали.
Есть у Сенчина небольшой рассказ, где главный герой готовится отпраздновать свой 40-летний юбилей. Поразительный финал у этого рассказа: герой ценой невероятных усилий организовал вечер, собрал всех своих друзей, чтобы пообщаться, а в результате он начинает их обвинять в том, какие они плохие, как они им пользуются и т.п. Сенчин рисует мрачную картину: беда современного человека в том, что он не способен к открытому общению. Это человек с ущемлённым самолюбием, человек, который не умеет быть больше своего эгоистического самолюбования.
И, конечно, Роман Сенчин верен традициям русской классики. Я, например, с удивлением узнала, что он обожает и перечитывает Леонида Андреева! Я с ним в этом абсолютно солидарна. Впервые слышу от молодого человека, что Андреева можно не только читать, но и перечитывать! Браво! Мне кажется, Андреев не случайно так близок Сенчину; это писатель, который также тосковал о человеческом в человеке, его ужасало, что человек в попытках выжить – порой превращается в биологическое эгоистичное существо.
Сенчин, на мой взгляд, тяготеет к современной трагедии, к тому, чтобы её обозначить, найти художественные средства для её выражения. Может быть, действительно, рождается автор, который станет свидетелем нашего времени».

Г. Макарова, библиотекарь отдела абонемента: «Я не прочитала «Ёлтышевых» полностью, заглянула в начало и конец романа, полистала, а потом отложила его. Почему-то мне не захотелось тратить свои душевные силы на этот довольно тяжёлый текст. Сомневалась: приходить на это обсуждение или нет. И я просто счастлива, что сегодня была здесь. Я благодарна тем, кто организовал этот вечер, кто сегодня так интересно и искренне высказывался и, конечно, особая благодарность Вере Александровне за её выступление. Роман стал поводом для очень интересного и важного разговора о том, что касается каждого из нас».

М. Селезнёва, преподаватель ВГСХА: «Знаете, что я хочу сказать напоследок: то, о чём мы сегодня говорили, о чём думали, спорили – не исчезнет бесследно. Всё это сохранится в информационном поле земли, и я уверена, что рано или поздно наши мысли и чувства отзовутся и в нашей реальной жизни. Может быть, это произойдёт гораздо быстрее, чем мы предполагаем. Например, в 2012 году».

И. Крохова : «Большое всем спасибо за сегодняшнее обсуждение, мы сегодня так увлеклись, что задержались более обычного. На столах у нас лежат ответы Романа Сенчина на наши вопросы. Кто ещё не успел с ними ознакомиться – можно взять с собой домой.
И последнее, хочу напомнить, что в декабре у нас запланирована встреча с режиссёром Алексеем Погребным. Это один из мэтров не только вятской, но и российской кинодокументалистики. Не все, наверное, видели его фильмы, поэтому в самое ближайшее время мы постараемся устроить их показ в библиотеке. Следите за афишами и анонсом на сайте библиотеки».

ПОСЛЕ ДИСКУССИИ:

Н. Богатырёва , преподаватель филологического факультета ВятГГУ: «Роман «Ёлтышевы» я прочитала довольно быстро, почти не отрываясь. Почему? Скорее не потому, что так увлёк, а под влиянием обсуждения на Лампе: возникло определённое любопытство... И нельзя сказать, чтобы по диагонали. Может быть, не каждую страницу так уж внимательно. Впечатление безрадостное: тягучее, тоскливое... Согласна, что это беспощадно реалистический, критический взгляд. Попытка создать современный эпос на тему судеб современной семьи и государства. Останется ли он одним из заметных художественных свидетельств о нашем времени, трудно судить. Время покажет...

У меня сразу возникают ассоциации с русской классикой. А конкретно – с Салтыковым-Щедриным. «Ёлтышевы» – современные «Господа Головлевы», не заметившие и не осознавшие процесс собственной неизбежной деградации и гибели... В авторской манере есть, конечно, существенная разница: Сенчину не близок сатирический – иронический, саркастический или комический – пафос. Нет у него и обширных авторских комментариев, публицистических или лирических. Он скорее беспощадный, бесстрастный летописец, фиксатор событий внешних и внутренних. При этом его позиция наблюдателя – не в стороне или «над», «сверху», а очень пристальное рассматривание того, что внутри персонажа – его намерений, планов, дум, надежд. С этого начинается роман – с рассказа о той жизненной позиции старшего Ёлтышева, согласно которой он должен честно, скромно, терпеливо трудиться, жить по-человечески (разве это плохо – думать так?) – и всё это будет постепенно и неизбежно вознаграждаться. (Как именно? – в этом заключается самое главное, с авторской точки зрения, как мне видится, – вознаграждаться возрастанием благополучия, всяческих благ – и именно материальных: телевизором, машиной, квартирой, дачей, деньгами и т.д. и т.п. Ни малейшего намека на то, что в этой семье способны жить какими-то иными интересами и заботами, не только материального свойства. Мало помогает делу и профессия героини – библиотекарь...)

Другое дело, что главная эмоция, с которой всё это внутреннее повествователем фиксируется, чаще всего, – недоумение (эмоция персонажа, не автора), непонимание – почему выходит не так, как должно, как ожидается. Им кажется, что должно быть так, а оказывается совсем по-другому. (Здесь Сенчин абсолютно беспощаден. И этой своей позицией он очень напоминает мне Чехова). И это характерно для всех героев в романе. Непонимание становится все более «дремучим» от старшего поколения к младшему.... Нельзя ведь сказать, что старший Ёлтышев «планировал» все совершенные им преступления, всё получилось будто бы само собой, непонятно как, от того же недоумения и раздражения, что ли...

Но объективный результат – страшный, как будто предвосхищающий поведение будущего реального Евсюкова, который, конечно, как будто угадан, предсказан Сенчиным, хотя психологический тип личности у Евсюкова совершенно другой. Но оба милиционеры... Вот это и наводит на мысль о закономерности, типичности того, что подмечено романистом и что совершается в реальности. Классическая черта реалистического искусства, реалистического письма. И главное – об авторской позиции в целом, о звучании финала романа. Впечатление о том, что автор в романе бесстрастен и мрачен, что он «смакует» ужас и беспросветность, всё-таки не совсем верное. Конечно, ему далеко до христианского милосердия Салтыкова в «Господах Головлевых» (который и для Иудушки-«кровопивушки» оставляет возможность покаяться, мечтать о прощении на могиле у матери). Но всё-таки сцена гибели Валентины Викторовны, когда она пытается разговаривать с маленьким внуком и надеется, что он её услышит, как-то по-своему поймёт (а значит, пожалеет), оставляет впечатление авторского намерения проявить милосердие.... Но и попытка эта остается тщетной (как, впрочем, и у Салтыкова). Последняя фраза романа «Помочь ей было некому» беспросветна.

Ю. Резник , библиотекарь: «Недавно читала Максима Кантора (у них с Романом Сенчиным даже названия произведений рифмуются:«В ту сторону» – у Кантора, «В обратную сторону» – у Сенчина). Кантор пишет о том же: о человеческой деградации, только в его случае речь идёт о так называемой элите современной России. Его герои – это представители бизнеса, пресса, депутаты, учёные. Они приспособились к «вертикали власти», играют по правилам, предлагаемым Кремлём. По сути, они так же морально деградировали, как и семья Ёлтышевых. Это такие псевдо-слуги народа, псевдо-оппозиционная пресса, псевдо-учёные, псевдо-демократы. Может быть, в 1991 году у них и были какие-то иллюзии у всех, но годы путинской «стабильности» эти иллюзии похоронили. Досталось от автора и старым европейским демократам, которые свысока смотрят на отсталые, дикие народы – русских, афганцев. На деле их суть – лицемерие, чопорность, презрение к людям. Кантор, показывает это на примере англичанина, живущего в семье главного героя Татарникова.

Парадоксально, но представители стран-изгоев, по мнению автора, на поверку оказываются более человечными, более чтущими семейные ценности, чем эти высокообразованные представители современной элиты: научной, политической и т.п. Оба романа и «Ёлтышевы», и «В ту сторону» об одном и том же: весь мир, не только Россия, находится в каком-то цивилизационном тупике. Нужна «перезагрузка». А вот «сверху» она будет начата или «снизу» – это вопрос… Может быть, попробовать с двух сторон?»