«Недавно Леонид Агутин отметил свой 50-летний юбилей,- пишет главный редактор ОК! Вадим Верник.- А мне кажется, что это человек без возраста. Лёня и сейчас восхищает и удивляет зрителей так же, как это было почти двадцать пять лет назад, когда он только появился на нашей эстраде. Возможно, популярность музыканта сегодня даже выше. Оставаться актуальным на протяжении стольких лет - это уже талант. Ну а музыкальный и поэтический дар Агутина вне конкуренции. Впереди его ждут юбилейные концерты. Первый состоится в Баку, на фестивале "Жара"»

Л ёня, мы сидим в твоем кабинете в продюсерском центре, а я сейчас вспомнил, как общался с тобой первый раз: я вел телепрограмму «Полнолуние» и в 1994 году записывал интервью с тобой.

Да, это было знаковое для меня время - девяносто четвертый год, всё только начиналось. Был поиск себя, попытка ответить на вопросы, кто я и чем могу удивить людей.

Слушай, а с какого возраста ты начал задавать себе такие вопросы?

Тогда и начал. В юности как раз всё было понятно. Я всегда занимался тем, что нравилось: играл в театре, песни сочинял.

А в каком театре ты играл?

В школе мы делали драматические постановки. Это были и музыкальные истории. Мне повезло. Папа моего одноклассника Васи Борисова был цирковым артистом, и он рассказывал нам про режиссуру и сценическое мастерство. Меня всё это увлекало, я прочитал много книг, Станиславского читал...

«Работу актёра над собой»?

Да. Еще книги про Мейерхольда и актрису Веру Комиссаржевскую.

А ты, однако, подкован!

Мне всё это было жутко интересно. А в пятнадцать-шестнадцать лет, когда я учился в музыкальной школе, у меня появилась группа- «Кредо» называлась.

Ты, конечно, был там лидером?

Ну да. Потом было джазовое училище. А когда встал вопрос о высшем образовании, я почему-то остановился на институте культуры.

Довольно странный выбор. Наверное, со своим бэкграундом ты мог рассчитывать и на более престижные вузы.

Меня прельщало, что в этот институт поступают в основном профессионалы - те, которые где-то работают и приходят сюда не просто за «корочкой», а чтобы повысить свою квалификацию. А мне всегда было интересно общаться с теми, кто постарше. Я хотел поступать на фортепианный факультет, но понял, что это бесполезно: на репетициях перед поступлением я увидел таких людей, как Валера Маклаков, Руслан Горобец...

Это тот Горобец, который руководил ансамблем у Пугачёвой?

Да. В общем, такие серьезные ребята. Я понял, что мне не пробиться, и переметнулся на режиссуру эстрады, тогда это называлось «режиссура театрализованных представлений». Я любил этим заниматься - в школе не только играл, но и ставил, так что был немножко осведомлен в этом деле.

При поступлении я хорошо себя проявил - например, надо было быстро придумать этюд, а у меня всегда были хорошие идеи, я даже делился ими с теми, кто поступал вместе со мной.

Щедрый парень.

Я был там самый молодой. В основном брали по направлению из совхозов, колхозов и тех, кто прошел армию.

Вот-вот. Интересно, а родители сразу одобрили твой выбор?

Мама одобрила, а с отцом мы тогда уже жили отдельно, и мне надо было доказать ему, что я самостоятельно могу поступить в институт, что я не бездарь. Меня ведь не сразу взяли, хотя баллы были очень высокие, но преимуществом пользовались те, кто «с направлением». А потом кто-то перешел на заочное обучение и меня приняли автоматически.

Ты, конечно, был счастлив.

Абсолютно. Сразу же поехал, как и полагается первокурсникам, на картошку в совхоз и там сколотил какой-то ансамбль.

Вокруг тебя всегда творческая жизнь бурлила?

Да, и в школе, и в армии тоже. Я служил на заставе и там организовал ансамбль, придумывал песни.

А вот это, Лёня, отдельная тема. Ты два года служил в пограничных войсках, на советско-финской границе. Неужели не было желания всеми возможными и невозможными путями обойти армию стороной?

А я сам хотел служить. Эмоциональный такой, любовь была безответная к однокурснице, прямо сердце рвалось, и я ничего не мог с этим поделать, так что надо было полностью поменять свою жизнь. В общем, я сам пришел в военкомат и попросился в армию. Но мне сказали, что набор заканчивается 15 июля, а поскольку 18 лет мне исполнялось шестнадцатого, то в военкомате посоветовали прийти осенью, что я и сделал.

А мама не говорила: одумайся, сынок, отучись сначала в институте?

Мама не знала, что я в армию собрался. Я пришел к ней, уже когда меня постригли наголо. Она долго не открывала дверь, потому что не могла узнать меня, когда смотрела в глазок: звонит какой-то незнакомый человек, да еще и на лестничной клетке было темно. (Улыбается. ) Ну а потом, что ей оставалось делать? В принципе мама с ранних лет уже относилась ко мне как к человеку взрослому и самостоятельному.

Скажи, Лёнь, когда ты почувствовал, что армия - это не убежище от личных проблем, а нечто гораздо более серьезное и жесткое?

Да сразу почувствовал. На призывном пункте, когда нас провожали, кто-то принес спиртное. В поезде, когда мы ехали в Карелию, я напился за компанию и меня заставили мыть весь этот поезд. Нас привезли в город Кемь, построили, было ужасно холодно, осень промозглая, ноябрь. И прапорщик говорит: «Значит так, бойцы. Сюда Екатерина ссылала людей к такой-то матери, а мы с вами поедем еще дальше». Нас запихнули в грузовик, и мы ехали целую ночь, в Калевалу- там, на учебной заставе, всё и началось. Я многого ожидал, но, конечно, было тяжело невероятно.

Что именно?

На дворе минус сорок, всего дефицит: одежда не по размеру (какая досталась), валенки - оба на левую ногу, баня раз в неделю, пробежки адские - по пятнадцать километров, причем с полной боевой (автомат, ящик патронов, химзащита), а вокруг снег, ты постоянно весь мокрый. Спишь по три-четыре часа, ешь какую-то баланду ужасную... Было очень тяжело.

То есть такой суровый курс молодого бойца. Что изменилось в тебе за эти два года? Можно сказать, что из армии ты вернулся другим человеком?

Да ничего не изменилось. Просто армия сделала меня взрослым человеком, который отвечает сам за себя. Меня, как гастролера, ничего не пугает. Я могу сам постирать, погладить, приготовить какую-то еду, а если возникает сложная ситуация, я могу себе сказать: «Спокойно, сейчас всё решим».

Потому что в армии с первого же дня все вопросы приходилось решать самому: как договориться с человеком, когда это кажется невозможным, как не остаться униженным, как победить, как быть сильным, как выжить. Ты начинаешь понимать, что ничего страшного нет, из любой ситуации есть выход.

Ты говоришь очень важные вещи... Но давай о музыке. До института ты окончил джазовое училище. Это для тебя было принципиально?

Меня всегда тянуло в эту сторону. Кстати, таких заведений, специализирующихся на джазе, в то время было всего два - в Москве и Питере. Искусство песенного жанра - это отдельная штука. Вот я сегодня днем записывался с «Би-2». Мне Лёва показал совершенно замечательную песню, в которой нет, конечно же, ни одного джазового аккорда, но есть такая рок-фанковая основа. У Лёвы свои мелодические ходы, он интересно это делает. Я четко сделал свою работу - грубо говоря, не изменил ни одной ноты, спел точно так, как придумал автор, а потом сел за пианино и говорю: «Для меня эта песня другая», - и гармонизировал мелодию так, как я ее видел. Получился какой-то Гершвин. (Улыбается. ) Просто я мыслю так, и мышечная память всё время срабатывает. И то, что ты любишь джаз, для тебя становится одним из средств выразительности: ты это используешь где-то либо открыто, либо чуть-чуть и всё делаешь ради конкретного произведения. Можно не использовать джаз - можно применять приемы фламенко, рок-н-ролл, да что угодно, можно применять сегодняшнюю электронную диско-музыку. Главное - настроение.

Вообще придумать простую, хорошую мелодию, которая была бы неглупой, осмысленной, с интересным текстом, не однодневной,- это же очень сложная работа.

Я именно к этому и стремился, еще когда учился в институте. Ведь качественная поп-музыка объемлет очень многое. Меня пригласили в попсовую передачу «50х50», я спел песню, куда напихал кучу сложных аккордов, пытался сделать это фирменно, фанково, слова были не очень, а музон хороший. Стихи у меня получались, а вот песенные тексты - нет, на это нужно было время. На следующее утро после эфира иду по институту, навстречу парень с другого курса: «Слушай, чувак, это ты был вчера или мне показалось?» Киваю и жду с нетерпением, что он скажет. «Я три минуты смотрел и не понял, когда смеяться?» Потому что он привык, что в институте мы всегда делаем что-то такое, где обязательно должен быть прикол, какой-то смыслообразующий трюк, чтобы зацепить внимание аудитории. «Так я не шутил», - говорю. Это было очень странно для ребят из нашего института: мы тут занимаемся серьезными вещами, режиссурой, а он - поп-музыкой.

Ты пытаешься сделать что-то простое, а само образование написано у тебя на лице. То, что мог сделать, например, Женька Белоусов, и это сразу был хит, никак не получалось у меня. Вот я и пытался найти себя: чем я могу быть интересен.

Фирменный стиль босоногого мальчика ты сам придумал? Длинные волосы, свободная одежда...

У меня была девушка в институте - скрипачка Света, замечательный совершенно человек, очень умная и талантливая. Она мне говорила: «Ты когда на сцену выходишь, у тебя такой вид, как будто студент физтеха собрался петь поп-музыку». А у меня после армии была такая короткая стрижечка. «Шрамы» зажили, снежный карельский налет сошел, а лицо московского интеллигента как было, так и осталось. (Улыбается. ) Так вот Света говорит: «Тебе нужно что-то с собой сделать - отрастить волосы, придумать какой-то хаер. Ты поешь и играешь на пианино, это как-то не сценично, лучше возьми в руки гитару», - и так далее.

В общем, девушка Света стала твоим первым имиджмейкером.

Точно. Волосы, зараза, долго росли, это был адский период. Сначала я был похож на Бонифация, потом стали немножко свисать букли. Я стал изображать какого-то мафиози, гелем зализывал волосы назад, много экспериментировал, пока не нашел стиль вот этого хиппи. И тогда всё сошлось. Музыка, стихия, внешний вид. По внутреннему состоянию мне совершенно понятна эта джазовая свобода - такое интеллигентское раздолбайство, когда ты прочитал целый шкаф книг, но при этом не гнушаешься из пластикового стаканчика портвейшку с нормальными людьми где-то вмазать. Еще я помню, мне один парень - танцор из какого-то коллектива - поставил Джереми Джексона: «Вот видишь, какую электронную музыку он делает. Он играет на гитаре, и как будто в комнате подуло настоящим ветром, это не пластмассовая музыка, а с каким-то объемом». Меня это прямо поразило. А я слушал своего любимого Эл Джерро и думал: «Вот бы соединить понятную людям движуху, интересные живые инструменты, а чтобы внутри был культурный пласт, и сразу бы появилась атмосфера - как будто на площади сидят уличные музыканты и классно играют. Это то самое настроение». Так постепенно я нащупал свой стиль: записал «Босоногого мальчика» и просто обалдел, насколько всё сошлось воедино.

Да-да, тогда была целая революция - стиль латино, который на нашу эстраду привнес Агутин. И это попало в десятку: ты сразу стал бешено популярным. А однажды наступил момент, когда ты вышел на сцену с аккуратной короткой стрижкой, в костюме-тройке, и это тоже была бомба - такого от тебя никто не ожидал.

Я считаю, длинные волосы мальчишки должны носить. Морда для этого должна быть молодая. В сорок три я радикально изменил свой образ, хотя хотел сделать это еще раньше. Хотел, но при этом думал: дождусь пятидесяти лет. Слава богу, не дождался, иначе были бы выброшенные из жизни семь лет. (Улыбается. ) И жена еще подначивала: «Ты со своими длинными волосами стал похож на армянскую бабушку. Просто уже смешно». И тут у нас появилась песня «Как не думать о тебе?». Я говорю жене: «Давай меня прямо в кадре подстригут, когда мы будем снимать клип?» Наш стилист Диана, бедная, волновалась больше меня, когда состригала мои волосы! Съемка была в Риге. После нее мы с друзьями сразу пошли плавать в море. Один мой друг совсем лысый, второй - с короткой стрижкой. И вот мы ныряем в воду, и волна так приятно начинает ласкать волосы. Я выныриваю и говорю: «И вы раньше умалчивали?!» У меня сразу наступило счастье, как будто отрезали промежуток мертвый, антеннки мои почистили, они заострились, и свежая волна дала прилив нового вдохновения.

Здорово. И костюм на тебе смотрится очень органично.

Знаешь, я себя нормально чувствую сегодня- как раз на свои пятьдесят лет. Я с радостью перестал выступать в джинсах, потому что у меня уже было ощущение, будто я забыл одеться на сцену, какой-то неряшливый вид, и в этом проявляется неуважение к зрителям. Я никогда раньше не замечал, в чем выступает Фил Коллинз, и где-то после сорока лет присмотрелся. Он исполняет в принципе рок. Вот он зажигает, у него стадионы огромные, он ведет себя абсолютно по-рокерски. И вдруг я обратил внимание, что он всегда работает в брючках и в такой рубашечке с воротничком, как будто он в гольф пришел играть. Главное - душа и песни, которые ни с чем не перепутаешь. Я понял, что такое настоящая органика на сцене. Недавно я выступал на рок-фестивале «Кинопробы» и чуть не попался, честно скажу. Там все - рок-имена, и почему-то меня позвали. На выступление я решил надеть майку, серые брюки, черные ботинки повыше. А перед самым выходом на сцену подумал: что я из себя идиота буду строить? Зачем я буду прикидываться? Ведь пригласили меня, а не какого-то другого человека.

Я надел обычную свою белую рубашку, синюю жилетку с брюками. А во время выступления поймал себя на мысли, что люди совершенно не обращают внимание на то, как я одет. Они увидели того Агутина, к которому привыкли за последние семь лет, они знают мои песни, подпевают мне - зачем мне быть другим человеком?

Абсолютно верно... Скажи, когда вы впервые встретились с Анжеликой Варум - с Маней, как зовут ее близкие, - тебе вначале ее голос понравился или то, как она выглядит?

Он у нее такой мягкий, вкрадчивый, обволакивающий...

Когда я разговариваю со своей женой по телефону, то понимаю, что без этого голоса просто не могу жить. Ей, конечно, сам бог велел стать звездой - даже говорит она так приятно! А увидел я ее впервые в «Лужниках», на «Звуковой дорожке». Меня участвовать тогда не взяли. Я зашел в самом конце зала, а на сцене в тот момент выступала девочка-дюймовочка, ее почти не было видно. Маня пела «Полуночного ковбоя». Попсовее песни быть не может, учитывая еще мои музыкальные пристрастия и требования, но я встал завороженный, и у меня мурашки на коже появились. У нее еще голосок такой детский, инфантильный. Вот эти мурашки я помню до сих пор. Позже я увидел ее по телевизору, потом познакомился и с ее отцом - Юрием Варумом.

А почему ты был таким нерешительным? Можно ведь было с девушкой сразу познакомиться?

Мой тогдашний администратор рассказал мне, что у нее есть молодой человек Максим, с которым они чуть ли не с детства, и всё такое. Ну и у меня была девушка на тот момент. Мы встретились с Маней на «Песне года», я подарил ей свою пластинку, позже она сказала мне, что песни ей понравились, потом мы встретились на какой-то съемке, я сделал ей комплимент. В общем, я старался произвести на нее впечатление как-то ненавязчиво. Мне она казалась совершенно недоступной. Я даже боялся нашего сближения. В то время я знакомился со всеми девушками подряд, пил всё, что давали, и при этом всё успевал. А она мне казалась ангелом, и я понимал, что такой парень, как я, вряд ли бы ее устроил... Однажды мой продюсер Олег сказал: «Хорошо бы тебе записать дуэт». И мы сразу решили, что это будет Анжелика Варум. Я приехал к ее отцу домой, предложил песню. С Юрой мы в результате проговорили всю ночь. А Маня появилась в комнате только один раз. Она собиралась на съемку и сказала папе: «Как тебе мой костюм?» Костюм был кружевной, немножко просвечивающий, короткая юбка, улетная просто. Я чуть с дивана не упал: Маня повернулась спиной как бы к отцу, а на самом деле к нам обоим. Я потом понял, что это был тактический ход, великолепно исполненный ею. Тогда этим костюмом она убила меня окончательно! Мы записали «Королеву», сняли клип, даже начали выступать вместе. Но у нее по-прежнему был Максим (они всегда приезжали вместе), он работал в ее команде осветителем. Еще через год я написал песню «Февраль», которая предполагалась для финала наших совместных концертов. Эта песня мне очень легко далась: любовь, какие-то назревающие близкие отношения - всё это давало крылья.

Мы поехали записывать песню в студию, и тогда у нас всё и началось. Позже, уже будучи моей женой, Маня мне сказала: «Я замучилась ждать, пока ты наконец-то сделаешь первый шаг, потому что «я сама не могу, я же дама».

А у тебя к тому моменту уже старшая дочь родилась, да?

Так получилось. С Машей Воробьёвой мы познакомились еще до встречи с Маней (Анжеликой). Я ей сразу сказал: «Маш, у нас всё хорошо, но я чувствую, что мы с тобой не муж и жена. Пока мы вместе, но если что-то в моей жизни произойдет...» А когда у нас с Маней начались отношения, я честно во всем признался. Сейчас мы с Машей в замечательных отношениях, у меня есть Полина, прекрасная дочка. Кстати, Маша и Маня родились с разницей в один день, обе Близнецы. Вот такая странная история.

Насколько Полина старше твоей младшей, Лизы?

На три года.

Девочки общаются?

Они стали общаться, когда Лизе было двенадцать лет. Причем Полька сама организовала эту встречу. Она хваткая девушка, говорит на многих языках, у нее очень подвижный ум. Поля продумала все детали нашей поездки в Париж, где она в тот момент жила: сама заказала гостиницу, все экскурсии. Девочки сразу подружились и с того момента постоянно переписываются. Каждый год в июле обе прилетают в Москву на мой день рождения: Поля по-прежнему живет во Франции, а Лиза уже много лет в Майами.

А по энергетике в какой из дочерей больше угадываются твои корни?

В младшей больше. Она очень музыкальная. У нее есть своя группа. На днях, кстати, Лиза выпустила первый клип. Мы как-то пытались записывать пластинку ее песен под моим руководством. Ей всё нравилось, но в конце она взмолилась: «Пап, ну это не я. Тут твой взгляд на аранжировки. Прости меня». О’кей, что я могу сделать? Я ее прекрасно понимаю, потому что сам такой же. Поэтому пусть ищет себя.

Ну и о том, чтобы спеть вместе с 19-летней Лизой, не может быть и речи.

Посмотрим. По крайней мере, мы договорились, что она будет выступать на моем юбилейном концерте в «Олимпийском» 10 октября.

А старшая дочь от музыки далека, так?

Полина учится в Сорбонне. Поступала в Ницце, сейчас переехала в Лион. Она занимается юриспруденцией. Ужас. (Улыбается. ) Для меня всё это абсолютная загадка. Она сама поступила в Сорбонну, прошла колоссальный конкурс. Поле было четыре года, когда ее мама уехала в Италию, и она некоторое время жила в Москве с бабушкой и дедушкой. Я периодически занимался с ней, учил ее читать, писать. Ей всё это так легко давалось, мы ее называли Софья Ковалевская.

Она, например, может мне так обыденно написать: я закончила школу с золотой медалью, или я закончила год лучше всех на курсе... Лиза меня, конечно, больше беспокоит. Она же музыкант, душа у нее мечущаяся, и эти проблемы я слишком хорошо знаю.

Лиза живет в Майами с раннего детства, и вы с Маней-Анжеликой часто там бываете. Что для тебя самое приятное в той части света? Прогулки на велосипеде, пробежки вдоль моря, что-то еще?

Ну, меня прежде всего насыщает океан. Я это знал про себя давно, море с детства люблю. Я когда первый раз на море оказался, лет в двенадцать, сразу понял, что это мое, и всё. Это было в Грузии, в Кобулети. Мы туда приехали отдыхать, потому что отец помог одному грузину пройти без очереди, - тот опаздывал на вокзал. «Ты мой лучший друг. Приезжай отдыхать». И мы поехали всей семьей. Жили там десять дней, в небольшом домике на берегу моря. Я помню, отец денег хотел оставить за еду, так хозяин воспринял это как кровную обиду... Помню, я впервые вышел на берег моря и просидел там целый день, родители не могли меня оттащить. Эта стихия - морская, океанская - меня спасает, оттягивает всё лишнее и обновляет. Часто говорят: «Ты в Америке, ты в Америке!..» А дело не в Америке, собственно, а в Гольфстриме. Если бы в Подмосковье был Гольфстрим, я бы отсюда вообще не уезжал. Никогда.

Лиза в Майами живет с вами или отдельно?

Отдельно. У нее дома студия небольшая. Я подъеду, сыграю что-нибудь - для меня это счастливые моменты. Лиза меня накормит, мы пообщаемся, но всё по делу. Так чтобы «дочь, давай поговорим по душам», мы стесняемся, это все-таки больше с мамой.

Есть две вещи. Во-первых, я очень многое получил от тех людей, которым много дал, от моих подопечных. Мне, кстати, здесь помогло и мое режиссерское образование - я ведь принимал участие в постановке почти всех номеров. А второе... В Майами есть легендарная студия Hit Factory, ее организовали в свое время Bee Gees - кто только там не записывался! Я записал там две пластинки: одну - англоязычную, другую - русскоязычную. Кто я такой? Певец из России, который играл с Эл Ди Миолой? Ну о’кей, это же не сам Ди Миола. А когда ты говоришь, что ты коуч из русской версии «Голоса», на тебя начинают иначе смотреть. Это как будто у тебя есть значок, что ты избранный.

А мне кажется, тебе одного значка достаточно, где было бы просто написано: «Леонид Агутин». Это и призвание, и высшая награда. Попутного ветра тебе, дорогой юбиляр!

Интервью музыканта Леонида Агутина видеоблогеру Юрию Дудю наделало много шума. Артист так и сыпал откровениями – рассказывал, как после адской попойки подрался в американском стриптиз-клубе, вспоминал о секс-игрищах с женой. "Я решил, что нужно поэкспериментировать в ванной, и чуть свою жену не утопил. Вот это было смешно. Еле откачал, правда. Есть что вспомнить", – например, признался артист. Словом, интервью вызвало большой резонанс. А как сам певец его оценивает?

ПО ТЕМЕ

"Очень популярный в интернете и, что уж там говорить, талантливый молодой журналист, – поделился впечатлением от встречи Леонид. – Уже знаковая фигура нынешнего времени. Пошел не совсем на свое поле. Я не диссидент, не рок, не рэп и не отчаянный матерщинник. В общем, ничего во мне честного. Признаюсь: согласился из-за того, что передача очень популярна. Конечно же, не обошлось без провокаций, скользких тем и политических вопросов, обсуждать которые я ненавижу. Как следствие, получил кучу негатива, хотя сам Юра – человек вежливый и воспитанный. Просто для всех хорошим быть невозможно".

"Если уж быть совсем честным, очень хотелось посмотреть, как это бывает. Разок почувствовать это на себе, когда за сутки передачу с твоим участием сморят 3000 000 человек и ставят 70 000 лайков. Правда, еще и 10 000 дизлайков. Но ведь и эти люди получили удовольствие. Потому что не любить, раздражаться и считать себя умнее – это тоже эмоция. Главное, что я такого должен был спеть, чтобы в YouTube меня столько народу за сутки посмотрело?! Нет у меня таких эпатажных песен", – резюмировал артист.

Певец и композитор, автор «Босоногого мальчика», «Хоп Хэй Лала Лэй» и других бессмертных хитов давно уже не скачет по сцене без обуви. Теперь Леонид Агутин — солидный музыкант, верный муж, опытный отец и с недавних пор наставник .

— Насколько неожиданным было предложение прийти на детский «Голос»?

— Я и не мечтал об этом. Ничего против не имею, но маме никогда не завидовал — она учитель младших классов. Никогда не увлекался детскими песнями и не мечтал, например, стать детским композитором.

— И как отношения с детьми?

— Слава богу, сразу наладились замечательные взаимоотношения. Сложность в другом — дети 7 и 14 лет совершенно разные. По сути, маленькие дети соревнуются с маленькими взрослыми. Когда поет малыш, который пока еще не научился управлять голосом, это выглядит честнее и трогательнее по сравнению с подростковым пением. К малышу возникает умиление. И сопереживание. Ему хочется помочь. А к симпатичной девочке-подростку люди таких чувств не испытывают. Это не совсем справедливо, но, видимо, неизбежно.

— Коллеги писали, что гонорар наставника за сезон — миллион долларов. Это правда?

— К сожалению, никогда еще ни за какую работу не получал миллион долларов. Вообще не знаю, у кого из артистов возможен такой большой гонорар. Система финансовых отношений с каналом у меня такая. Существует мой концертный график. Он составляется на полгода, а то и год вперед. А об участии в «Голосе» мы узнаем внезапно. Соответственно Первый канал берет на себя обязательства. Перенос концертов, неустойки, гонорары — возмещение трат. Я говорю: «Да, я согласен участвовать, но у меня есть планы, гастрольный тур, семья и прочее. Я, может, и готов что-то не заработать, но терять я не готов». Они отвечают: «О’кей, мы оплатим». И я погружаюсь в процесс.

«И откуда в дочках столько таланта?»

— Чем вас заинтересовали непопулярные в нашей стране жанры — джаз, регги, боссанова, фламенко?

— Я делаю поп-музыку с элементами любимых стилей. Они придают некую одухотворенность и глубину настроения песням. Ну и потом, каждый должен делать свое дело, что-то свойственное ему. Кажется, почему бы не петь простые, незамысловатые песенки? Так же проще заработать, да и больше получится. Но для такой дороги есть свои счастливчики. Вот есть перед человеком много дверей. Все они железные, а одна из них — нарисованная и на самом деле бумажная. Чтобы пройти свой путь, надо отгадать, какая из дверей бумажная. Для Юрия Шатунова, например, эта дверь была в песне «Белые розы», потому что это его музыка. Бывает, что над дверью написано «Атомная энергетика», а ты петь хотел. Ну что поделать? Твоя дверь здесь — петь будешь для себя в кабинете инженера-энергетика (улыбается).

— Почему некоторые поют под фонограмму, а их не забрасывают помидорами?

— Им верят! Они рождены для того, чтобы петь под фонограмму. Это их стихия. В этом нет ничего неорганичного. Люди целенаправленно идут на концерт, чтобы послушать фонограмму и посмотреть на красивые костюмы. Это реальность! Войди в зал и крикни: «Люди, что вы делаете? Вас обманывают!» Тебя прогонят: «Уйди, не мешай, нам хорошо».

— Ваша новая пластинка — с живыми музыкантами?

— Как всегда. Это красивые мелодии и важные для меня тексты — о друге, о любви, о прошлом, настоящем, о родителях, потерях и радости. Но главное, что эта пластинка есть! Диск — это цельное, концептуальное произведение. В новой пластинке «Просто о важном» это слышно. Проблема в том, что достучаться даже до своей аудитории стало сложнее. Время такое…

— Ваша 17-летняя дочь Лиза в отличие от вас играет тяжелый рок. Это подростковый ход от противного?

— Не думаю. Я в ее возрасте тоже рок слушал. — это как бы круто, это своеобразное окружение. Ее парень тоже ортодоксальный рокер — волосатый, ходит в клешах, все как надо, соблюдают все обряды рокеров и хиппи 70-х. Я ездил с ней на концерты — это страшно! Меня чуть не затоптали. Выходят перед толпой четыре бедные маленькие девочки и поют рок. При этом у Лизы красивый тембр голоса, но когда она кричит, весь окрас пропадает. Объяснить или переубедить я не могу. Да и зачем? Она к этому придет. Сейчас она перешла с гитары на клавиши, начала использовать сложные аккорды, стилистически стала петь ближе к Эми Уайнхаус или . Почувствовала, как люди балдеют, когда она поет лирику.

— В каких вопросах вы для нее советчик?

— Когда надо купить что-нибудь (смеется). На день рождения мы должны были купить ей комбик (комбоусилитель) для электрогитары. Поехали выбирать. Пытался тыкать в комбик за $700, Marshall, он хороший! Но нет, пришлось взять самый огромный Orange оранжевого цвета за $3500. Еле довезли его домой. Выставили на день рождения, приехали ее музыканты, и все выпали в осадок от зависти. Ей приятно — и мне тоже.

— Сложно осознавать тот факт, что она почти взрослая девушка?

— Мне нужны три вещи. Чтобы она была счастлива и здорова. Чтобы у меня была возможность иногда говорить, что это моя дочь. Чтобы она про меня никогда не забывала. Все остальное — делаю, как и другие отцы.

— Вторая дочь Полина, которой исполнилось 20, сильно отличается от Лизы?

— Лиза непростая. Она богемно-творческого склада. Эдакая. И так с раннего детства — фотографирует, снимает мини-фильмы, рисует. У нее особенное видение. Все должно быть талантливо и непопсово. Это ум гуманитарного склада. А Поля в этом смысле проще — у нее нет творческих закидонов. Играет на гитаре, да. Но без претензий. Основной ее талант — интеллект. Весь ее ум идет в науку и учебу. Говорит на пяти языках свободно. Переключается в секунду — и разговаривает. Сейчас учит японский — думаю, добьется своего.

— А где она учится?

— В Сорбонне на юридическом факультете. Причем поступала на филологический, но там ей показалось слишком просто. Перепрофилировалась, причем так, что из их потока отобрали только четверых. Ее в том числе. Очень узкая специализация. В общем, она у нас — Софья Ковалевская. И вот смотрю на обеих и не понимаю — откуда таланты? Почему умная, добрая и открытая — понимаю. Но почему настолько? От кого это перешло? Загадка…

— Они общаются?

— Крайне редко очно — все-таки одна во Франции, другая в США (Лиза с 2003 года живет и учится в Майами, где Агутины купили квартиру. — Ред.). Заочно — постоянно. Списываются, разговаривают. Несколько раз летом выбирались все вместе во Францию. Поля организовывала визит. Это еще один ее талант. В этом году подумываем о поездке в Лондон. Дети мечтают. Папа озадачен…

— Свадьба с Анжеликой была не первым вашим браком.

— Я до встречи с ней прошел и женитьбу, и разные романы (Леонид был женат до брака с Варум. — Ред.). У меня был большой, опустошающий опыт звездной вседозволенности. А потом встретил женщину, с которой встречи не ждал. Поначалу я не рассматривал ее как свою девушку. У нее был парень, и я уважал его. Мы просто общались и ездили вместе на гастроли.

— Она оставляла вам пространство для маневров?

— Уже потом, когда мы были вместе, она призналась, что ждала от меня активных действий. А не походов на бильярд, в котором она ничего не понимала. Или ресторан, в который она ходить не любит. Чего-то большего ждала. Ведь слухи про нас уже ходили. Но мы играли в эту игру — как будто мы не вместе. Нас фотографировали, но мы все равно были не вместе. И это был не обман журналистов. Только потом я понял, что играть в ту игру было жутко интересно. А когда мы стали вместе жить, то стали, наоборот, скрывать это.

— Зачем?

— Это было счастье, за которое страшно. Не хотелось его разрушать. Мы даже от родителей это скрывали! Не знал никто, кроме наших водителей. И когда уже Анжелика стала заметно беременна, пришлось сдаваться.

— Ваш друг , как он признался сам, «однажды увидел в зеркале прыгающую бабушку», и подстригся коротко. У вас так же?

— Я давно намеревался это сделать. Сначала обозначил рубеж в 50 лет. Потом приблизил отметку к 45. Понимал, что делать это необходимо. Жена до сих пор считает, что именно она меня подстригла. Конечно, если бы я не захотел этого сам, ничего бы не произошло. Мне длинные волосы перестали нравиться лет в 38. Как морда вширь пошла, сразу прическа стала смешной. Представьте себе Чиполлино, голову которого облегают длинные волосы. Это потешно. Когда молодое, поджарое, сухое лицо с такой прической и длинным носом, ты — Джон Леннон. А потом лицо расширяется, и прическа перестает быть идеей.

— Какие ощущения были без волос? Сила, как у Самсона, не ушла?

— Первый шок случился на океане. Мы поехали отдыхать с друзьями, я нырнул, и водичка начала так приятно шебуршить короткие волосики на голове. Стало так приятно-приятно! Выныриваю и кричу им: «И вы мне ни разу об этом не говорили?!» Ощущение безграничной свободы.

— Были в вашей жизни события, которые перевернули взгляд на жизнь?

— Таких было немало. Например, после объявления результатов конкурса «Ялта-92» смотрел на публику, которая вместе со мной высыпала на сцену без обуви петь «Босоногого мальчика», которого я исполнял уже третий раз на бис, причем за кулисами, так как места на сцене мне уже не хватало! Тогда и пересмотрел отношение к себе. Подумал: «А не так уж я и плох, как думал?» (Улыбается.) Говорят, что полезно с небес на землю себя опускать. Наоборот — тоже. Иногда.

Личное дело

Родился 16 июля 1968 года в Москве в семье музыканта и учительницы. С 1986 по 1988 год служил в Пограничных войсках. В 1992 году окончил Московский государственный институт культуры по специальности режиссер-постановщик. С 1989 года начал выступать. С песней «Босоногий мальчик» стал лауреатом нескольких крупных вокальных конкурсов. Записал около 20 студийных альбомов. Заслуженный артист России. В 2012 году выиграл шоу «Две звезды» (Первый канал). В качестве наставника участвовал в трех сезонах проекта «Голос», теперь учит вокалистов детского «Голоса». С первой женой Светланой Белых прожил около пяти лет. Потом встречался с балериной Марией Воробьевой, которая родила ему дочь Полину, живущую сейчас во Франции. В 2000 году женился на Анжелике Варум, с которой до сих пор счастлив. Пара воспитывает дочь Лизу.

Финал « »: Две малютки против всех

В третьем сезоне зрители увидели не только толпы талантливых детишек, но и нового старого наставника Леонида Агутина, который пришел на смену Максиму Фадееву, в кресле жюри. Сотни вокалистов прошли сито отбора, почти 50 артистов миновали слепые прослушивания, но до финала добрались всего девять детей*.

Кто же они? сделала ставку на маленькую блондинку с явными талантами в области народной музыки Таисию Подгорную (7 лет, стан. Кущевская) и Азера Насибова (14 лет, Сясьстрой). уверен в Еве Тимуш (13 лет, Кишинев) и Раяне Асланбековой (14 лет, Грозный). Но самый мощный состав, пожалуй, у Димы Билана: открытие проекта (7 лет, Гуково), первое выступление которой на «Голосе» набрало более 9 миллионов просмотров в интернете, и Данил Плужников (14 лет, Сочи), вероятно, главные претенденты на победу. Решать судьбу победителя в прямом эфире будут зрители. С помощью СМС- и телефонного голосования. Любопытно, что в этом году в финале практически не оказалось артистов среднего для детского «Голоса» возраста. То есть со взрослыми коллегами будут состязаться две малышки — Яся Дегтярева и Тая Подгорная. Характера девочкам не отнимать, но доверят ли им главный приз публика?

* На момент подписания номера мы не знали о результатах , по итогам которого зрители выбрали еще трех артистов для финала.

« »
Пятница/21.30, Первый

Не люблю интервью «в тапочках» - Time to Eat (2018)

Леонид Агутин: Не люблю интервью «в тапочках»

Леонид Агутин - о музыкальной журналистике, миллионных просмотрах и главном кайфе в жизни.

Time to Eat: Леонид, почему вы так редко даёте интервью? Не любите журналистов?

Агутин: Как правило, журналисты считают поп-музыку очень легкомысленным жанром, и поэтому серьёзные профессионалы, вдумчивые, умные, талантливые люди, которых и так немного, о ней почти никогда не пишут. Звёзд в этой сфере можно пересчитать буквально по пальцам: Гаспарян, Кушанашвили, Барабанов. А в основном в теме заняты совсем молодые девчонки и парни, нередко вообще без образования, которых по сути совершенно не интересует, как играют музыканты, как сделаны аранжировки, какой музыкальный жанр используется. «Вышла Анжелика Варум в красивом платье, а на пятой песне она платье сменила и вышла в другом, а Леонид спел “Босоногого мальчика”», хотя этого даже и не было, она просто не досидела до конца - вот максимум, который им интересен. Таким журналистам хочется писать про скандалы, интриги, расследования, и они совершенно ничего не знают о моём творчестве. Что любопытно, большинство читателей уверены, что и самим музыкантам нужны скандалы. Но я человек не из этой области. Я из мира профессиональной музыки, и такое общение мне совершенно неинтересно.

Я прекрасно понимаю, что имиджевые издания очень держатся за свои рейтинги и делают то, что хочет видеть их аудитория. Например, журнал выпускает интервью с артистами только у них дома, «в тапочках», потому что людям интересно посмотреть, какой там ремонт, какая софа, какая жена. И они говорят: «Давайте дашь на дашь. Мы вас, Леонид, спросим о том, как вы умудрились в Америке записать пластинку с Алом Ди Меолой и неделю продержаться в десятке лучших джазовых альбомов, а вы опять расскажете, как познакомились с Анжеликой Варум, откуда у вас латиноамериканский мотив и так далее». И это повторяется постоянно…

То есть вам просто неинтересно с журналистами.

Дело не в этом. Просто в целом о поп-музыке принято говорить как бы с иронией, как о ерунде. Но в реальности это сложное дело. В поп-сфере работают очень профессиональные музыканты, может быть, самые профессиональные из всех эстрадных направлений. Для того чтобы выжить в этом жанре, нужно создавать массовые хиты, народные песни, по возможности не переступая через свои принципы. Когда такое удаётся, это высокий класс. Но сделать это очень сложно. Тут требуется много чего, не только дарование, но и владение профессией и разные другие составляющие.

Я занимался режиссурой, заканчивал режиссёрский факультет, учился в джазовом училище, но лучшее, что у меня получается, то, что нравится всем, - это сочинение музыки и песен. Это моё, я могу привлечь туда разные пласты музыкальной культуры, разные жанры, лады, делать песни с приличной литературой, в приличной гармонии - чтобы образованным людям не было стыдно их включать и слушать. Есть довольно много таких же музыкантов, я их знаю, дружу с ними, люблю их. И мы составляем некий конгломерат под названием «взрослая профессиональная музыка» в жанре «поп». Эту музыку слушает множество людей. Оставаться в ней и быть узконаправленным, кичиться своей эксклюзивностью - это смерти подобно.

Как вы решили открыть свой продюсерский центр?

Началось всё с того, что я был в «Голосе», и знакомым бизнесменам понравилось моё амплуа наставника и учителя. Они предложили создать что-то подобное. Эта катавасия длилась очень долго. Моей подопечной была, например, Наргиз Закирова - сейчас она уже настоящая звезда, Алёна Тойминцева, Антон Беляев, Элина Чага, Настя Спиридонова. Это артисты, которыми я хотел заниматься, помогать им. Но Антон Беляев сам уже был серьёзным, взрослым парнем, продюсером. Наргиз пошла в продюсерский центр Макса Фадеева и в творческом плане сделала совершенно правильно. Алёна Тойминцева взяла курс на джаз, решила выбрать альтернативную музыку. И осталась у меня только Элина Чага, с которой мы сделали пластинку и до сих пор сотрудничаем. Вот и весь мой продюсерский центр был.

Те люди, которые меня хотели поддержать, говорили, что пока я не открою своё здание, не сделаю студию, репетиционную комнату, ничего не начнётся. И вот в прошлом году мы с Андреем Сергеевым, музыкальным продюсером программы «Голос», взялись, поднавалились, и этот центр обрёл свои стены. Действительно, сразу всё закрутилось: и финансовая поддержка появилась, и люди нашлись. В нашем полку уже два хороших кавер-коллектива, которые мы сейчас шлифуем. Слава Задорожный, которого мы назвали Слава Фокс, - очень интересный, креативный и необычный парень. Ещё есть Ревшат, замечательный парень из Узбекистана, совершенно готовый певец, который делает классные аранжировки в лучших традициях ранних «А-Студио». Также мы собираем бит-группу, где все участники играли бы на музыкальных инструментах, двигались. Так что уже работаем. Мне очень интересно всё это.

Вообще самые успешные продюсеры знамениты тем, что сделали один-два проекта, которые возвели их в ранг великих. Но при этом на деле у них было ещё с десяток имён, которые не выстрелили и остались балластом. Так же, как и у любого артиста, из ста твоих песен десять становятся хитами, а девяносто не становятся, но ты всё равно уже хитмейкер.

Вы себя сейчас уже ощущаете продюсером?

Да, причём уже давно. Пока у меня нет таких примеров, чтобы я с нуля из человека сделал звезду. Но у меня есть сто историй, когда я взялся за какую-то песню и сделал её гордостью чьего-то репертуара, создал дуэт и сделал его популярным или довёл человека до финала вопреки всему, как было в «Голосе». Мои подопечные - уже все самостоятельные артисты, они работают, они популярны. У меня вообще большой опыт реализации музыкальных проектов. Я озвучил пятнадцать фильмов, пишу песни для кино, и ещё не было ни одного случая, чтобы мне сказали: «Не подошло. Вы не поняли, не попали». Я просто отдаю материал, и мне говорят: «Спасибо огромное, мы вам жутко благодарны». Ни разу не приходилось ничего переделывать. И таких примеров у меня огромное количество. Поэтому я умею работать и знаю, как что делать. Например, как овладеть профессией, как стать артистом, знаю очень многие вещи, которые будут необходимы человеку, когда он станет звездой, чтобы дальше он не позорился и работал профессионально. И в моём продюсерском центре будут работать только такие профессиональные люди. Это моя принципиальная позиция.

Тем не менее момент случая и удачи тоже никто ещё не отменял. Ведь просто стать знаменитым - это сейчас не так сложно. Например, модно читать рэп. И если ты более-менее талантлив в этом, то начитаешь пару строк - и у тебя уже будет работа. А если делать это два-три года, будешь собирать уже дворцы спорта. Причём читать желательно матом, потому что иначе ты будешь не в тренде. (Улыбается.)

Не любите мат в песнях?

Если честно, к мату плохо отношусь. Но очень уважаю Серёжу Шнурова, с которым мы приятельствуем и даже готовим совместную песню. Правда, в ней нет мата как такового, есть пара полуприличных, но вполне литературных слов. Но Сергей ведь стал популярен не потому, что он матерится. Он умный, образованный человек, литературно очень талантливый. То, что он делает, - это здорово, очень интересно сюжетно, идейно. Для него мат - это выразительное средство, народное и честное. Он не поёт то, что думает, он созерцатель, рассказывает нам историю. Фактически это Салтыков-Щедрин. А я рассказываю про себя, про то, что беспокоит лично меня.

Вы, кстати, видели новый клип Филиппа Киркорова «Цвет настроения синий»?

Я его первым посмотрел. Мне Филя показал это видео на телефоне, когда мы случайно встретились. И, посмотрев, я ему сказал: «Филя, ты мой кумир». Вот если что-то только появилось в атмосфере, он сразу это чует, просто берёт и делает то, что нужно именно сейчас, а не завтра и не позавчера. Это настоящий талант.

А если бы вам предложили снять на вашу песню вот такое неоднозначное видео, вы бы согласились на такой эксперимент?

Это мечта, если бы кто-то предложил. Для этого нужна песня - в этом весь прикол. Например, у меня есть очень задорный, забойный, классный трек. Кому ни ставишь, все говорят, что очень круто, вот в лето бы это хорошо пошло. А я сомневаюсь. Мне кажется, это будет не смешно и не весело. Я не могу себе позволить сделать эту песню так, как сейчас делают все, потому что выйдет глупо и антимузыкально. Каждому своё. Пусть другие поступают, как им нравится, но я такую музыку делать не могу. И считаю, что снимать на приличные песни какие-то смешные видео неправильно. А стоит сделать шутку чуть тоньше, и у тебя уже не будет миллионных просмотров. Кстати, я из-за этого и пошёл на интервью к Юрию Дудю, потому что хотел посмотреть, как это - иметь сто миллионов просмотров.

И как?

Приятно! Было 120 тысяч лайков. Какую песню я должен написать, чтобы меня посмотрело сто миллионов человек? Таких песен не будет никогда в жизни. Я не могу делать что-то на потребу времени, это как-то неправильно.

Наша песня с Серёгой Шнуровым - это немного другое. Я отношусь к нему с уважением, у нас похожий состав инструментов, наши коллективы дружат. И мне искренне интересно с талантливым человеком раскрыть тему, которая мне давно была любопытна. Это песня про то, что за что бы ты ни взялся, получается какая-то фигня, и с этим ничего не поделать, измениться невозможно. Это и Сергею, и мне очень знакомо. В этом смысле мы очень похожи. Если песня станет хитом, я буду счастлив.

В этом году на фестивале «ЖАРА» у вас будет юбилейный вечер. Готовите что-то экстраординарное?

К сожалению, нет. Я предлагал провести интересный молодёжный вечер, но у меня будет просто сольный часовой концерт. Моя жена, Анжелика Варум, споёт со мной пару дуэтов, нас просили это сделать. А на следующий день будет концерт Шнура, и если мы успеем, то презентуем там свою песню. Потом будет концерт Успенской, где я тоже пою с ней дуэтом песню «Небо».

Вообще фестиваль «ЖАРА» очень быстро стал знаковым. На второй год существования он уже был крутым мероприятием. Эмин - умница, всё, чем он занимается, всегда серьёзно, и это не пропадает, не теряется на полпути.

Каков идеальный день Леонида Агутина?

Идеального дня, конечно, не существует. С одной стороны, идеальный день можно провести в Майами: просто пойти с утра на море, потом на теннис, потом в итальянский ресторан с женой. Это будет отличный, великолепный день, когда на душе спокойно и приятно. Но если таких дней будет много подряд, то станет тревожно, потому что я почувствую, что чего-то не сделал, что-то упускаю.

С другой стороны, идеальный день - это когда я сделал кучу дел, и все они удались. Безумно уставший пришёл домой, а там - прекрасный ужин, ровно то, что я хотел съесть. И это тоже великолепно. Поэтому главное - чтобы все идеальные дни были разными. В этом кайф жизни.

Текст: Пилягин.
Дата публикации: июль 2018 г.

Беседовал Андрей Коняев.

«У меня на ушах вкусы сограждан»

Леонид Агутин рассказал «Ленте.ру» о компромиссах, музыке для народа и «Голосе»

В воскресенье, 8 декабря, в «Крокус Сити Холл» пройдет концерт Леонида Агутина, посвященный его 45-летию. За пару недель до этого у певца вышел новый альбом «Тайна склеенных страниц», поэтому на концерте помимо старых вещей прозвучат и совсем новые песни. Впрочем, сейчас эстрадную популярность Агутина заслонил телевизионный успех - певец в качестве одного из наставников участвует в вокальном шоу Первого канала «Голос». «Лента.ру» поговорила с Леонидом Агутиным и выяснила, почему в России так не любят мажор и почему отечественный слушатель равнодушен к песням Уитни Хьюстон в исполнении российских певцов.

В интервью «Ленте.ру» Леонид Агутин рассказал о том, как он сочиняет и записывает свою музыку. При этом, по словам певца, вкусы россиян нередко вынуждают его идти на компромиссы - упрощать собственные сочинения до «съедобной» формы. Агутин также объяснил, почему отечественному исполнителю трудно выйти на западный музыкальный рынок, - оказалось, что собственное тщеславие артиста является далеко не последним препятствием на этом пути. Наконец, Агутин рассказал, куда уходят талантливые победители разного рода вокальных конкурсов и почему «Голос» - это своего рода музыкальная Олимпиада.

Леонид Агутин: Он в первый день в iTunes был на второй позиции. А сейчас даже и не знаю, не спрашивал.

У вас в последнее время выходит много дисков. Кажется, только в этом году три штуки?

Ну, у меня и раньше больше трех лет не было перерыва. Но тут будто прорвало. Я вообще в этом году много чего сделал.

Расскажите подробнее?

У меня был в Юрмале юбилейный концерт, тридцать два номера - все надо было подготовить, новые версии для каждой песни написать, сорок артистов собрать и с ними отрепетировать. На мой взгляд, знаковое событие получилось: трехчасовой прямой эфир на центральном телевидении, абсолютно живой концерт. И без накладок прошло, просто удивительно! Большой живой концерт - не только для нас редкость, но и на Западе такое редко бывает, ведь те концерты, которые мы смотрим на DVD, живые концерты, они все-таки смонтированы, смиксованы, иногда даже переписаны.

А помимо концерта была еще запись пластинки, подготовка к другому юбилейному концерту, уже в «Крокус Сити Холл». Там тоже надо многие номера готовить. «Голос» вот много времени забирает.

Где писали альбом? Где сводили?

Записывали в Твери, где и большинство моих пластинок, в студии SALAM. Я там работаю с 91-го года, то есть 22 года уже. До того, как я к ним пришел, я всего две пластинки - хотя какие пластинки, кассеты - записал. Но никак не мог найти соратников по звуку, чтобы могли со мной вместе творить, а не просто время отрабатывать. В общем, нашел таких ребят, которые тебя без хорошего материала не отпустят, в Твери.

Сейчас я часто в Москве могу записывать какие-то отдельные треки - в Тверь не наездишься постоянно. Или можем сводить в Штатах. Но начало процесса, создание аранжировки все равно по-прежнему происходит в Твери, потому что я привык. Там стены родные, там я запираюсь на два-три дня и выдаю.

Ну какие-то референсы у вас были?

Естественно. Набор приемов, знакомых ладов, фишек у любого музыканта есть. За основу я брал латинские, кантри и блюзовые приемы. Все это ставилось на собственную мелодическую фактуру, получался симбиоз. Но в конечном итоге все равно невозможно было делать похожее на кого-то конкретно, потому что поп-музыка - это самый сложный жанр. Хорошо, если есть гитарист, который почти как Пако де Люсия, но при этом не копирует его полностью, а делает что-то свое. Мне такого музыканта найти повезло. Это Саша Ольцман, который сыграл все гитары на первой пластинке. Он когда-то работал в группе «Поющие сердца», в которой мой папа был директором и гастрольным менеджером. Саша меня помнил маленького еще, а потом я его случайно встретил, попросил помочь. А он говорит: «Ты не представляешь, я три года просидел в испанском кабаке и так набил руку на фламенко, я тебе точно помогу!» Я обрадовался, но, признаюсь, такого уровня, какой он показал, я не ожидал. Он просто гений. И при этом он фламенко играет, но совершенно по-нашему, по-русски.

Когда вы так говорите, я себе представляю Am-F-C-E, сыгранные в ритме фламенко.

Ну не до такой степени по-нашему (смеется ). Чтобы вы понимали, какого уровня он музыкант, я историю расскажу. Мы в 94-м снимали в Испании клип «Того, кого [не стоило бы ждать]». У нас был свободный день (дело было в Барселоне), и мы пошли перекусить в старый город. Нашли там типично туристическое место. Сидит там гитарист играет, фламенко танцуют.

Гитарист очень хороший играл, и я спросил, может быть, он мог бы сыграть с нашим гитаристом. Нам объяснили, что это невозможно, что у него профессиональный инструмент, в общем, никак. Мы посидели, стали собираться и в гардеробе столкнулись с этим гитаристом. У него тоже рабочий день закончился. И как-то Саша попросил у него гитару просто попробовать. И дальше мы два часа сидели в этом гардеробе, играли. Гитарист обалдел просто: человек из Москвы, а так фламенко играет...

Хорошо. А как вы воспринимаете свое творчество в контексте мирового?

Мне очень сложно воспринимать в мировом контексте свое творчество. Я все-таки человек сплошных компромиссов. Я воспитан на форматах, на русском радио. У меня на ушах вкусы сограждан. То есть мне иногда приходится где-то жалеть аудиторию, заключать в четыре четверти что-то, что можно было сделать на пять. Или упрощать какие-то вещи. Чуть-чуть отойти в сложный бридж, а потом вернуться к съедобному припеву. Просто чтобы запомнилось.

У меня были попытки, даже довольно успешные для той музыки, которую я делал, выйти на международный рынок. Мы с Cosmopolitan Life как-то один раз очень хорошо продались в Германии. Очень хорошо. Но я сделал ошибку, пошел на поводу у немецкого продюсера, который предложил распространять диск по всему миру. В результате большие средства были потрачены на продвижение диска в разных странах. Это было глупостью. Надо было хвататься за ту страну, в которой хорошо идет, и дожимать, а мы этого не сделали. Но мы решили, что это все же нормально, и надо покорять Италию, Восточную Европу, Америку.

Тщеславие сыграло роль?

Да, тщеславие сыграло свою нехорошую роль. А нужно было стать, скажем, гастролерами одной отдельно взятой европейской страны. И потом уже думать, что делать дальше. Вплоть до выпуска следующей пластинки.

Но что было, то было. Второй раз в эту реку войти невозможно. Вообще у нас с тем альбомом сложно вышло: для интеллектуалов - это поп-музыка, а для любителей поп-музыки - это слишком сложно. Непонятно было, через что промоутировать. Не MTV и не джазовые фестивали, вот что это? Мексиканскую музыку обычно транслируют на радиостанциях, на которых звучит обычный деревенский латино. То есть совсем в жанре, куда ты никак не можешь попасть, потому что ты с акцентом, потому что ты делаешь не совсем, как у них, а нужно чтобы совсем как у них.

Когда я слушаю какое-нибудь мексиканское радио, я понимаю, что я, ребят, по сравнению с вами просто Бетховен, вернее Моцарт, любая моя песня будет по крайней мере чем-то новым для вас. Песня «Остров» должна быть у вас суперхитом, потому что никто из вас такую песню даже приблизительно не придумал. Вы такие предсказуемые все ужасно, вы даже боитесь влево-вправо отклоняться. Но они такие и есть, им не нужна «другая» песня, им нужны свои, чтобы 180-ая была похожа на 179-ую песню. И именно это им нравится, и именно от этого они получают удовольствие.

А как же цифровые способы распространения?

Все равно надо начинать с нуля. У меня сейчас много предложений, в частности из Штатов. Конечно, сейчас не нужно быть молодым человеком, которого Sony берет на большой бюджет. Сейчас неважно, сколько тебе лет, неважно, что ты играешь, ты найдешь своего потребителя. Сейчас, говорят, ты двадцать тысяч пластинок продашь и у тебя уже, считай, золото, потому что это очень круто. Но я говорю: «Я уже стар для этого».

Вам же всего 45 лет, откуда вдруг «я уже стар для этого»?

Да, но мне ужасно лень снова начинать доказывать. Опять все эти тьюторы, петь по-английски. Я и так здесь что-то доказываю постоянно - музыка непростая, мучаюсь, что массовое что-то тяжело сделать. Но все-таки здесь меня знают. Есть очень много артистов в Штатах, которым семьдесят и они популярны, но когда-то они были популярны в двадцать. С нуля никто не начинает. А я бы еще сам кого-нибудь продюсировать хотел бы.

Ну, вы сами жаловались на компромиссы. А там могли бы попробовать что-то новое. Не ограничивались бы мнением слушателей.

Это почти слово в слово доводы тех, кто уговаривает меня уехать. Говорят, мол, там ты сможешь, уже не задумываясь о формате, сделать как сам захочешь. Мол, у тебя много русских поклонников, они поймут. Я им объясняю, что русские по-другому устроены. Русским не нужна пластинка на английском языке. Знаешь, когда Марк Энтони довольно среднюю, серенькую пластиночку записал (с электронными дудками), он с ней выступал в Madison Square Garden. Так вот, он два полных Madison Square Garden"а битком собрал. На 90 процентов это были латиноамериканцы, которым пофигу было, что сыграно не в живую! Человек по-испански поет в Америке, он наш, мы придем, скажем «Viva Cuba! Viva Argentina!».

Русские немножко по-другому: «Ой можно подумать, можно подумать, ну я не знаю, сейчас вы будете в Америке звездой!» Нет вот такого: «Наш, вот мы за него сейчас!» Наш должен знать свое место. Пой на русском, не надо начинать этот выпендреж. Для американца твой акцент будет забавный, симпатичный, а для русского он будет свой, русский, это им не нравится. Вот не надо этого, ты вот давай, делай как делаешь и не выпендривайся, пожалуйста.

Мне кажется, что все время! (смеется ). Я постоянно думаю о проекте. Дело даже не в том, сколько времени уходит на репетиции, а в том, что голова постоянно в процессе. Довольно сложно составить все эти программы, чтобы и номера были интересные, и каждого человека из моей команды в выгодном свете представить

А вы ставите перед собой и такую цель - представить каждого?

Да, конечно. Мне очень важно, чтобы ребята по максимуму получили от этого проекта. Он для каждого из них должен стать событием. Ну и, как я говорил, с некоторыми хочу потом поработать. Имена сейчас не назову, а то гении еще могут и сами не захотеть.

Внимание к вам со стороны иностранцев как-то связано с участием в «Голосе»?

Да, это же мировая сеть, корпорация. Если ты участвуешь в этом проекте, то считается, что ты у себя в стране признанный человек, и это круто. Надо понимать, что судьи в разных странах всегда сидят примерно в одном порядке. То есть Градский сидит на месте, где сидит Том Джонс, Дима Билан сидит на месте, где сидит кто-то из R&B или рэп музыки. Женщина в жюри всегда одна, а я сижу на месте профи примерно моего возраста, то есть лет 40. Это обязательно, вне зависимости от страны, крайнее левое кресло.

Недавно я был в Майами, на студии Criteria Hit Factory (помогал дочке записать альбом, у нее группа Without Gravity). Меня там все хорошо знают. И вот, когда мы записывали, прибежал шеф студии и говорит: «Voice, ты молодец, я видел все». Им все равно, и в Иране тоже Voice, не важно где. В эту контору просто так не берут, как бы считается.

Я придумал номер, «Босоногий мальчик» будет в такой медленной самбе. Там будет огромный развернутый бридж на португальском языке, который будет петь вся моя команда хором. Минимум нужно двенадцать человек, чтобы это прозвучало. Лучше - больше. Вот такое будет их участие, слава богу, никто не отказался.

Есть еще несколько известных гостей, без которых нельзя. Я не могу петь «Аэропорты», могу в концертах петь, но по телевизору не могу ее спеть без Володи (Преснякова - прим. «Ленты.ру» ), просто нехорошо, некрасиво, да и скучно.

Вы знали, что эта песня довольно популярна в караоке? Как «Рюмка водки» Лепса или «Без тебя» Михайлова.

Да-да, я знаю. С этой песней вообще была целая история - мы ее целый год носили по радиостанциям. Радиостанции говорили: «Да вы что? Темный лес! Вы что, рок? Это сложно». Там же мажор, потом в миноре припев.

Чтобы протолкнуть эту песню, мы с Володей почти год ходили с ней на все съемки в Останкино, на все эти Дни работника народного хозяйства, сборные солянки под фанеру. Мы клип показывали, песню полгода на радио директор мой носил. В результате она из-за телевидения и раскрутилась. Потом ее взяли на радио и бац - «Золотой Граммофон»!

А потом проходит пару лет, я несу новую песню - «Время последних романтиков». И что мне говорят? Правильно. Что это сложно, не, этого не надо.

Вы сказали про мажор. У нас же народная музыка либо грустная, либо очень грустная. Вон, даже веселые детские песни - «Учат в школе», «Голубой вагон», про волшебника и день рождения у Гены - все в миноре.

У нас в стране к мажору очень странное отношение. Это фирменно, это музыкально, это современно - делать грустные баллады в мажоре. «Аэропорт», в принципе, тоже тяготеет к мажору. Но там минорный припев. Если нет минорного припева - все, ничего не получится. А у меня ведь есть песни - «Время последних романтиков», «Игрушки», так там мажор полный. Чистый, фирменный мажор: блюзовые ходы, пониженные ступени, тяготение к каким-то развернутым аккордам. Но такая музыка почему-то у нас в стране не прижилась...

А как вы относитесь к интернет-пиратству?

Как я могу относиться к пиратству? Никак. Да меня это и не должно интересовать. Это вне моей компетенции.

То есть, если вы видите у кого-то в «Вконтакте» свою песню на стене, вы, в отличие от Сергея Лазарева, ужаса не испытываете?

Нет, я могу этот ужас испытать, если я уже договорился с выпускающей компанией, а песня появилась еще до выхода альбома. Это, конечно, неправильно - еще подумают, что это я сделал, слил. А у меня договор. А все остальное - не моя забота, а забота выпускающей компании, пусть они переживают.

Да и не замечал я, если честно, чтобы в Фейсбуке много музыки слушали. В основном фотки рассматривают. Стишок могут заценить. А в других соцсетях меня и нет.

Сам не знаю, но скорее мне не хочется. Должен быть другой человек, который будет все по-новому делать. Боюсь надоесть, я же сделал в принципе, что мог. Сделал неплохо. Кто-то должен меня сменить.

Да и мне морально это тяжело - каждые полгода. Первую половину года Юрмалу готовил, вторую - «Голосом» занимаюсь. А жить когда?

Как вам второй сезон?

Хороший, удачный и сильнее первого. Это же конкурс для профессионалов, а в чем прикол тогда? Это не «Фабрика звезд», здесь не учат петь. Здесь уже в первом туре отбирают только тех, кто умеет петь. А умеют петь кто? У кого есть опыт.

Когда на слепом туре выбирали людей, было проще? Представляли себе, кого сведете в пары?

Нет, не представлял. У меня нет принципа: костяк взял, а дальше на выброс. Это нехорошо, на мой взгляд. Я всех набрал абсолютно осмысленно. Потом ведь очень тяжело расставаться, но ничего не поделаешь. Я очень много трачу времени на тренинги психологические, чтобы они понимали, что мы делаем концерт, мы делаем шоу. Главное, быть частью чего-то очень хорошего. Это важнее, чем быть самым лучшим у себя дома, в четырех стенах. Что даже один-два раза выступить с лучшими - это уже очень здорово.

Вот есть певица Нюша, которая выиграла «СТС зажигает суперзвезду». Не сгинула на корпоративах и вроде даже поет. Но поет на 10 процентов от возможностей - она же ведь и блюз умеет, и вообще. А что будет дальше, по-вашему, с участниками «Голоса» ?

Блюз, джаз, соул, фанк, р"н"б и очень сильные, мощные голоса - это для нас то же самое, что спортивное соревнование. Это воспринимается только в рамках конкурса. Вот пока идет конкурс, очень важно, кто лучше споет Уитни Хьюстон. И все, кто любит шансон, кто любит русский рок, кто любит русскую поп-музыку, во время этой Олимпиады, чемпионата России по голосу, собираются - им интересно, им нравится. Но как только заканчивается конкурс, никому Уитни Хьюстон больше не нужна.

Это очень странно. У нас довольно много иностранной музыки.

Так я про это говорил. Им можно, нашим нельзя. Simply Red приезжают и собирают Олимпийский. Simply Red. Мелодично, но сложно. Но довольно просто для меня. Для меня это элементарно. Я могу это делать просто вот так. (Щелкает пальцами ). Но мне нельзя это делать. Не надо, спасибо, чувак, для этого есть Simply Red.

А в чем причина?

Этот вопрос, на который я не могу ответить. Я только знаю, что это так. И при этом постоянно говорят: у нас так не могут. А как же мы это сможем, если вы, слушатели, нам этого делать не даете, вы не хотите от нас это слышать? Радио у нас этого не берет. Мы-то хотим делать что-то посложнее - пусть те же три аккорда, но по-другому взятые, нажатые в другом ритме, сделанные в другой гармонии. Но вы хотите слушать то, к чему привыкли. Как мы можем стать звездами, не делая то, к чему вы привыкли? Мы не можем. С нашим умом и талантом сидеть дома и кричать «Я непризнанный гений!» мы отказываемся, ребят. И если вы хотите это слушать, значит, мы используем наши приемы, которые мы знаем, более или менее так перемежая их с вашими, но не унижаясь сильно, чтобы вам было понятно.

Вот ты, скажем, инженер. Тебя спросят: ты хороший инженер? А ты такой в ответ: мол, меня просто пока не поняли, поэтому я ничего не построил. Как? Значит, ты плохой инженер. Чем больше ты получаешь, тем лучше ты делаешь свою работу. Поэтому приходится ее делать таким образом.

Это замкнутый круг. Что касается культурных приобретений, то все постепенно, по чуть-чуть: вот эта песня шлягернула, а вот эта нет. На эту ты ничего не потратил, которая шлягернула, она просто выстрелила, а на эту ты потратил восемьдесят тысяч долларов на клип. Ее две недели показывали и все. Зато она в моей жизни есть. Вот такая у меня работа, и есть те пять процентов слушателей, которые обратили внимание на это, - им стало не так грустно, тем, которые понимают. Все-таки есть у нас что-то такое, что-то святое еще. Есть у артиста, понимаешь. Я обязан баловать этих людей, неокупаемых, хотя мне это стоит денег. Но я окупаю это какими-то другими вещами. Вот и все. Песней про шофера, например.

Вот вам 45. Где вы видите себя еще через 25 лет?

Не знаю. Главное, чтобы не в гробу.

Ну, например, где вы будете жить? Тут? У вас дочка в Америке. Будет к маме и папе, как в деревню, в Россию приезжать?

Очень сложный вопрос. Жизнь меняется быстро. Просто я хочу, чтобы дети мои прожили без глобальных потрясений, которые способны перевернуть их навсегда в худшую сторону. И это главное, что я хочу.

Привозить ее не собираетесь обратно в Россию?

Нет. Я просто не хочу сейчас, на этом этапе, взять и все в ней поменять. Слава Богу, русский она не забывает, это единственное, что я у нее сейчас прошу. В остальном жизнь идет, если она сама захочет в двадцать лет приехать, то приедет. Не буду ее трогать принципиально, чтобы никаких потрясений. В том числе и политических.

Она там с бабушкой и дедушкой. Не переживаете за нее?

Конечно переживаю. Не хочу, чтобы ее кто-то обидел, кто-то сердце ей разбил. Любой отец, думаю, за ребенка волнуется.

Я помню себя в 15 лет, я был уверен в том, что я умнее родителей. Мол, тут мне помогите, а дальше я сам. Она абсолютно такая же. Я, знаете, так хотел сына, а получил дочь, со всеми теми способностями, которые мне хотелось бы видеть в сыне. И, может, это лучше, чем если бы родился сын, но с другим складом характера, ума и так далее. В то же время я очень за нее беспокоюсь, потому что вижу в ней все-все те же самые комплексы, какие-то опасные рифчики, на которые она по жизни может наскакивать. Ее открытость, ее сердечность, ее отношение к людям, ранимость, постоянное творческое состояние, состояние жизни в придуманном мире.

Все это сложно и опасно, и для девочки даже опаснее, чем это было для меня, для мальчика. К чему все это приведет, я не знаю, не знаю, кем она станет, какую карьеру выберет. Быть может, она вообще не будет музыкантом. У нее ведь вообще очень мощные литературные способности. То, что она пишет тексты, это одно. Но она же еще пишет прозу, меня даже специально вызывали в школу ее педагоги, говорили, что ей следует плотнее заниматься литературой. У нее талант, она может начать писать серьезно уже скоро. Опять-таки по-английски. Тяжело это пережить. Я сам человек, работающий со словом и хорошо знающий литературу и историю. Она не может в тонкостях понять, что делаю я, а я не могу в тонкостях понять, что делает она. Это не очень...

Современную музыку слушаете?

Нет, не слежу, слушаю что подвернется. В основном околоджазовую музыку и, честно говоря, больше старье.

За политикой, экономикой следите? Новости читаете?

Ну да, я же взрослый человек. Вот, например, Украина - очень важная для меня страна. Мне, конечно, страшно за то, что там происходит. Но политика - это очень долгий и серьезный разговор. Еще больше, наверное, чем мы с вами проговорили. Меня просто зовут, мне надо идти.