Куликовская битва. Электронные публикации Сказания о мамаевом побоище

Хочется начать словами выдающегося отечественного историка Георгия Владимировича Вернадского:

«Монгольский период – одна из наиболее значимых эпох во всей русской истории. Монголы владычествовали по всей Руси около столетия, и даже после ограничения их власти в Западной Руси в середине четырнадцатого столетия они продолжали осуществлять контроль над Восточной Русью, хотя и в более мягкой форме, еще столетие. Это был период глубоких перемен во всем политическом и социальном устройстве страны, в особенности Восточной Руси. Прямо или косвенно монгольское нашествие способствовало падению политических институтов Киевского периода и росту абсолютизма и крепостничества».

Завезли-таки подлые монголы крепостничество на нашу родную Русь. Правда, почему-то крепостничество с немецкими корнями завезли, но сейчас не об этом. Мы о самих монголах.

Вернадский в данном случае олицетворяет глобальный выход России в нынешнее состояние с недрами монголо-татарского ига. Он подчеркивает, что все имеющиеся у нас институты – социальные, правовые, властные и даже религиозные – зародились во время трехсотлетнего пребывания Руси под монголами. По сути, все, что мы имеем и хорошего, и плохого, несет в себе отпечаток монгольского наследия.

Серьезное заявление! Действительно, куда уж серьезней? Имеют ли право россияне удостовериться в правдивости такого утверждения. Конечно, имеют. Все вместе и каждый в отдельности. Это, пожалуй, даже не право, а, скорее, долг. Перед нашими детьми, во всяком случае.

Все ли мы наследники монгольских порядков? Ведь даже в самом названии «монголо-татарское иго» имеется некоторая двойственность. Так все-таки монгольских или татарских? Если в основном монгольских, тогда насколько татарских? А если исключительно монгольских, тогда при чем здесь татарских?

Вопрос национальности, как видим, первичен. Какая же все-таки национальность лежит в основе нашей нынешней государственности? Ведь если Чингисхан по общему мнению больше принадлежит к монголам, чем к татарам, то, например, с Мамаем такой ясности нет. А с войсками, которыми командовал Мамай про ясность уже и речи не идет. Все ли так прозрачно с нашей наследственностью?

Давайте попробуем немного покопаться в этом вопросе и для простоты сформулируем его так: к какой национальности принадлежали войска Мамая?

А. Н. Сахаров: «В центре туменов Мамая шли наемные панцирники. Ударная монгольская конница располагалась на флангах». Правда, «ударного монгольского конника» Челубея, выехавшего на схватку с Пересветом, Сахаров именует уже не монголом, а скромнее – татарином.

Л. В. Жукова: «По преданию, сражение началось поединком Александра Пересвета с Темир-мурхой, затем монгольская конница атаковала русские войска, и Мамаю удалось добиться перевеса».

Н. М. Карамзин: «На пространстве десяти верст лилась кровь христиан и неверных. Ряды смешались: инде россияне теснили моголов , инде моголы россиян…»

Примечательно, что за несколько строк до этого Карамзин в своем пятом томе четко перечисляет национальности, входившие в состав могольского войска. С его слов, оно состояло из татар, половцев, хазарских турков, черкесов, ясов, армян, крымских генуэзцев и кавказских жидов .

Пусть нас упрекают в чем угодно, но смеялись мы в этом месте до упаду. Ведь не каждый день сталкиваешься с утверждением о том, что монгольское войско состояло из евреев.

Подробно описав национальности Мамаева войска, Карамзин, очевидно, пытался представить себе большие глаза армян, греческие профили крымских генуэзцев и вьющиеся пейсы кавказских жидов. Выстроив воображаемых воинов в один ряд, Карамзин отбросил сомнения: «Ошибки быть не может, это самые взаправдишные моголы!» И тут же записал, как мы уже читали: «Инде россияне, инде моголы ».

Н. И. Костомаров: «На десять верст огромное Куликово поле было покрыто воинами. Кровь лилась, как дождевые потоки; все смешалось, труп валился на труп, тело русское на татарское , татарское на русское; там татарин гнался за русским, там русский за татарином ».

Костомаров, аккуратно передирая Карамзина, очевидно, поначалу тоже написал у себя «моголы», но, перечитав подробный список национальностей (так же аккуратно передранный), стал нервничать. Не могло честное нутро историка турков и армян безоговорочно признать «моголами».

А как поступить? Все оставить, как у Карамзина или вступить с ним в спор? Шутка ли? С самим Карамзиным не согласиться!

Днем все больше ходил задумчивый. По ночам всхлипывал и часто просыпался. Долго шагал из угла в угол, и только под утро, хлебнув холодных щей, коротко забывался беспокойным сном. Вскочив однажды среди ночи, не выдержал и, прокричав домочадцам: «Какие к черту из евреев моголы?!», стал вычеркивать, вычеркивать… а сверху писать «татары», «татары», и впервые заснул спокойно.

Прочитав по утру исправленное, Костомаров снова поморщился, теперь уже скудости описания Карамзиным великого побоища. «Кровь лилась», а потом «теснили» – мало и не живописно. Поэтому решил усилить эффект битвы, как ему представилось, и дописал: «тело русское валилось на татарское, татарское на русское».

Картина побоища заметно оживилась, но хотелось большего. Не представляя себе точно, как на самом деле происходят сражения, Костомаров напряг всю фантазию. Возможно, сцена, когда «все вповалку», показалась ему эротичной, поэтому еще пофантазировав, ему подумалось: «Ах, неплохо перед тем как повалиться, они бы чуточку погонялись друг за дружкой?» В окончательном варианте записал: «там татарин гнался за русским, там русский за татарином».

Т. В. Черникова: «…битву открыл поединок татарина Челубея и русского Александра Пересвета. В поединке пали оба богатыря. Ордынцы помчались вперед…» Не правда ли, уже скромнее? Челубей был татарином, а остальные – ордынцы. Ордынцы – они, с одной стороны, вроде монголы, а с другой – вроде и не монголы. Ордынцы – это уже ближе к татарам, хотя и не совсем татары. Они могут быть вообще не татарами. Они могут одновременно быть кем угодно и тут же никем.

Е. В. Пчелов: «Навстречу ордынскому воину Челубею выехал русский монах Пересвет. Всадники устремились навстречу друг другу, сшиблись и пали замертво… Ордынцы все теснили и теснили русские ряды». Пчелов даже Челубея окрестил «ордынцем». Так спокойнее.

В. И. Буганов: «Около полудня поединок Пересвета и Челубея, русского и ордынского богатырей, погибших в схватке, дал сигнал к сражению. Ордынские силы обрушили страшный удар на передовой полк…» Какое замечательное слово «ордынцы». Как наглядно оно демонстрирует устройство ума профессиональных историков.

П. Г. Дейниченко: «Мамай набрал в свое войско генуэзских и северокавказских наемников». Дейниченко, несомненно, профессиональный историк, а из общей среды выбивается: у Мамая только непонятные наемники. А где монголы? Или, на худой конец, где татары?

А. О. Ишимова: «Между тем печенежский богатырь Темир-Мурза из войска Мамая исполин ростом вызывал кого-нибудь из русских сразиться с ним один на один. Выехал инок Пересвет, схватились они и пали оба мертвые». Неожиданный поворот в истории. Челубей оказался не только не монголом, но даже и не татарином. Челубей оказался печенегом и совсем не Челубеем. Он оказался Темир-Мурзой.

Думается, мы уже уморили вас игрой в мамаевские национальности. Хотя продолжать можно еще достаточно долго. Череда подобных версий весьма длинная.

Откуда же берется разброс мнений по, казалось бы, несложным вопросам. Ведь все историки пользуются практически одними и теми же источниками. Переписывай себе друг за дружкой – чего уж проще? А вот в этом-то и заключается секрет разброса. Секрет в том (как бы странно это ни звучало из наших уст), что пишущие историки, к несчастью своему, понимают, что они пишут. Перепись «автоматом» друг у друга их поначалу коробит. Потом привыкают. Стерпливается, слюбливается. Но у каждого в процессе разбирательства невольно складывается собственная версия событий, а вот как они при этом поступают, вопрос уже не истории, а вполне современной жизни.

Историки, в том числе и те, мнение которых мы вам представили, черпают свои знания или по крайней мере должны это делать из первоисточников, а в первоисточниках разброс мнений отсутствует технически.

Например, обучаясь в институте, все историки читали «Сказание о Мамаевом побоище». Получали за него тройки, четверки, некоторые даже пятерки. Это, между прочим, самое авторитетное свидетельство о Куликовской битве. В издании 1987 года оно представлено так:

«Время создания – середина 1381 – начало 1382 года, подвергалось переработке в начале XV века, в период составления так называемого Киприановского летописного свода; дошло до нас в нескольких редакциях и многочисленных (около ста пятидесяти) списках. „Сказание о Мамаевом побоище“ наиболее значительное произведение Куликовского цикла памятников древнерусской культуры. Это не только самое обстоятельное, неторопливое, степенное, исполненное огромной внутренней силы и достоинства повествование, но и самое подробное описание Куликовской битвы и подготовки к ней. Целый ряд деталей в описании сражения и фактов, связанных со сбором и походом русских войск, не встречающихся в других памятниках этого цикла, говорят о том, что автор «Сказания» был не только очевидцем -участником самой битвы, но находился непосредственно среди лиц, входивших в великокняжеское окружение и имел широкий доступ к поступавшей в княжескую ставку информации. “Поэма сия, – писал в 1883 году В. Т. Плаксин, – не только не уступает «Слову о полку Игореве», но в некоторых художественных достоинствах даже превосходит его”».

Каким представляет нам национальный состав войск Мамая самое подробное, авторитетное, значительное и обстоятельное повествование? Соответствует ли он тому, что написали в своих учебниках историки? Давайте все вместе и почитаем:

«Князь же великий скоро от трапезы встал, и преподобный Сергий (Радонежский) окропил его священной водою и все христолюбивое его войско… И сказал: “Поди господин на поганых половцев …”».

Не только мы с вами заметили, что преподобный Сергий посылает Донского на поганых половцев , историки тоже это читали множество раз.

«Когда же наступил четверг 27 августа, решил князь великий… И затем приступил к чудотворному образу госпожи Богородицы, сказал: “Не отдай же, госпожа, городов наших в разорение поганым половцам , да не осквернят святых твоих церквей и веры христианской… Знаю же я, госпожа, если захочешь – поможешь нам против злобных врагов, этих поганых половцев , которые не призывают твоего имени”».

«И велел послу: “Скажи брату моему князю Андрею: готов я сейчас же по твоему приказу, брат и господин. Сколько есть войска моего, то вместе со мною, потому что по божьему промыслу собрались мы для предстоящей войны с дунайскими татарами . И еще скажи брату моему: говорят, что уже великий князь Дмитрий на Дону, ибо там дождаться хочет злых сыроядцев ”».

«Окончив молитву и сев на коня, стал он (князь Дмитрий) по полкам ездить с князьями и воеводами и каждому полку говорил: “…Ныне, братья, уповайте на Бога живого, так как утром не замедлят на нас пойти поганые сыроядцы ”».

«Тот же нечестивый царь (Мамай)… и повелел поганым своим половцам готовиться к бою».

«Уже близко друг к другу подходят сильные полки, и тогда выехал злой печенег … Увидел его Александр Пересвет, монах, который был в полку Владимира Всеволодовича, и выступил из рядов…»

«…час и третий, и четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются неослабно христиане с погаными половцами ».

«Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: “Увы нам, Русь снова перехитрила…”»

Как нетрудно заметить, в «Сказании» нет ни единого упоминания о монголах, а ведь ОНО с точки зрения «официальной» истории – основополагающий документ. Значительный и обстоятельный. Естественно, каждый из историков, как и мы, обратил внимание на «некоторые расхождения». Мы задумались, и они задумались. С этого-то момента и начинается разница между НАМИ и НИМИ.

Мы излагаем свою версию так, как ее видим. А они вынуждены подгонять версию под «видение ведущих академиков». Собственными руками «разворачивать» своему детищу голову в «положенную» сторону (не обращая внимания на шею). С хрустом выворачивать суставы в соответствии с пожеланиями начальства. Выкручивать пятки, чтобы «смотрели» в общепринятом направлении. А как же? Это и есть первейший признак «профессионализма» в истории.

Для нас история – это проникновение в тайну. Мучительные поиски и радости находок. Когда мы приближаемся к какой-нибудь разгадке, у нас шерсть встает на загривке, чувства обостряются, как перед броском, а на кончиках пальцев появляется пульс. Мы хватаемся за хвостик этой разгадки. Он тоньше шелковой ниточки. Крепко держась, начинаем осторожно тянуть его к себе. Если срывается – это величайшее разочарование. Но расслабляться нельзя. Нужно снова и снова пытаться нащупать этот хвостик. И снова вытаскивать разгадку на поверхность. Бывает, конечно, что хвостик оказывается взрывателем от мины.

Для НИХ история – это прежде всего заработок, служебная лестница, общественное положение, восхищенные взгляды студенток. ЭТО ИХ цель. ЭТО ИХ жизнь. Там, где в истории начинается профессионализм, там заканчивается наука. Поэтому, роясь в первоисточниках, археологических отчетах и откопав что-нибудь новое, они не смеют дать этому ход. «Дать ход» таит в себе опасность. Выгоднее «наступить на горло собственной песне», чем вызвать недовольство вышестоящих историков.

Выглядит это примерно так. Прибегает соискатель к своему руководителю проекта, руки потные, лоб потный, глаза блестят. Руководитель его спрашивает:

– Ну, как там, Петя, твоя диссертация?

– Так вот же, Андрей Николаевич, – волнуясь, сообщает тот, – не могло у Мамая монгольской конницы быть. Я все перерыл. Не получается никак. Бред какой-то.

– Ты что, Петя, решил, что умнее всех? – сводит брови руководитель.

– Да нет же, Андрей Николаевич. Но только вот… я это… не выходит… как бы… – Петя начинает понимать, что где-то перегнул.

– Тебе что, Петя, важнее ученая степень или какая-то там конница? – как перед расстрелом вопрошает светило наук.

– Конечно, ученая степень!

– Тогда гляди у меня! А то до конца жизни в школе учителем истории просидишь.

– Ну что вы, Андрей Николаевич? Вы уж так не шутите. Я только таблетку принял. Хрен с ней, с конницей. Это я так, от скуки поинтересовался.

– Что со старшими советуешься – это хорошо. Но помни, до тебя в истории уже все тропинки протоптали. Поэтому ориентируйся. А насчет монгольской конницы не парься. Не нравится монгольская – напиши ордынская. И придраться не к чему, и совесть чиста.

– Спасибо, Андрей Николаевич. Я обязательно так и сделаю. Век доброты вашей не забуду. Брата родного за вас не пожалею.

– Ну, то-то. Учись, пока я живой.

Грустно уходит будущий кандидат наук Петя. Конечно, ученая степень важнее всего, но если все свои научные труды под копирку с предшественников переписывать, а собственные мысли вместе со слезами обиды проглатывать, то как после этого себя настоящим ученым считать? Эдак он уже ненастоящий какой-то получается. Будто понарошку. Не об этом он мечтал. Не таким себя хотел в будущем видеть.

Приходится ему выкручиваться: как бы от истины далеко не отойти, но и начальство при этом не прогневать? Как в большие люди выбиться и внутри человеком остаться? Как совместить в себе смелого исследователя и послушного спиногрыза? В результате долгих мучительных размышлений и борьбы с совестью рождаются всевозможные «ордынцы». Ордынцы – это обычная сделка с совестью. Ордынцы – это вроде бы ни о чем, но в то же время НЕ НЕПРАВИЛЬНО. Ведь ПРАВИЛЬНО – оно обязательно не всех устраивает. ПРАВИЛЬНО – обязательно кому-нибудь дорогу перейдет. А когда НЕ НЕПРАВИЛЬНО – это гораздо удобнее. «Ордынцы» ничему не противоречат, хотя ничего и не подтверждают. С годами все меньше начинает интересовать, где же ПРАВИЛЬНО. Как-то ближе и притягательнее становятся слова ВКУСНЕЕ, СЫТНЕЕ.

Обильно насытившись степенями, званиями, премиями, любому индивидууму хочется спокойного «заслуженного» отдыха. ПРАВИЛЬНО и вовсе становится опасным. Оно может нанести удар по авторитету, выставить в глупом, смешном положении. Тут уже не до шуток. ПРАВИЛЬНО превращается в смертельного врага. Приходится вступать с НИМ в решительную схватку. Так бывший романтик и максималист Петя перерождается в Андрея Николаевича. А наука история, соответственно, перерождается в помойку.

Примерно таким образом мы оказались по разные стороны баррикад с «профессиональными» историками. Начальству-то они угодили, но историю при этом угадили. Хотя продолжим.

Если не высасывать из пальца, то дальше, чем татаро-половцы, татаро-печенеги и дунайские татары , продвинуться не получается. Не дотягиваем мы до татаро-монголов . Нетути в «Сказании» про монголов ни словечка, ни намека.

Мы предлагаем не задуривать собственные головы до симптомов устойчивой патологии. Все до банальности просто – не было никаких монголов. Если б войска и сам Мамай принадлежали к монголам, автор «Сказания» так бы и написал – К МОНГОЛАМ. Хотя бы разок за повествование такое наименование обязательно всплыло. А раз не всплыло, значит, всплывать было нечему. Как говорит Винни-Пух: «Зачем тебе жужжать, если ты не пчела?»

Неоценимую помощь по «обнаружению» национального состава мамаевских войск могли бы оказать минимальные описания этих войск. Если бы «Сказание» хоть как-то отметило особенности их одежды, оружия, обычаев, привычек и т. п., появилась бы почва для каких-то конкретных выводов. Но «Сказание» своим текстом не дает нам ни одной, даже самой маленькой зацепки.

По каким причинам отсутствуют описания мамаевских воинов? Причин может быть только две: либо подобных описаний там никогда не было (хотя нам это представляется маловероятным), либо они изъяты христианскими хронистами впоследствии по причинам, очевидно, их не устраивающим. Может, «поганые половцы» своим внешним видом чрезмерно отличались от монголов?

Отсутствие подобных описаний не дает нам возможности делать выводы по поводу национальной принадлежности с достаточной долей вероятности, поэтому религиозная принадлежность действующих лиц остается единственным показателем, по которому можно это определить. А религиозная принадлежность мамаевцев, представленная в «Сказании», указывает на национальную весьма красноречиво.

Название «поганые сыроядцы», употребленное в «Сказании» в качестве обозначения войск Мамая, не имеет отношения к определению национальностей, поэтому предлагаем вернуться к нему чуть позже.

* * *

А. Н. Сахаров: «Для Мамая восстановление власти и экономического гнета над русскими землями имело огромное значение… Он хотел примерно наказать Русь и вернуть ее под иго монголо-татар».

П. Г. Дейниченко: «Оставить в тылу непокорную Русь Мамай не мог и решил сначала выступить против московского князя».

В. И. Буганов: «Орда готовит новый поход. Его цель – обескровить Русь, снова сделать ее послушным вассалом ханов, подорвать растущее могущество Москвы».

Л. В. Жукова: «Орда стремится воспрепятствовать усилению власти и авторитета московского князя».

Е. В. Пчелов: «Мамай начал готовить новый поход на Русь. Он хотел полностью восстановить власть Золотой Орды над Русской землей».

Т. В. Черникова: «Мамай объявил, что направляется по следам Батыя казнить строптивых рабов».

Н. И. Костомаров: «Дмитрий не повиновался ему; русские оказывали явное пренебрежение к татарскому могуществу; это раздражило Мамая до крайности. Он замыслил проучить непокорных рабов, напомнить им батыевщину, поставить Русь в такое положение, чтоб она долго не смела помышлять об освобождении от власти ханов».

В отношении причин похода Мамая мнения современных (и почти современных) историков сходятся. Главное – восстановить экономическую зависимость Руси от монголов и не допустить усиления влияния московского князя. Причины конкретные, понятные, имеющие экономические и политические свойства. Что ж, прекрасно! Тем легче будет сравнить с причинами, приведенными автором в «Сказании о Мамаевом побоище»:

«…по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви …»

Как видим, в данном отрывке экономическими и политическими мотивами не пахнет. Но, может, это только начало? Так сказать, лирическое отступление для вступления.

– «И прослышал князь великий Дмитрий Иванович, что надвигается на него безбожный царь Мамай со многими ордами, неустанно ярясь на христиан и на Христову веру …»

«…великий князь стал утешаться в Боге и призывал к твердости брата своего князя Владимира и всех князей русских, говоря: “Братья князья русские, из рода мы все князя Владимира Святославовича Киевского, которому открыл Господь познать православную веру, как и Евстафию Плакиде; просветил он всю землю Русскую святым крещением, извел нас от мучений язычества и заповедал нам ту веру святую твердо держать и хранить и биться за нее. Я же, братья, за веру Христову хочу пострадать даже и до смерти ”. Они же ему ответили: “И мы, государь, сегодня готовы умереть с тобою и головы положить за святую веру христианскую”».

Преподобный Сергий, наставляя Пересвета и Ослябу: «Мир вам, братья мои, твердо сражайтесь, как славные воины, за веру Христову и за все православное христианство с погаными половцами.

Пожалуй, следует дать некоторые пояснения отрывкам, приводимым нами из «Сказания», поскольку во многих словах и названиях содержится смысл, подзабытый для современного человека. Так, «поганые» совершенно не означает «плохие» или «грибные». «Поганые» относится к вероисповеданию. Под «погаными» положено понимать «язычников».

Автор в самом начале сообщает нам открытым текстом, что Мамай как раз и есть «царь язычников». Также он сообщает, что Мамай – идолопоклонник. И что самое неприятное, можно даже сказать страшное для «исторической профессуры», автор перечисляет богов, идолам которых поклонялся Мамай. Тут мы обнаруживаем не только несовпадение данных летописца с современными историками. Тут горе-историков ждет удар ниже пояса, ниже спины, по ушам и по языку.

Первым из богов Мамая автор называет Перуна . Перун – славяно-арийский бог, идола которого Владимир I (креститель Руси) сбросил в Киеве во время избиения идолов. Перун – покровитель воинских дружин Рюрика, Олега, Игоря, Святослава. Его именем они клялись, заключая государственные договора. Также (из истории) все они являлись противниками христианства (особенно Святослав).

Однако, если верить официальной науке, Мамай – высокопоставленный чиновник Золотой Орды. Следовательно, он мог быть только мусульманином . По сведениям той же науки в 1312 году хан Орды с замечательным монгольским именем Узбек объявил ислам официальной религией.

Мог ли Мамай через 68 лет от начала официального мусульманства Орды исповедовать другую религию? Исключено. За такие вещи он не только не сумел бы дослужиться до чина темника, ему не позволили бы даже находиться среди правоверных мусульман.

Тем не менее автор «Сказания», не знакомый по понятным причинам с изысканиями современных ученых-историков, уверенно называет Мамая язычником, идолопоклонником и точно определяет его приверженность славяно-арийским богам. Вторым, кстати, автор называет арийского бога Хорса .

Кому же прикажете верить, современнику Мамая или обезьянопоклонникам, живущим через 600 лет после него? Ответ очевиден.

Пришло время разобраться, кого же называли «сыроядцами». Ничего сложного. Согласно толковому словарю В. И. Даля сыроястная неделя – это Масленица, старинный славяно-арийский праздник. То есть сыроядцы – люди, празднующие Масленицу, проще говоря, признающие Веды. Опять, согласитесь, странное название для монгольских ордынцев и тем более для мусульман.

Стало быть, надвигаются на Русь, точнее не на Русь, а на Москву (современный человек понимает отличия Москвы от России) войска, исповедующие славяно-арийскую веру. А мотивация похода, затеянного Мамаем, никак не содержит экономические или политические нормы. Даже из той малости, которую мы успели привести, уже видно, что мотив религиозный. «Сказание» вопиет об угрозе христианской вере. Вполне логично предположить, что войско Мамая составляют потомки славян (русов), отказавшихся принять крещение в 988 году.

Ранее мы высказывались о том, что под маской монгольского нашествия скрывается кровавая история крещения Руси. Доподлинно это смогут установить только действительно профессиональные историки, смелые, независимые исследователи, кои, мы надеемся, появятся в нашем отечестве. Пока, к сожалению, население России вынуждено довольствоваться низкосортной жвачкой, поставляемой почитателями обезьян.

Но продолжим знакомство с причинами Мамаева похода, описанными в «Сказании». Подтвердятся ли наши предположения?

Княгиня великая Евдокия: «Не дай же, Господи, погибнуть сохранившемуся христианству , и пусть славится имя Твое святое в Русской земле!»

Невозможно не обратить внимания, что великая княгиня допускает возможность гибели христианства в связи с приходом Мамая. А выражение «сохранившемуся христианству» недвусмысленно указывает на реальную возможность его гибели в прошлом. Вряд ли подобные фразы вставлены в «Сказание» случайно, необдуманно.

«Услышав же то, князь Олег Рязанский испугался… “Если же присоединюсь к нечестивому царю, то воистину стану, как прежний гонитель Христианской веры , и тогда поглотит меня земля живьем, как Святополка”».

Олег Рязанский вспоминает именно Святополка, от руки которого погибли поборники веры святые Борис и Глеб (позже мы остановимся на этом подробно), который был гонителем христианской веры. И если он присоединится к войскам Мамая, то тоже станет гонителем веры. Нужно ли дополнительно комментировать, кем является Мамай в глазах своего союзника Олега Рязанского? Он не называет его ни поработителем, ни захватчиком, только гонителем веры .

Андрей брату своему Дмитрию: «…да еще и отец наш с Олегом Рязанским присоединились к безбожным и преследуют православную веру христианскую… Выберемся, брат, из давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодовитому Христову винограду , возделанному рукою Христовой».

Князья Андрей и Дмитрий подтверждают, что их отец, присоединившись к Мамаю, преследует цель уничтожить христианскую веру. О чем-либо другом ни слова.

Далее, как понимать их слова: «Выберемся, брат, из давящего этого сорняка и привьемся к истинному плодовитому Христову винограду»? «Привьемся к истинному Христову винограду» тут понятно. Это означает: примем христианскую веру. А вот «выберемся» – это откуда?

Несомненно, последующие церковные летописцы корректировали «Сказание» в меру своих сил, но полностью изменить текст невозможно. Тогда просто получится совершенно новый рассказ, другое «сказание», и ему уже никто доверять не станет. Поэтому в «Сказании» остались неисправленные участки, по которым вполне можно восстановить смысл первоначального варианта.

В словах «выберемся, брат, из давящего этого сорняка» содержится прямое указание. Молодые князья Андрей и Дмитрий принадлежат к религиозному течению, отличному от христианского (поскольку к христианскому собираются «привиться»). Напоминаем, идет 1380-й год, то есть прошло почти четыреста лет с момента официального крещения Руси.

Тем не менее летописец открытым текстом сообщает, что князья не принадлежат к христианской вере. Князья – это не какие-то затворники в лесу, которые, прячась от людей, берегут некий священный завет. Князья – это самые что ни на есть публичные люди. Князья живут на виду. Общаются с самыми «верхами». Стало быть, почему-то позволительно было им и их отцу принадлежать к нехристианской вере.

К какой же вере могут принадлежать князья? Бесспорно, только к той, которая существовала на Руси до принятия христианства. К той, за которую идут проливать кровь их отец и Мамай. К той, с которой христианство воюет четыреста лет. Речь в данном случае может идти только о славянских Ведах, означенных идеологами христианской церкви как язычество.

«Когда же князь великий пересел на лучшего коня, поехал по полкам и говорил в великой печали сердца своего, то слезы потоками текли из очей его: “Отцы и братья мои, Господа ради сражайтесь и святых ради церквей и веры ради христианской , ибо эта смерть нам ныне не смерть, но жизнь вечная; и ни о чем, братья, земном не помышляйте, не отступим ведь, и тогда венцами победными увенчает нас Христос-Бог и Спаситель душ наших”».

Обращаясь к воинам перед самым началом битвы, полководцы обычно воодушевляли их тем, что напоминали цель сражения. Если война захватническая, полководцы призывали добыть себе чести, а князю славы. Если оборонительная, то призывали сражаться за землю, за жен, за детей своих. Например, крестоносцы в Палестине гибли «во славу Господа», а советские солдаты в Великую Отечественную войну «за Родину». Донской призывает сражаться «ради церквей» и «веры христианской». Понять эти слова можно единственно как необходимость защищать христианскую религию, которой угрожает смертельная опасность.

Наверное, этими словами Дмитрия Донского можно завершить исследование причин Куликовской битвы, перечисленных в «Сказании о Мамаевом побоище».

Мы представили небольшую их часть. Остальные высказывания и призывы полностью соответствуют этим. Все они, а особенно обращение к войску, свидетельствуют о желании защитить лишь христианскую религию. Никаких других призывов, наподобие «За землю русскую. За счастье русского народа. Не дадим себя поработить. Смерть агрессору», в «Сказании» нет. Наличие экономических или политических причин похода Мамая «Сказание» не подтверждает. Все это и составляет непреложные, точные факты, на которые так любят опираться ученые.

Естественно, что любая война имеет политические и экономические последствия. Настойчиво подчеркиваем – последствия . Вследствие военных действий меняется власть, территории, материальный достаток. Естественно, перечисленное относится к категориям политики и экономики. Но это последствия. Причины и последствия суть вещи разные. Проще их можно назвать желаниями и реальностью. Желания – это то, что люди хотят осуществить. Ради своих желаний они готовы работать, идти в бой и приносить жертвы. Причем в жертву готовы приносить не только других, но и самих себя. А реальность – это что получилось на самом деле после того, как люди трудились, шли в бой и приносили жертвы. И реальность эта порой выходит совершенно противоположной желаниям, ради которых все затевалось.

Простой пример: захватили рыцари Иерусалим и утвердились на Востоке политически – это следствие. Шли-то на самом деле «освобождать» гроб Господень.

Бывало, конечно, и наоборот. Нефертити со своим муженьком Эхнатоном умудрились оттеснить традиционного бога Амона и заменить его культ на культ бога Атона. В результате Эхнатон стал Египетским фараоном, а Нефертити самой влиятельной женщиной Древнего мира.

Обратите внимание: в обоих случаях движущей силой являлись религиозные чувства огромных масс людей, а не политика или экономика.

Национал-социалистическая партия Германии под руководством Гитлера свое возвышение, как мы помним, начала не с улучшения условий быта и жизни трудящихся. Она начала с того, что за одну ночь в 1938 году на территории Германии было уничтожено 267 синагог. Синагоги, как мы понимаем, склады и фабрики не напоминают.

Число жертв Варфоломеевской ночи 1572 года в конечном счете перевалило за 30 000 гугенотов. В результате гибели тысяч противников католичества Екатерине Медичи удалось предотвратить войну Франции с Испанией, а ее заклятые враги Генрих Наваррский и Генрих Конде, насильно перейдя в католичество, навсегда утратили влияние среди гугенотов. Налицо огромные политические достижения. Но парижские католики, обезумевшие от крови, поголовно вырезая гугенотов, совершенно не догадывались о таких последствиях. Католиками двигали исключительно религиозные чувства. Они вырезали гугенотов для их же пользы в загробной жизни. Религиозные чувства тысяч людей были движущей силой данного исторического процесса. Сила религиозных чувств – эта та сила, которую историки стараются не замечать или вообще отвергать.

Профессионалы-историки с завидным упрямством игнорируют еще один момент – приказ, который Мамай отдает Орде: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба , будьте готовы на русские хлеба!»

Опа! Воины Мамая пашут землю и занимаются выращиванием зерновых культур. Может ли это относиться к кочевникам? Нет, не может. Причем не только к монголам, но и вообще ни к каким кочевникам такое обращение не подходит. Кочевники на то и кочевники, чтобы землю не обрабатывать. Вполне понятно, почему историки из последних сил стараются не замечать данный приказ. Он напрямую свидетельствует о том, что в войске Мамая не было кочевников.

Может, это Мамай генуэзских наемников попросил хлеб не сеять? Кто же тогда эти генуэзские наемники? Судя по тому, что наемники собрались пахать не у себя дома по месту прописки, то это по всем признакам студенческий отряд, приехавший подзаработать на каникулах. Хотя опять неувязка. Не привлекали тогда еще студентов к трудовой практике.

Если это не кочевники и не практиканты вузов, к кому же тогда обращается Мамай с подобным приказом? Кто же эти загадочные люди, которые на Дону занимаются выращиванием хлеба? Нам-то вот кажется, что это обычные русы, а историки говорят, что это генуэзцы с монголами. Пусть уж читатель сам решает, кто здесь прав.

Две простые вещи – то, что войско Мамая выращивает хлеб и молится славяно-арийским богам, напрочь зачеркивает бурты исторических диссертаций и прочих академических глупостей, выступающих под личиной научного совершенства.

Естественно, эти же простые вещи напрочь отвергают версию самого «Сказания» о том, что Дмитрий Донской воюет с «погаными половцами», ведь согласно «Сказанию» он воюет именно с ними. Да, отвергают. Отвергают не только половцев. Отвергают печенегов, дунайских татар, монголов и вообще всех им подобных. Отвергают по одной простой причине:

НЕ БЫЛО ПОЛОВЦЕВ И ИМ ПОДОБНЫХ В «СКАЗАНИИ» ИЗНАЧАЛЬНО!

Изначально в «Сказании» были только «поганые» (без половцев), что означает «язычники», и были «сыроядцы», что опять же обозначает «язычников».

К слову, косвенное опровержение по этому вопросу мы встретили откуда не ждали… Александр Бушков настаивает, что «поганые» – это не обязательно язычники. В своей книге «Россия, которой не было» он пишет об этом так:

«…привожу фразу целиком: «…и монастырь Печерский пресвятой Богородицы зажгли поганые …»

Грабя и поджигая Киев, в том числе монастыри и церкви, поганые подожгли и Печерский монастырь. Но позвольте, в войске Андрея Боголюбского, разоряющем Киев, нет ни единого «нехристя» (кочевника. – Прим. Бушкова ) или иного «степного человека». Только русские дружинники одиннадцати князей!

Вывод однозначен: словом поганые на Руси порой называли не только кочевников-иноверцев, но и попросту «противника». Который сплошь и рядом был таким же русским , таким же христианином. А потому иные сообщения типа «налетели поганые и город пожгли», безусловно, следует трактовать как нападения соседей , «иногородних », таких же славян ».

Нет, дорогой Александр! Вас смутило то, что погаными назвали славян, русских. Но в этом как раз-то и кроется весь фокус. Это и есть та печка, от которой следует плясать. Огромное количество славян Руси (скорее всего поначалу большее число), не принявших крещение, и были по выражению церковников самыми настоящими язычниками, то есть погаными .

Да, они были русскими, славянами, соседями, иногородними, противниками, но они не были христианами. Поэтому вы правильно заметили: «Нас приучили считать, что упоминание в летописях слова „поганые“ непременно означает сообщение о кочевых “нехристях”».

Именно в таком, и только в таком смысле историки заставляют нас принимать это наименование. Поэтому славяне-нехристи как бы автоматически выпадают из понятия «поганых». Но это есть огромное, ключевое заблуждение .

ПОГАНЫЕ – это славяне Руси с оружием в руках, выступившие против христианизации. Когда в более поздние века древние сказания начали «затачивать» под «нужные версии» и к слову «поганые» добавлять «половцы», «татары» и т. п., «поганые» приобрели смысловое обозначение врага. А поскольку идеологическую обработку в «церковном цеху» прошли все древние тексты (за исключением одного), то назначение «врага» закрепилось как основное. Но первоначальный смысл слова «поганые» все-таки «язычники».

Не минула сия чаша и нашего «Сказания», поскольку «кастинг» на роль врага первыми прошли половцы. Упоминание половцев – первоначальная вялая попытка свалить на кого-то ответственность за насаждение христианства на Руси посредством «огня и меча». О существовании монголов в XIV–XV веках церковники еще не знали. Монголы, похоже, в это время тоже о себе ничего такого не подозревали. Поэтому в качестве «озверевших кочевников-нехристей» первыми и подвернулись половцы.

В этих же веках создается и упорно поддерживается миф о «зверствах» половцев. Под половцев маскируются реальные зверства, осуществляемые крестителями Руси (кстати, не только русских по национальности). Чтобы в этом убедиться, достаточно взять первоисточники так называемой древнерусской литературы и почитать. Хотя собственно этим мы с вами и занимаемся.

Первоисточники пестрят половцами, и заметьте – погаными половцами. Непоганых половцев в древних повестях не бывает.

Но с течением времени половцы становятся обычными жителями Руси. Немного меняется название национальности, немного меняются географические места обитания, но все запросто узнаваемо и вычисляемо. И если хорошенько этот народ порасспрашивать, то вполне могло выясниться, что ничего подобного этот народ не творил. А творил кто-то другой, вполне известный и до боли знакомый.

Можно, конечно, было бы всех этих половцев как народ уничтожить, такая практика в истории имела место, да вот беда! Верхушка Руси – княжеские фамилии – оказалась просто повязана половецкой кровью. Кровью в хорошем смысле этого слова. В какого русского князя не плюнь, а он наполовину половецкий. Кто хоть немного листал историю, должен был постоянно натыкаться на сообщения типа: Святополк II Изяславич был женат на дочери половецкого хана Тугоркана; княжна полоцкая, а не половецкая! Мстислав Удалой зять половецкого хана Котяна и т. д.

Бывшие половецкие княжны (дочери половецких ханов), выходя замуж за русских князей, становятся «русскими княжнами», а дети их русскими по крови. Кто кого теперь должен уничтожать?

Валить «зверства» на половцев дальше стало совершенно невозможно, поскольку это напрямую затрагивало царские фамилии. Половцев срочно требовалось в кого-то переделать. Половцев по ходу пьесы переделали в татар. Кстати, татары своими жестокими действиями немало сами способствовали появлению «татарской» версии. Тем не менее и татары, став со временем обычными жителями Руси, перестали устраивать «руководство». Тогда и возникла необходимость в «народе, о котором никто точно не знает, кто он и откуда появился, и каков его язык, и какого он племени, и какой веры».

В начале второй половины тысячелетия под такие параметры могло подойти много племен, но на ком-то надо было останавливаться. В принципе неплохо проработав «легенду», под «неизвестный» народ подогнали монголов. На протяжении нескольких веков монгольская «версия» великолепно справлялась с возложенной на нее задачей, но в конце ХХ столетия начала терпеть крах.

Основой существования данной версии являлась закрытость источников, отсутствие информации о Монголии, полнейшие языковые барьеры. Информационный взрыв конца ХХ века выбил основу из под монгольской «версии», как табуретку из-под висельника, а Интернет исполнит обязанности «могильщика монгольского фарса».

Когда у каждого человека появилась возможность, не вставая с пуфика, получать практически любую информацию, «недоступность и закрытость» прекратили свое земное существование. Изображать из себя хранителей знаний и владетелей секретов, как те же двадцать лет назад, историкам теперь невозможно.

Необходимо добавить, что в любой версии профисториков имеется одно слабое место. Как убежденные обезьянопоклонники они весьма ограничены в возможностях понимания внутреннего мира человека и не могут (да и не пытаются) постичь меру влияния религии на людей. Когда они сталкиваются с описанием религиозных культов, то стараются скорее «проскочить» эти непонятные места.

Даже изображая из себя сентиментальных и уважительных, они все равно не в состоянии скрыть своего истинного отношения к людям, исповедующим какую-либо религию. Все равно между строк у них прорывается: «Ну что с этих взять? Просто глупые, отсталые люди. Верят в сказки, дурачье! На самом деле Бога нет!»

Предположить, что целые народы и этносы сознательно шли на гибель, защищая свои религиозные убеждения, им не позволяет собственное восприятие мира. По сути, им этого не дано. Поэтому они категорически против утверждения, что религия такой же значимый фактор в истории, как политика и экономика.

А уж когда дело касается дохристианского религиозного культа русов, тут вообще невозможно разобрать, кого они описывают: наших предков или античную психбольницу?

Это касается не только современных «профов». Этой болезни уже много лет. Вот выдержки из Костомарова:

«Религия их (славяно-русских племен) состояла в обожании природы, в признании мыслящей человеческой силы за предметами и явлениями внешней природы, в поклонении солнцу, небу, воде, земле, ветру, деревьям, птицам, камням и т. п. и в разных баснях, верованиях, празднествах и обрядах, создаваемых на основании и учреждаемых на основании этого обожания природы (согласитесь, Костомаров описывает обычных сентиментальных идиотов). Их религиозные представления отчасти выражались в форме идолов; но у них не было ни храмов, ни жрецов, а поэтому их религия не могла иметь признаков повсеместности и неизменности».

Надобно всем до крайности осознать: эта мандрагория – есть основа и опора отечественной истории .

Современница Костомарова А. О. Ишимова также разок утрудила себя описанием религии наших «глупых» предков. Посвятила этому несколько строк:

«…У всех народов до христианства были особые люди, которые только и делали, что служили идолам и приносили им жертвы. Их называли жрецами. Все, что идолам приносили, доставалось им: так для них и выгоднее было, чтобы оставалось идолопоклонство.

Но у славян, к счастью, жрецов не было; зато у них были колдуны. Особенно много таких колдунов было у финнов. Колдуны-то и шли против веры Христовой, конечно, тоже потому, что для них язычество было выгоднее. Язычники верили, что колдунов боги любят и открывают им будущее и другие скрытые дела и вещи. Ну а христианин знает, что колдун – либо противник Богу, либо простой обманщик».

Вы заметили, что христианин здесь намного умнее простого славянина. Очевидно, такой неожиданный эффект «по Ишимовой» происходит с человеком во время крещения. Заходил в церковь придурком, жертвой мошенников, через час вышел уже абсолютно умным и образованным. Не правда ли, удобно?

Но не до конца ясно с выражением «колдун – либо противник Богу, либо простой обманщик». Так все-таки противник Богу или обманщик? Это ведь совершенно разные вещи. А тут Ишимова зачем-то свалила все в одну кучу. И при этом не утрудила себя никакими доказательствами или примерами.

Представляем, какую мешанину могут создавать в головах язычники, колдуны, обманщики, мошенники, поклонения кустам и болотным кочкам. Возможно, у читателя складывается впечатление, что мы занимаемся «перемалыванием» какой-то ахинеи? Нет, дорогой читатель. Мы обсуждаем самые что ни на есть научные основы науки истории. А то, что они слишком напоминают «не до конца переваренную пищу» – не наша вина.

Более того. Этот раздел истории превращен историками в «мешанину» умышленно, поскольку такой атрибут, как религиозные культы, дает возможность проникнуть в глубинную суть самой истории. Зная мотивы, двигающие людьми на том или ином этапе, мы в состоянии будем постигать смысл исторических процессов. А этого допустить как раз нельзя. Это для них опасно!

Взгляды, убеждения, помыслы, желания наших предков извращались из столетия в столетие. В настоящий момент большая часть славян видит своих предков действительно недоразвитыми, слабоумными полулюдьми. Пожалуй, вполне даже уместно будет привести описание ритуала язычников, поведанного чиновником для особых поручений при обер-прокуроре Священного Синода Бубенцовым из художественного произведения Б. Акунина «Пелагеи и белый бульдог». Произведение, конечно, не имеет исторической ценности, но вполне передает восприятие славянского язычества современными людьми.

«С недавнего времени у лесных зытяков распространился слух, что в скором времени по Небесной Реке приплывет на священной ладье бог Шишига, много веков спавший на облаке, и надо будет угощать его любимой пищей, чтобы Шишига не прогневался. А любимая пища у этого самого Шишиги, как явствует из летописи – человеческие головы. Отсюда и мое предположение, что Шишига уже прибыл и при этом чертовски голоден.

Нам уже известно от достоверных людей, как обставлен ритуал убийства. Ночью к одинокому путнику подкрадываются сзади служители Шишиги, накидывают на голову мешок, затягивают на шее веревку и волокут в кусты или иное укромное место, так что несчастный и крикнуть не может. Там отрезают ему голову, тело бросают в болото или воду, а мешок с добычей относят на капище».

Насколько после подобных описаний нам ближе и понятнее Пятница из «Робинзона Крузо» со своими сородичами. Никаких заумностей и разглагольствований. Людей убивали исключительно к обеду и на ленч. Чисто из гурманских побуждений. Все просто, понятно: «Хотели кушать и съели Кука». Чинно и благородно. Никаких фокусов с идолами, колдунами, поклонениями. По-нашенски, по простому. Не в пример: и честнее, и сердечнее.

Успокаивает одно. При таком темпе рождаемости, как сейчас, в обозримом будущем потомки Пятницы «растворят» славянский этнос в себе, и тогда наши «уже общие» внуки получат возможность пусть не гордиться «своими » предками, но, во всяком случае, не стесняться их.

Начало повести о том, как даровал Бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой Богородицы и русских чудотворцев православное христианство –Русскую землю Бог возвысил, а безбожных агарян посрамил

По мнению ряда историков, данная повесть была создана в первой половине XV века на основе летописных сведений. В отличие от более позднего «Сказания о Мамаевом побоище», в повести верно названы все главные действующие лица и последовательность событий. Обращает на себя внимание то, как старается составитель повести очернить Олега Рязанского. Создается впечатление, что рязанский великий князь был главным злодеем всех времен и народов. На его фоне меркнет даже Мамай. Возможно, эта повесть писалась вскоре после того, как в 1427 году рязанский великий князь Иван Федорович, внук Олега Рязанского, разорвал договор с Москвой и присягнул литовскому князю Ви#x2011;товту. Это вызвало бурное негодование в Москве и, естественно, вылилось на страницы летописи.
Дмитрия Ивановича Московского благословляет на бой епископ коломенский Герасим. В повести всячески подчеркивается набожность великого князя московского. Видимо, князю Василию Дмитриевичу очень хотелось, чтобы все забыли о проклятье, наложенном на его отца митрополитом Киприаном. Интересно, что победа одержана русскими князьями при помощи небесного воинства во главе с архистратигом Михаилом. />Если «Сказание о Мамаевом побоище» завершается разгромом татар и прославлением русских войск, то более ранняя «Пространная повесть» заканчивается благополучным воцарением в Орде законного царя Тохтамыша и выражением радости русских князей по этому поводу. Ни о каком свержении «ордынского ига» речи не идет!

Читается за 8 минут

Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.

Князь восточной страны Мамай, язычник и злой преследователь христиан, решает по наущению дьявола идти на Русскую землю. Князь Олег Рязанский, ставленник Мамая, и князь Ольгерд Литовский, также присягавший Мамаю, узнав об этом, отправляют к Мамаю послов с богатыми дарами и заявляют о своей готовности присоединиться к его войску, ибо они надеются, что Мамай отдаст Ольгерду Москву и близлежащие города, а Олегу Рязанскому Коломну, Владимир и Муром. Олег и Ольгерд уверены в том, что князь Дмитрий Иванович Московский не решится выступить против Мамая и убежит из Москвы, оставив свои земли неприятелю. Прослышав о том, что Мамай с бесчисленным войском надвигается на Русь, князь Дмитрий посылает в Боровск за своим братом, князем Владимиром Андреевичем, а также за всеми русскими князьями, воеводами и служилыми людьми. Князь Дмитрий рассказывает митрополиту Киприану, что ни в чём не провинился перед Мамаем и выплатил ему дань, как следовало по уговору и даже сверх того. Киприан же советует князю смириться и послать Мамаю столько золота, сколько есть, а если Мамай и после этого пойдёт на Русь войной, то его поразит сам Господь, который дерзким противится, а смиренным помогает.

Князь Дмитрий слушается совета и посылает навстречу Мамаю Захария Тютчева, дав ему много золота. Однако Захарий, добравшись до Рязани, узнаёт, что князья Олег Рязанский и Ольгерд Литовский присоединились к Мамаю, и тайно посылает к Дмитрию гонца с этой вестью. Князь сообщает обо всём митрополиту Киприану и призывает к себе на службу воинов со всей Русской земли, чтобы они прибыли в Коломну на Успение святой Богородицы. Сам же князь Дмитрий вместе с братом и всеми русскими князьями отправляется к живоначальной Троице, к своему духовному отцу преподобному старцу Сергию. Тот окропляет его водой, освящённой с мощей святых мучеников Флора и Лавра, и говорит ему так, чтобы никто не слышал, что князь победит врага. По просьбе князя игумен Сергий даёт ему двух воинов из монашеской братии - Александра Пересвета и Андрея Ослябю.

Князь возвращается в Москву и, представ перед митрополитом Киприаном, тайно сообщает ему, что старец Сергий предрёк ему победу над врагом и благословил всё православное воинство. Благословив князя на поход против татар, митрополит посылает богосвященный собор с крестами, святыми иконами и освящённой водой во Фроловские, Никольские и Константино-Еленинские ворота, чтобы каждый воин вышел из них благословенным и окроплённым святой водой.

Добравшись до Коломны, князь распределяет полки, назначает им воевод и, взяв благословение от архиепископа коломенского Геронтия, переходит через Оку со всем войском, в молитве призывая на помощь своих родственников, святых страстотерпцев Бориса и Глеба. Князья же Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, узнав о том, что князь Дмитрий с большим войском идёт к Дону против Мамая, начинают сомневаться в успехе похода Мамая: они не спешат присоединиться к его войску и выжидают исхода сражения. В то же время князья Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский, Ольгердовичи, нелюбимые своим отцом из-за их мачехи и принявшие святое крещение, узнают о том, что татары идут на Русь и решают присоединиться к православному воинству князя Дмитрия.

Князь, возрадовавшись, посылает в Москву митрополиту Киприану весть о том, что Ольгердовичи пришли к нему со своими войсками, а отца своего оставили. Князь Дмитрий советуется с братом Владимиром и с Ольгердовичами, переходить ли ему Дон или нет. Те убеждают его, что если он хочет твёрдого войска, то необходимо перейти Дон, ибо тогда ни у кого не будет мысли об отступлении. Русское войско переправляется через Дон, а разведчики сообщают, что татары уже близко и знают о том, что князь Дмитрий собрал против них большие силы. Князь ездит по полкам с воеводами и призывает воинов постоять за Русь и православную веру, не щадя жизни.

В ночь светоносного праздника Рождества пресвятой Богородицы Фома Кацибей, разбойник, которого князь Дмитрий за мужество отличил и поставил на реке Чурове для охраны от татар, удостаивается дивного видения. Бог, желая исправить Фому, показывает ему, как с востока движется большое облако, словно какие-то войска идут на запад, а с юга приходят двое юношей в светлых багряницах, с сияющими ликами и держат в руках острые мечи. Юноши грозно требуют ответа от предводителей войска, спрашивая их, кто позволил им нападать на их отечество, и всех их рубят мечами, так что ни один недруг не спасается. Фома наутро рассказывает о своём видении князю и с тех пор становится благоразумным и верует в Бога.

Князь Дмитрий отсылает своего брата князя Владимира вместе с Дмитрием Волынцем вверх по Дону в дубраву, чтобы они затаились там со своими полками. А в восьмой день сентября, в праздник Рождества пресвятой Богородицы, на рассвете, оба войска, русское и татарское, встают друг против друга на поле Куликовом. Земля страшно стонет, предрекая грозу, и поле Куликово прогибается, а реки выступают из берегов, ибо никогда не было в том месте такого несметного числа людей. Посланник от преподобного старца Сергия передаёт князю грамоты с благословением и хлебец пречистой Богородицы, и князь громогласно возносит молитву ко святой Троице и к Богородице и просит их помощи и заступничества. Потом князь, вопреки всем уговорам, садится на коня и встаёт впереди своих ратников, чтобы биться в первых рядах. На ступает третий час дня.

Из татарского войска выезжает злой печенег пяти сажен ростом, а с русской стороны, по велению игумена Сергия, выходит монах Александр Пересвет, вооружённый схимой. Они бросаются друг на друга, ударяются копьями и оба падают с коней замертво. Князь Дмитрий призывает своих воинов показать свою храбрость, и оба войска сходятся и начинается битва.

В седьмом часу татары начинают одолевать. Князь Владимир, затаившийся со своими воинами в дубраве, порывается выйти брату на подмогу, но Дмитрий Волынец удерживает его, говоря, что ещё не время. Когда же наступает восьмой час, их свежие силы нападают на татар, и те не выдерживают натиска и бегут с поля боя. Мамай призывает своих богов: Перуна, Салавата, Раклия, Хорса и своего пособника Магомета, но нет ему от них помощи. Он убегает, и ему удаётся уйти от погони.

Так победил татар князь Дмитрий милостью Бога и пречистой Божьей матери и помощью святых Бориса и Глеба, которых видел Фома Кацибей. Князя Дмитрия находят в дубраве, избитого и израненного, и он повелевает воинам похоронить товарищей, чтобы тела христианские не стали добычей диких зверей.

Русское войско стоит на поле брани восемь дней, пока воины хоронят своих ближних. А Мамай возвращается в свою землю, собирает оставшиеся силы и хочет снова идти на Русь войной, но узнаёт, что царь Тохтамыш с востока идёт на него. Тохтамыш разбивает войско Мамая на Калке, Мамай убегает в Кафу, утаив своё имя, но его опознают и убивают. Ольгерд, прослышав о славной победе князя Дмитрия, со стыдом возвращается в свои владения. Олег Рязанский, боясь, что князь Дмитрий пошлёт на него своё войско, убегает из своей вотчины, а когда рязанцы бьют челом великому князю, тот сажает в Рязани своих наместников.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ

Начало повести о том, как даровал бог победу государю великому князю Дмитрию Ивановичу за Доном над поганым Мамаем и как молитвами пречистой богородицы и русских чудотворцев православное христианство - Русскую землю бог возвысил, а безбожных агарян посрамил.

Хочу вам, братья, поведать о брани недавней войны, как случилась битва на Дону великого князя Дмитрия Ивановича и всех православных христиан с поганым Мамаем и с безбожными агарянами. И возвысил бог род христианский, а поганых унизил и посрамил их дикость, как и в старые времена помог Гедеону над мадиамами и преславному Моисею над фараоном. Надлежит нам поведать о величии и милости божьей, как исполнил господь пожелание верных ему, как помог великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его князю Владимиру Андреевичу над безбожными половцами и агарянами.

Попущением божьим, за грехи наши, по наваждению дьявола поднялся князь восточной страны, по имени Мамай, язычник верой, идолопоклонник и иконоборец, злой преследователь христиан. И начал подстрекать его дьявол, и вошло в сердце его искушение против мира христианского, и подучил его враг, как разорить христианскую веру и осквернить святые церкви, потому что всех христиан захотел покорить себе, чтобы не славилось имя господне средь верных богу. Господь же наш, бог, царь и творец всего сущего, что пожелает, то и исполнит.

Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-отступнику, царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир, и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил, и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил. И так как был ослеплен он умом, то того не постиг, что, как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом-римлянином и Навуходоносором, царем вавилонским, за прегрешения и маловерие иудеев, - но не бесконечно гневается господь и не вечно он карает.

Узнав все от своих старых татар, начал Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христиан. И, забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам, и князьям, и воеводам, и всем татарам так: «Я не хочу так поступить как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие достаточны, будут для нас - тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем», - а не знал того, проклятый, что Господня рука высока.

И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами, и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: «Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!» Пошел же безбожный на Русь, будто лев, ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки. Воронежа, и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!»

Прознал же о том князь Олег Рязанский, что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: «Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю - радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Димитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом, и серебром, и богатством многим переполнилась земля Московская, и всякими драгоценностями твоему владению на потребу. А князь Димитрий Московский - человек христианский - как услышит слово ярости твоей, «то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а великое богатство московское и золото - все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: ведь ради тебя я крепко устрашаю Русь и князя Димитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твои, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: обиду приняли мы великую от этого великого князя Димитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он о том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну он себе захватил - и о всем том, о царь, жалобу воссылаем тебе».

И другого послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте было так: «К великому князю Ольгерду Литовскому - радоваться великою радостию! Известно ведь, что издавна ты замышлял на великого князя Димитрия Ивановича Московского, с тем чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою. Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. И сейчас, княже, присоединимся мы оба к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне отдаст он город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца, и что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как - сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».

Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был великой похвале друга своего князя Олега Рязанского и отправляет быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Димитрия, потому и молю тебя, свободный царь, раб твой: великую обиду наносит князь Димитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред чинит. Господин царь, свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твое внимание на наши страдания от московского князя Димитрия Ивановича».

Помышляли же про себя Олег Рязанский и Ольгерд Литовский, говоря так: «Когда услышит князь Димитрий о приходе царя, и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас». Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье».

Государь же князь великий Дмитрий Иванович - добрый человек - образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ, не ведая того, что на него замышляют злой заговор ближние его друзья. О таких ведь пророк и сказал: «Не сотвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы, но на бога-творца надейся, господь бог может оживить и умертвить».

Пришли же послы к царю Мамаю от Ольгерда Литовского и от Олега Рязанского и принесли ему большие дары и грамоты. Царь же принял дары и письма благосклонно и, заслушав грамоты и послов почтя, отпустил и написал ответ такой: «Ольгерду Литовскому и Олегу Рязанскому. За дары ваши и за восхваление ваше, ко мне обращенное, каких захотите от меня владений русских, теми одарю вас. А вы в верности мне присягните и скорее идите ко мне и одолейте своего недруга. Мне ведь ваша помощь не очень нужна: если бы я теперь пожелал, то своею силою великою я бы и древний Иерусалим покорил, как прежде халдеи. Теперь же поддержать вас хочу моим именем царским и силою, а вашею клятвой и властью вашей разбит будет князь Дмитрий Московский, и грозным станет имя ваше в странах ваших моею угрозой. Ведь если мне, царю, предстоит победить царя, подобного себе, то мне подобает и надлежит царскую честь получить. Вы же теперь идите от меня и передайте князьям своим слова мои».