Народ манси: воплощение мифа. Народы севера - манси

Многие люди считают, что ради раскрытия непознанных тайн цивилизации необходимо отправляться на другие континенты: бороздить моря, пересекать пустыни и лазить по джунглям. А между тем, в России встречаются народы, чей быт, традиции и взгляды на жизнь способны удивить или даже шокировать. Например, манси и ханты, с древних времен живущие на бескрайних просторах Югры, поставили перед историками и этнографами немало вопросов, ответы на которые не найдены до сих пор.

Это два разных народа

Несмотря на безусловное родство, которое выражается в схожести языков и многих обрядов, ханты и манси – разные народы. Но так уж повелось, что колонизаторам Западной Сибири, представлявшим интересы Российской империи, было не до выявления этнографических различий. Жителей Югры упоминали всех скопом и в официальных документах, и в научных исследованиях. Такой подход привел к возникновению Ханты-Мансийского автономного округа.

Общее название, которое ученые придумали, чтобы оправдать объединение двух народов, звучит как «обские угры». Поскольку эти люди живут в бассейне Оби и относятся к финно-угорским народам. Кстати, их ближайшими родственниками, по мнению лингвистов, являются венгры (мадьяры). Хантыйский, мансийский и венгерский входят угорскую группу уральской языковой семьи.

Считается, что этногенез двух коренных народов Западной Сибири произошел на Урале в результате смешения местных жителей, обитавших на этих землях с эпохи неолита, и финно-угорских племен, пришедших с юга. Затем и ханты, и манси были вытеснены на северо-восток воинственными соседями.

Главным отличием двух вышеупомянутых народов друг от друга является их образ жизни. Манси (вогулы) – это оленеводы-кочевники, населяющие тундру. Их быт соответствует основному занятию. Хотя они также промышляют охотой, добыча пушного зверя никогда не являлась для них главным источником дохода.

Ханты (остяки) живут в тайге и по берегам Оби, Иртыша, а также их притоков. Они – умелые охотники и рыбаки. Изначально эти люди жили лишь промыслом, а также собирали то, что дает лес. Поэтому среди хантов культ поклонения духам деревьев развит не меньше, чем почитание тотемных животных. Впрочем, начиная с XIX века, многие ханты занялись оленеводством.

Среда обитания и основной вид деятельности у вогулов и остяков, как их называли раньше, различны, а значит и жизненный уклад – другой.

Согласно переписи населения России 2010 года, численность народа ханты превышает 30 тысяч человек, манси намного меньше – всего около 12 тысяч представителей.

Жертвоприношения иконам

Традиционно ханты и манси придерживались языческих верований. Они поклонялись богам, духам природы, тотемным животным, деревьям, покойным предкам. Непререкаемым авторитетом для них был шаман. И хотя обские угры официально приняли христианство, в их мировоззрении удивительным образом сочетаются анимизм, зооморфизм и православие.

Эти люди продолжают следовать своим традициям. Правда, с массовым заселением Сибири русскими колонистами они стали исповедовать свои культы тайно, перенеся идолов в особые места, которые служат язычникам как святилища. Там они приносят различные подношения своим богам и духам, которых почитают.

Иногда ханты и манси мажут кровью жертвенных животных губы святых, изображенных на православных иконах, которые есть почти в каждом доме, поскольку воспринимают эти лики как языческих божков. Так, верховного бога, именуемого Нум-Торум, здесь ассоциируют с Николаем Угодником, ведь именно к нему обращаются верующие, если нужна помощь в конкретном деле. Например, в охоте на лося. А богиня земли Калтась-эква воспринимается местными верующими как Богоматерь. С таким религиозным синкретизмом пока ничего не могут поделать православные священники, ведь на словах манси и ханты – христиане.

Празднуют убийство медведя

Многие народы Сибири считают медведя своим предком, в том числе ханты и манси. Но религиозное поклонение не мешает им убивать это животное, снимать с него шкуру и есть мясо. Напротив, каждый добытый таежными охотниками «хозяин тайги» – это повод устроить праздник всем жителям поселения. Причем, если жертвой стала медведица, то всеобщее веселье длится 4 дня, а убийство медведя отмечают на сутки дольше.

Обрядовыми действиями сопровождается разделка туши животного. С него снимают шкуру торжественно, при большом скоплении народа. Голову кладут между передних лап, их оставляют нетронутыми. На нос и глаза убитого самца помещают серебряные монеты, а на пасть надевают намордник, изготовленный из бересты. Самку украшают по-другому: на голову накидывают женский платок, а вокруг укладывают бусы из бисера.

Если учесть, что в каждой местной семье есть медвежья шкура, и даже не одна, то можно предположить, что охота на «хозяев тайги» в Западной Сибири велась регулярно. На празднике люди не только угощаются свежей медвежатиной и другими блюдами национальной кухни, они поют обрядовые песни, танцуют, устраивают шуточные представления. Причем, в качестве артистов выступают исключительно мужчины, которые исполняют женские роли, переодевшись в одежду своих родственниц.

Медвежий праздник – это альтернативная реальность, своеобразное зазеркалье, где мир духов переплетается с явью.

Допускают супружеские измены

Представители коренных народов Югры не следят строго за поведением своих дочерей, ведь добрачные связи не считаются среди них чем-то предосудительным. Наличие ребенка от другого мужчины никак не препятствует девушке, если она решила выйти замуж. С точки зрения жениха, это положительный момент, ведь его избранница доказала, что способна выносить и родить здоровое потомство.

А вот бесплодие – это реальная трагедия в глазах хантов и манси. Они даже допускают супружескую измену, если у женщины никак не получается забеременеть от мужа. В случае бесплодия первой избранницы, мужчине разрешается двоеженство.

Эти люди считают, что тяжелые роды свидетельствуют о неверности дамы, ведь так ее наказывают сами боги – при рождении ребенка не от официального супруга она испытывает намного больше страданий и боли, чем порядочная женщина. А дела богов не касаются простых смертных. И каждое дитя принято встречать с радостью.

Кастрируют оленей зубами

Манси, как правило, держат большие стада оленей. Мясо этих животных употребляют в пищу, из шкур шьют традиционную одежду, рога и кости используются в изготовлении различных инструментов и домашней утвари. Иногда оленями расплачиваются при расчетах друг с другом.

В большом стаде оставляют одного (реже двух) самца-производителя. Он и осеменяет самок в период гона. Большинство подросших животных мужского пола кастрируют: иначе они начнут жестоко драться за оленух, что чревато потерями для хозяев. Кроме того, после оскопления бывшие самцы лучше набирают вес.

В старину, не имея необходимых инструментов и опасаясь заражения животных, манси надкусывали яйца подлежащих кастрации молодых оленей… собственными зубами. Это стало традицией, которой некоторые животноводы следуют до сих пор.

Едят содержимое оленьих желудков

Многие народы мира могут удивить своими национальными блюдами. И коренные жители Сибири – не исключение. Они едят не только внутренности оленей, но и содержимое их желудков. Этот деликатес называется «каныга», зимой он обычно состоит из полупереваренного ягеля, а летом – из листвы кустарников, травы, лишайников и грибов, подвергшихся воздействию желудочных соков оленя.

Считается, что каныга очень полезна, она способствует перевариванию животной пищи. Для обогащения витаминами и микроэлементами это блюдо употребляют вместе с северными ягодами: брусникой, голубикой и другими.

Кроме того, манси и ханты пьют кровь только что зарезанного оленя, а также едят костный мозг из голеней животного, разбивая их обухом топора. Сырое мясо, пока оно еще не остыло, по мнению аборигенов Югры, помогает от многих болезней, укрепляет иммунитет человека, придает ему сил и согревает изнутри, что немаловажно во время сильных морозов.

Кровная месть

Традиция кровной мести распространена среди хантов. Иногда семьи враждуют друг с другом на протяжении нескольких поколений. За убийство родственника здесь принято мстить семье виновника преступления.

Интересно, что этот обычай распространяется и на медведей. Если «хозяин тайги» лишит жизни охотника, пришедшего в лес за добычей, то сородич покойного должен отправиться в тайгу и покарать косолапого преступника. Причем труп такого медведя-убийцы полагается сжечь, и никакого праздника в его честь не устраивать.

Играют на 27 инструментах

Музыкальная культура обских угров гораздо богаче и разнообразнее, чем у большинства их соседей. Так, ханты и манси издавна научились изготавливать разнообразные струнно-щипковые инструменты. Исследователи насчитали 27 их видов, каждый из которых связан с каким-то тотемным животным или языческим ритуалом. К примеру, семиструнная арфа – это лебедь. А есть еще тумран, нарс-юх, нерыпь, кугель-юх, нин-юх и многие другие музыкальные инструменты.

Обряд воздушного погребения

Одной из древнейших похоронных традиций является воздушное погребение. Хотя слово «погребение» здесь явно не подходит, ведь тело покойного во время похорон подвешивают на специальной перекладине или оставляют на высоком помосте в особом месте. Так делают некоторые народы, придерживающиеся языческих верований, чтобы душа человека могла улететь по воздуху в иной мир для следующего воплощения.

Своих усопших хоронят таким образом не только отдельные ханты и манси, но и некоторые ненцы, нганасаны, ительмены, якуты, тувинцы, алтайцы и другие, в том числе и ирокезы Северной Америки.

(10, 9 тысячи человек, 2010) Тюменской области (11, 6 тысячи). Манси расселены в бассейне реки Оби (главным образом по левым ее притокам - рекам Конда, Северная Сосьва, а также в районе города Березова); часть манси живет среди русского населения в Свердловской области. Всего в Российской Федерации 12, 2 тысячи человек (2010). Манси говорят на мансийском языке (финно-угорская группа урало-юкагирской семьи языков), многие говорят только на русском языке. Мансийский язык считают родным около 60% манси.

Мансийская письменность существует с 1931 года на основе латинского, а с 1937 года на основе кириллического алфавита, литературный язык развился на основе на сосьвинского диалекта. Выделяются несколько этнографических групп: северная с сосьвинским, верхнелозьвинским и с тавдинским диалектами, восточная с кондинским диалектом и западная с пелымским, вагильским, среднелозьвинским и нижнелозьвинским диалектами. Язык и традиционная культура сохраняются у северных (сосьвинско-ляпинских) и восточных (кондинских) манси.

Как этническая общность манси сложились, вероятно, в первом тысячелетии нашей эры в процессе слияния пришедших с юга угров с древними племенами охотников и рыболовов таежного Зауралья. Манси родственны хантам. С хантами их объединяет общее название - обские угры (в отличие от венгров - дунайских угров). В письменных источниках они известны с 11 века под именем «югры» (вместе с хантами), а с 14 века - под именем «вогулы». С начала 17 века манси считались православными, но сохраняли различные дохристианские верования (в том числе родовой культ, шаманизм). Основные занятия: рыболовство, охота, частично оленеводство, а также земледелие, скотоводство и пушное звероводство.

Следы слияния культур таежных охотников и рыболовов и степных кочевников-скотоводов в культуре народа сохранились вплоть до 21 века. Некогда манси жили на Урале и его западных склонах, но с появлением в тех местах коми и русских, в 11-14 веках переселились в Зауралье. В 18 веке манси формально были обращены в христианство.

Традиционная культура носит типично таежный облик. Основными занятиями были охота и рыболовство, частично оленеводство. На Оби и в низовьях Северной Сосьвы преобладающим занятием было рыболовство. Жители верховьев рек занимались преимущественно охотой, выезжали на Обь для сезонной рыбной ловли. Охота была пушная и мясная. Пушная охота (белка, соболь) носила товарный характер. На Конде добывали бобров, оленей, лосей, боровую и водоплавающую дичь. Помимо ружей, которые распространились в 18 веке, долгое время использовали луки и стрелы.

Рыбу ловили с помощью различных ловушек, заграждений, сетей. В верховьях Лозьвы, Северной Сосьвы и Ляпина, где летом в горах можно было выпасать оленей, манси занимались оленеводством. Оленей было немного, и их использовали преимущественно в транспортных целях. Поселения манси (пауль) были постоянными (зимние) и временными сезонными (весенние, летние, осенние). Они обычно насчитывали до десяти домов с постройками, располагавшихся по берегу реки. Как правило, селения находились на расстоянии дня пути друг от друга. Основной тип жилища - срубный дом с двускатной крышей, часто без фундамента.

Традиционная женская одежда - платье на кокетке, хлопчатобумажный или суконный халат, зимой сахи - двойная меховая шуба. Одежда была богато орнаментирована бисером, аппликацией, цветным сукном и меховой мозаикой. Большой платок с широкой каймой и бахромой, сложенный неравным треугольником, носили наброшенным на голову и плечи, со свободно свисающими концами на груди. Концом платка женщина закрывала лицо в присутствии мужчин - старших родственников мужа или зятя (обычай избегания). Мужчины носили рубахи, по покрою похожие на женские платья, штаны и пояса, к которым подвешивали мешочки и футляры с охотничьим снаряжением. Глухая с капюшоном верхняя одежда (малица, гусь) шилась из сукна или оленьих шкур.

Обычная пища манси - рыба и мясо. Рыбу ели сырой, вареной, мороженой, вяленой, копченой, сушеной. Из внутренностей рыбы вытапливали жир, который употребляли в чистом виде или смешивали с ягодами. Мясо промысловых животных (преимущественно лося), боровую и водоплавающую дичь вялили и коптили. Домашних оленей забивали в основном по праздникам. Чернику, черную смородину, черемуху, морошку, бруснику и клюкву заготавливали впрок.

Семьи были большими (из нескольких брачных пар) и малыми (из одной пары), брак патрилокальный (жена уходила в семью мужа), сохранялись также явления пережиточной матрилокальности (какое-то время муж мог жить в семье жены). По традиционным религиозным представлениям манси верят в существование у человека нескольких душ: пяти - у мужчин, четырех - у женщин. Душа как жизненная субстанция представляется по-разному: как тень, дыхание, призрак-двойник или дух человека. Сакральное значение чисел пять и четыре (по числу душ) проявлялось во многих обрядах.

Мифологическая картина мира делится на три яруса. На верхнем располагается Торум, олицетворение неба, первопричина добра. На среднем ярусе - Земле - живут люди. Нижний ярус - подземный мир темных и злых сил. Наиболее значительный праздник у манси - медвежий. Многие торжества приурочены к датам православного календаря. Из весенних праздников значителен Урине хотэл эква - Вороний день, отмечающийся на Благовещенье (7 апреля). Считалось, что в этот день ворона приносит весну, выступает покровительницей женщин и детей. В конце мая - начале июня отмечали праздник рыбаков, включавшие соревнования на лодках, разжигание костра, жертвоприношения, совместные трапезы, шаманские камлания. С охотничьим промыслом, особенно с началом пушной охоты, связаны осенние праздники, в первую очередь Покров (14 октября). Оленеводы почитали Ильин день (2 августа), совпадающий с окончанием линьки у оленей.

В мансийском песенном фольклоре выделяются священные и обыденные жанры. Священные песни исполнялись после захода солнца, преимущественно поздней осенью и зимой, их исполнение было приурочено к праздникам и ритуалам. Музыка представлена обрядовыми песнопениями и инструментальными наигрышами медвежьего праздника, шаманских ритуалов. Шаманские напевы сопровождались ударами в бубен.

Эпический музыкальный фольклор включает мифологические песни о возникновении мира, богов, людей и героические песни - о подвигах героев, песенные вставки в сказках. Эпические песни могут сопровождаться игрой на цитре, арфе и смычковой лютне. Лирическая музыка представлена песенными импровизациями, танцевальными жанрами и наигрышами.

https://www.сайт/2015-10-15/kak_zhivut_109_potomkov_korennogo_uralskogo_naroda_s_kotorym_schitalsya_dazhe_ivan_groznyy

Манси. Спирт. Безнадега

Как живут 109 потомков коренного уральского народа, с которым считался даже Иван Грозный (фото, видео)

Согласно отчету уполномоченного по правам человека Свердловской области Татьяны Мерзляковой за 2003 год, в регионе проживало 140 манси. В основном на крайнем севере, в Ивдельском районе. Хотя до начала русской колонизации XVI века манси занимали территорию всего Среднего Урала и Прикамья, а их князей и послов с почетом принимал у себя сам Иван Грозный. В начале XXI века с подачи губернатора Эдуарда Росселя для этого коренного и теперь уже малочисленного народа построили в тайге национальный поселок со спутниковой связью. Однако это не помогло, и к 2015 году в Свердловской области осталось в живых только 109 манси. Сказать, что они влачат жалкое существование, деградируют и вымирают – не сказать ничего..

Знакомьтесь – Евгений Анямов, 16 лет, в данный момент проживает в поселке Ушма в Свердловской области. Слышали о таком месте? Это край свердловской географии, куда прокладывать маршрут отказываются даже всезнающие «Яндекс. Карты» (хотя дорога теоретически есть). От «города», как здесь называют маленький Ивдель, до Ушмы 150 километров на север, к самой границе с Ханты-Мансийским округом.

Евгений Анямов (справа)

Фанатам «Перевала Дятлова» этот маршрут известен. Когда-то всю эту таежную провинцию утыкали зонами, занимавшимися лесозаготовкой. С «большой землей» их связывали хорошо накатанные грунтовые дороги. Наш проводник, водитель муниципального вахтового вездехода КАМАЗ Денис Чудинов, он же Дэн, говорит, что ему «старики рассказывали», как раньше возили по этим дорогам стеклотару, и на 100 километров пути разбивалось лишь пять бутылок. Сейчас состояние дорог такое, что дай бог пять целыми останутся. До Ушмы дорога идет через три брода, через реки Вижай, Тошемка, Ушминка. Сейчас, поздней осенью, глубина воды достигает полутора метров. Еще есть «Чертов мост», где грузовик проезжает на полколеса вывалившись в обрыв. Дэн очень не любит это место, хотя проехать, кажется, может с закрытыми глазами. Его КАМАЗ – настоящий таежный автобус. Благодаря нечастым рейсам машины, в этой глухомани еще поддерживается хоть какой-то призрак цивилизации. 150 км до Ушмы он «идет» семь часов. «Обратно, к дому, всегда быстрее», – обещал Дэн. Получилось шесть с половиной.

Нянькур – мансийская печь для выпекания хлеба

Наш герой, Женя (так представился сам, и я не спорил, называл) Анямов принадлежит к КМНС. Если думаете, что кандидат в мастера какого-нибудь спорта, то глубоко ошибаетесь. Расшифровывается как «коренные и малочисленные народы Севера». Эта аббревиатура, широко распространенная в ХМАО или ЯНАО, в Свердловской области используется редко. Евгений Анямов манси – «лесной человек». Точнее, наполовину. Его мать, женщина из старинного и до сих пор сравнительного многочисленного мансийского рода Анямовых, в свое время вышла замуж за русского, и мальчик часть своей жизни прожил в Перми. «Когда отец умер, вернулись сюда», – рассказывает Женя. Сейчас он живет в Ушме один. Его мать второй раз вышла замуж и уехала с отчимом «на Леплю». Это еще 45 километров вглубь тайги, через границу с Березовским районом ХМАО. Добраться туда можно только пешком или ГТТ-шке, гусеничном вездеходе, хотя в паре мест есть серьезный риск утопить тяжелую машину в болоте.

Почему-то кажется, что Женя больше привязан к своей бабушке – Альбине Анямовой. Она один из немногих оплотов мансийской духовности и культуры, сохраняющих еще остатки навыков и знаний предков. Мать Женя тоже любит, с отчимом сложнее.

Вспоминает, как 2011 году к ним на вертолете прилетал свердловский губернатор Александр Мишарин. С собой глава региона тогда привез в подарок импортный лодочный мотор, доставшийся бабушке Альбине. «Отчим сказал, что он нужен на Лепле, и унес. Вызывали полицию, его остановили. Потом еще пришлось заявление забирать, родня все-таки», – рассказывает о причинах размолвки Анямов-младший.

Сахи – женская шуба

Еще лет десять назад ушминские манси жили в Тресколье или, как они говорят, Керасколье. Это старая деревня в 10 километрах вверх по реке Лозьве. Название переводится как «Дом у речной скалы» (с мансийского «керас» – скала, «кол» – дом, «я» – река). Еще одно ходовое название – «юрта Анямовых». Это, судя по всему, наследие XIII века, когда коренных обитателей будущей Свердловской области начали теснить татары (закончили процесс русские). Сейчас в старой деревне осталась «бабушка Шура», старая мансийка, которая абсолютно не говорит по-русски. И еще туда часто наведывается Альбина Анямова.

Взглянув на Женю, не скажешь, что парню всего 16 лет. Он выглядит старше своих лет. Недавно закончил школу. «Последний класс в Серове (300 километров от Ушмы, – прим.ред.), до этого в Полуночном (130 километров), – рассказывает мой собеседник. – В принципе-то, там нормально было, даже нравилось. Только не все время сидеть, домой тоже хотелось». Собственно, с первого класса и до выпускного школа заменяет маленьким манси родительский дом. К близким их привозят только на каникулы. Так повелось с 1936 года, когда для детей КМНС открыли первую в регионе школу-интернат. Правда, действовала она в ныне не существующем поселке Тошемка, на расстоянии пары десятков километров.

Старый манси Степан Анямов, который несколько лет назад после смерти жены вернулся в родные места из Ханты-Мансийска, считает, что такая система обучения только портит подрастающее поколение. «Леса совсем не знают», – пояснил он. «Учиться не хотят, училище вроде заканчивают, а потом дома сидят. Пять лет учился, а зачем? Лень. В лес неохота ходить, работать неохота. Лишь бы болтаться. Такая молодежь нынче пошла, тяги у них нет ни к чему», – добавил старик.

Кол – традиционный мансийский дом (юрта Пакиных)

Его сосед, 33-летний Николай Анямов, закончил университет в Ханты-Масийске. Он дипломированный учитель мансийского языка, но работы по специальности получить не смог. «Там (в ХМАО, – прим. ред.) по блату только устраиваются, берут только своих. Нам сказали: “Вы из Свердловской области, у вас своя власть, пусть они вас и устраивают”», – объяснил Николай. Был в свое время проект со строительством школы в самой Ушме, где учитель мансийского языка точно был бы востребован, но до сих пор этот проект почему-то не реализован. Уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова уверена, что против строительства образовательного учреждения выступают сами манси. Хотя в разговоре со мной все Анямовы говорили совершенно обратное. «Наверное, мне что-то неправильное докладывают», – искренне удивилась Мерзлякова.

Николай Анямов сейчас живет в Ушме с отцом, 64-летним Романом Анямовым. Тот встал в Ивделе на биржу труда, но хочет «выписаться». «Только встал, меня сразу отправили учиться на ЧОП-овца. Зачем мне это здесь, в тайге?» – грустно смеется Николай. Он – продукт советской системы образования манси. Его отец, Роман Анямов, вспоминает, что, когда его любимая жена (на стене в правом углу дома до сих пор висит их совместная фотография) умерла при родах, маленького Николая сразу забрали в детский дом – «оттуда в школу».

Нипсас – заплечная корзина

Молодой Женя Анямов «болтаться» вроде бы не стремится, хочет стать автослесарем. Правда, жить в городе, где эта профессия будет востребована, не хочет. Планирует после учебы вернуться в Ушму, где из всего транспорта – пара полусгнивших УАЗ-ов и такая же «Нива». На вопрос зачем, четкого ответа не дает. Судя по всему, здесь, в лесу, ему проще. Собственно, замеченная мною «Нива» – его учебное пособие. Говорит, что купил «на пару с другом» в Ивделе за 40 тыс. рублей (откуда только деньги взял?) и сейчас учится на ней ездить. «Получится или не получится [сдать на права] – не знаю. Есть знакомый, обещал – два подзатыльника и все… получу права», – признается Женя, усмехаясь. Судя по разбитому заднему стеклу «Нивы», учеба на таежных дорогах идет с переменным успехом. «Съехали в реку, нас пытались дернуть, машина заглохла и на нас съехала», – рассказал юноша.

Дом Анямова-младшего стоит на левом берегу Лозьвы. К нашему приезду там уже сутки как гостили русские мужики, приехавшие на ГАЗ-66. С собой, судя по всему, привезли алкоголь, поэтому трезвым удалось застать только Женю. Его родственник, еще один Николай Анямов («левобережный»), оказался в таком состоянии, что уснул на кровати прямо в верхней одежде и сапогах. Две его спутницы, одну из которых нам представили как Настю, хоть и могли стоять, но трезвостью мысли не блистали. «Застрелю, что вы зашли сюда!» – заявила с порога Настя. Достала смартфон с надписью Lenovo и принялась снимать заезжих журналистов.

Роман Анямов

Позже выяснилось, что девушка – надежда местных властей. По образованию – детский педагог (второй по счету в поселке, где живет 15 взрослых и примерно столько же детей!) Сейчас ее переучивают на фельдшера. «Чтобы хоть один медик там был постоянно», – пояснил глава Ивделя Петр Соколюк. Для населения, которое страдает от алкоголизма, привнесённых сюда туберкулеза, гепатита и СПИДа, такой специалист лишним не будет.

«Место не очень хорошее, проходное оно. Спирт всё сюда все везут. На Тресколье когда жили, так не пили, а если пил кто, то единицы, – говорит Николай Анямов «правобережный». – Там просто не было столько машин, а сейчас столько идет! Не успеешь только лечь ночью, как др-р-р – едут и едут, едут и едут. Среди ночи пиликают, орут. По речке вертолеты эти на подушках… аэросани, как начинают кататься. Здесь как в городе чувствуешь себя, движение такое».

Наш водитель Дэн по дороге рассказывает еще одну страшную вещь: «Везут им спирт-бодяжный, водку с димедролом мешают. Мансюки от нее просто с ума сходят». Цель понятна. У потерявших всякий человеческий облик манси за бесценок выгребают все, что им удается добыть в тайге: ягоды – бруснику, клюкву, чернику, голубику; грибы – благородные белые здесь сушат мешками; лосятину; медвежатину; шкурки соболей, которые еще нет-нет да и удается добыть в оскудевшей тайге.

Николай Анямов

Манси переселились в Ушму в 2008 году. Перед этим в Тресколье из-за лесного пожара сгорели два дома. «Один был наш, – говорит Николай Анямов. – Мы просили просто помочь с материалом для строительства». Областное руководство решило иначе. «Эдуард Эргартович [Россель] расписал: “Строить, а то вымрут”», – вспоминает Соколюк. После этого на развалинах бывшей ушминской колонии на берегу Лозьвы (манси называют ее Лусм) появился десяток деревянных домохозяйств с банями и летними кухнями-сарайками, на строительство которых истратили 6 млн рублей.

По словам Соколюка, строить приглашали самих манси, но они почему-то отказались. У Анямовых своя версия. «Никто нас не звал. Тут такие строители были, до сих пор от них офигеваем. Последние алкаши строили, все через стопочку. Мох между бревнами не везде проложили – стены продуваются. Зимой в минус 30 печь до красна раскочегаришь, а в доме плюс пять, и паром дышится. Фундамент залили пустой, с мусором бетон мешали, ногой пни – разваливается. Решали их переделывать, утеплять, но до сих пор ничего», – рассказывают мои собеседники. Спасаются, кто как может. У Николая щели дома снаружи залиты «по-современному» монтажной пеной, изнутри заколочены рейками.

Степан Анямов

«На перевал Дятлова едут толпами, как лихорадка у них какая-то. Всю дорогу перерыли, грязь, мусор. Как свиньи какие-то! Где стоянка, так в лес невозможно зайти – одни «мины» стоят (имеет ввиду экскременты, – прим. ред.). Вообще безалаберно, чего только не валяется, бумага, бутылки, пакеты. Зверя только пугают, охоты никакой нет», – возмущается Степан Анямов. Нас он тоже сначала принял за таких туристов и со словами «что я – клоун какой?» наотрез отказался общаться. Потом отошел.

Оказалось, что Степан Анямов старовер. Он с легкостью готов рассуждать о церковной реформе патриарха Никона середины XVII века. Неплохо знает историю ушминских манси за последние 100 лет. Начал с Гражданской войны: «Придут “белые” – отдай, придут “красные” – им давай. А где сейчас “белые”, где “красные”?» О временах ГУЛАГа он тоже наслышан: «Дед мой в горах жил далеко, его не успели [раскулачить]. А так манси много погибло в лагерях». «Дашь оленей 50 штук, отпустят, не дашь – раскулачат и в лагерь», – охотно поддержал эту тему Николай Анямов. «Потом война эта… (судя по всему, Великая Отечественная), а сейчас что на Украине творится?! Собственный народ губят!» – продолжил он, перейдя на вызовы современности.

Еще Степан Анямов единственный, кто умеет играть на «санквылтап» – пятиструнном музыкальном инструменте, наподобие гитары. Переводится как «поющий кораблик». Конкуренцию ему может составить только Роман Анямов. Он играет на мансийской скрипочке – нэрне-йив. Хочешь «Яблочко», а хочешь – что-то из мансийского репертуара.

Каптос – родовой знак, использовавшийся раньше манси для обозначения угодий и сообщений друг другу

Эти два старика, правда, едва ли не единственные (еще Альбина Анямова и баба Шура из Тресколья), кто еще хоть что-то помнит о собственных традициях. «Я спрашивал у них, что это значит, что то – смеются только», – признается Женя Анямов. На всю Ушму только одна нянькур – мансийская печь для выпекания хлеба (и та из железа, а не из глины, как надо) и продуктовый амбарчик – сумьях. Одежда сплошь современная. Словно реликвию Женя Анямов показывает нам шубу своей бабушки «сахи», красиво расшитую национальными узорами, и заплечную корзину «нипсас». Даже деревянные лодки, которые некогда являлись главным средством передвижения, в таежном краю теперь делать никто не умеет. «Лодки у нас раньше Савва делал, но он умер недавно. Кроме него больше никто не знает [как]», – говорит Женя Анямов. Точно так же свердловские манси утеряли навык оленеводства, которое еще полвека назад было основным их занятием. Последних оленей забили где-то в конце 90-х, а несколько лет назад умер и последний оленевод Василий Анямов, так и не успев передать свои знания кому-то еще.

Олени теперь остались только в памяти и на фото

«Одна безнадега», – резюмирует происходящее в лесных деревушках-паулях глава Общества по выживанию и социально-экономическому развитию манси города Ивдель Евгений Алексеев. Ему манси толком не верят. Алексеева манси подозревают в присвоении 1,25 млн рублей, которые каждый год УГМК выделяет его обществу в виде компенсаций за использование мансийских угодий. «До нас ничего не доходит», – признается Николай Анямов. Русским промышленникам они тоже не верят. От обитателей юрты Пакина, что возле Терньерского карьера УГМК, недавно дошло известие о массовом заморе рыбы, которую «чем-то там потравили». Не верят манси и властям всех мастей и калибров. На их глазах едва не посадили Валерия Анямова, пытавшегося бороться в родовых лесах с «черными лесорубами». На их глазах местный то ли охотовед, то ли лесник Алексей Нарвилас, которого здесь зовут «друг [свердловского премьера Дениса] Паслера», едва не довел до самоубийства 64-летнего Романа Анямова, попытавшись отнять у старика единственное средство к существованию – старенькую мелкокалиберную винтовку (сейчас ушминские манси прячут оружие в лесу). Того же Нарвиласа, к слову, винят еще в одном преступлении – сжег мосты через Вижай, Тошемку и Ушминку, благодаря которым добраться в Ивдель было куда проще (сейчас «билет» на попутке с кем-то из туристов или охотников в одну сторону стоит 6 тыс. рублей).

Евгений Алексеев

Анямовы мечтают о пяти новых снегоходах, которые им обещали купить по областной программе поддержки КМНС (в 2015 году в областном бюджете на эту программу предусмотрено порядка 500 тыс. рублей). Еще просили узнать у Мерзляковой, будут ли восстанавливать снесенный половодьем мост, который раньше соединял в Ушме левый и правый берег Лозьвы.

Разговаривая с ними, часто ловишь себя на мысли о том, что начинаешь смотреть на них, как на иждивенцев. Те из «лесных людей», кто сумел выбраться в город и устроиться там, зачастую думают о «лесных» сородичах так же. Но многие из манси еще готовы отказаться от подачек в любой форме и жить таежными промыслами. Вопрос в статусе их угодий и сбыте полученной продукции (пока это полулегальные перекупщики, скупающие шкурку соболя за 2 тыс. рублей при средней цене на рынке в пять тысяч). Говорят, что за убитого медведя «если грамотно разделать и найти покупателя» можно выручить 150 тыс. рублей и больше, за лося 50-100 тыс., ведро ягод, которых здесь можно насобирать десятки, стоит 500-1000 рублей. Это всё – если не пить.