Кто же она и сколько их было? Две или одна?Флавицкий "Княжна Тараканова"
К.Флавицкий, Княжна Тараканова, 1864г, холст, масло
Государственная Третьяковская галерея, Москва (Увеличение изображения по клику)
Впервые эту, в свое время нашумевшую картину, до сих пор привлекающую внимание множества посетителей Третьяковской галереи, увидели на выставке Академии художеств в 1864 году. Полотно К.Флавицкого волновало своим остродраматичеким сюжетом.
Живописец изобразил каземат в Петропавловской крепости, за стенами бушует буря, высоко поднялись воды разъяренной Невы, началось наводнение...
Вода уже врывается в темницу. На кровати стоит прислонившаяся к стене красивая, грациозная женщина. Она в отчаянии, близок ее смертный час. Мокрые крысы выбираются из воды и ищут спасения на постели узницы.
На знаменитой картине Флавицкого под именем княжны Таракановой изображена, действительно жившая во времена императрицы Екатерины II, молодая красивая авантюристка, непроглядно-темного происхождения, которая выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и одновременно за родную сестру Емельяна Пугачева. Она была арестована в Италии по приказу Екатерины II и умерла в каземате Петропавловской крепости в конце 1775 года.
В истории России немало легенд и былей, но эта, благодаря картине, интересует каждого, кто видит её в галерее.
B октябре 1772 года в Париже объявилась молодая очаровательная женщина - та самая, которая позже стала называть себя Таракановой.
У нее было и другое имя - Али Эмети, княжна Владомирская. Она остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Ее окружали толпы прислуги. Рядом всегда находились барон Эмбс, которого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, комендант и управляющий.
Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь парижан необычайное оживление. Принцесса Владомирская открыла салон, рассылала приглашения, и на них охотно откликались.
Сказать по правде, публика у нее собиралась самая разношерстная: так, среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, которого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой почитали за великую честь оказаться в столь изысканном обществе.
Торговец с банкиром уверяли, что всегда рады оказать помощь высокородной черкесской княжне (ибо, по ее словам, родилась она в далекой Черкесии), которая вот-вот должна была унаследовать огромное состояние от дяди, ныне проживающего в Персии.
Как же выглядела таинственная княжна? Вот как ее описывает граф Валишевский:
"Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, как у Елизаветы, цвет глаз постоянно меняется - они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность,и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры - похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку,точнее, так называют ее многие,- племянницу знатного, богатого перса..."
Есть и другое, довольно любопытное описание княжны Таракановой - оно принадлежит перу князя Голицына: "Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по-персидски и по-арабски".
Среди гостей, особенно часто наведывавшихся к княжне, был польский дворянин граф Огинский. Он прибыл в Париж, чтобы просить французского короля помочь его многострадальной Польше.
Был у княжны и другой верный поклонник - граф де Рошфор-Валькур, которого ее красота буквально пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству.
Но вот неожиданность! Королевские жандармы заключили под стражу, так называемого, барона Эмбса! Оказалось, что он вовсе не барон и не родственник княжны, а обыкновенный фламандский простолюдин и ее любовник. Арестовали же его за то, что он отказался платить в срок по векселям. Правда, вскоре его выпустили - под залог. И дружная компания (княжна, Эмбс и Шенк)спешно отбыла в Германию...
Граф де Рошфор, сгоравший от любви, последовал за своей возлюбленной во Франкфурт. Больше того: он представил княжну князю Лимбург-Штирумскому, владетелю, как и большинство немецких мелкопоместных дворян, крохотного участка земли и предводителю войска из дюжины солдат. Князь Лимбургский тут же влюбился в прекрасную черкешенку И та решила поиграть на его страсти - разумеется, с выгодой для себя. Ей это удалось, причем настолько, что, в конце концов, князь попросил ее руки! 0 существовании настоящей княжны Таракановой ей могло быть известно понаслышке - стало быть, она вполне могла присвоить себе ее имя и дурачить людей направо и налево. Так, например, доподлинно известно, что, наезжая в разные европейские города, она представлялась под различными именами называясь, в частности, то мадемуазель Франк, то мадемуазель Шоль, и повсюду заводила любовные связи и выманивала у простодушных поклонников деньги.
А между тем князь Лимбургский постепенно становился рабом своей страсти. Ослепленный любовью, он не заметил, как в окружении княжны Таракановой, теперь все ее называли именно так, появился поляк по фамилии Доманский. Он был молод, хорош собой, обладал живым умом и отличался завидной храбростью, причем не только на словах, как многие, а и на деле. Таким образом, в нашей истории возник еще один поляк - быть может, не случайно.
В 1772 и 1773 годах Польша переживала кризис, который, впрочем, ей так и не будет суждено преодолеть. Екатерина II навязала полякам в короли своего фаворита Станислава Понятовского. У власти он держался исключительно благодаря покровительству русских, прибравших к рукам буквально все: и польскую армию, и дипломатию, и местное управление. Большая часть польских дворян, грезивших об аристократической республике, взяла в руки оружие, чтобы защищать независимость своей родины. Но полки Станислава и Екатерины разбили повстанцев в пух и прах. А тем из них, кто выжил, пришлось покинуть Польшу.
Граф Огинский обосновался в Париже, а князь Карл Радзивилл, вильненский воевода и главный предводитель конфедератов (так называли польских дворян, восставших против Станислава) предпочел поселиться в Мангейме. За ним последовала большая часть его сторонников. Они не скрывали своего стремления - припервой же возможности вновь выступить с оружием в руках против Станислава. Доманскому больше, чем кому бы то ни было, не терпелось сразиться за независимость Польши.
При нем состояли некий Иозеф Рихтер, некогда служивший графу Огинскому в Париже. Огинский "уступил" его княжне Владомирской. Так Рихтер в свите княжны попал в Германию. Рихтер рассказал Доманскому, своему новому хозяину, о княжне, о ее "причудах, красоте и обаянии". И Доманский, питавший слабость к красивым женщинам, влюбился в нее без памяти. Наша княжна определенно напоминала сирену. Но после того, как в жизни княжны Таракановой появился Доманский, ее поведение резко изменилось. До сих пор Тараканова вела себя как отъявленная авантюристка. Теперь же она и вправду возомнила себя претенденткой на престол.
Шалемель-Лакур, наиболее подробно изучивший эту запутанную историю, считал, что такая перемена произошла с ней не случайно. Польские эмигранты хорошо понимали, что Екатерина была намерена стереть их родину с лица земли, и единственное, что могло спасти Польшу - это отстранение Екатерины от власти.
Может, ее следовало убить? Трудное дело, даже невозможное. А что, если выставить против Екатерины достойную соперницу, представив ее русскому народу как единственную законную наследницу российского престола? Неплохая идея! Россия испоконвеку считалась страной дворцовых заговоров и переворотов, где народ, готовый к любым неожиданностям, всегда жил в ожидании какого-то чуда.
В то время, когда Доманский повстречал Тараканову, в Европе только и говорили что о пугачевском бунте. Разве Пугачев не выдавал себя за царя Петра III? Того самого Петра III, мужа Екатерины II, которого убили сторонники Екатерины по ее же - как поговаривали - приказу. Пугачев, возникший невесть откуда, взял к объявил: - Я - Петр III, чудом спасшийся от смерти. Ступай же за мной, народ русский, и отомсти нечестивой жене, взалкавшей моей смерти! Однако же не успели казнить Пугачева, как объявился еще один "царь"- греческий врач по фамилии Стефано. Он странствовал по Черногории и во всеуслышание заявлял: - Я - царь Петр III! Таким образом, в сложившихся исторических условиях у женщины, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы, шансов было ничуть не меньше, нежели у каких-то там Пугачева или Стефано. Как раз в это время Тараканова участвовала во всех сборищах польских эмигрантов. Тогда-то князь Радзивилл, которому Доманский поведал о "явлении" княжны, написал: "Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую гeроиню". Единственным человеком, взирающим на всю эту мышиную возню с полным равнодушием, был князь Лимбургский. Он даже не заметил, что его возлюбленная изменяет ему с Доманским. Каково же было его изумление, когда Тараканова сообщила ему, что намерена покинуть Германию, потому как ее ожидают в Венеции. Она была с ним нежна, но во всем, что касалось ее амбиций, держалась твердо и решительно.
Как-то она показала ему письмо, полученное якобы от сподвижницы Радзивилла, где было написано, что Людовик XV одобряет ее намерение отправиться в Константинополь и заявить о своих правах на российский престол. К тому же в Венеции ее уже ждал Радзивилл.
Перед лицом столь убедительных политических доводов несчастному князю Лимбургскому ничего не оставалось, как смириться. Он поклялся, что будет любить Тараканову до конца своих дней, и, снарядив для нее величественный кортеж (на что ушли немалые деньги) проводил ее до Де-Пона. Больше того: он даже признал за нею право, в случае своей безвременной кончины, взять титул княжны Лимбург-Штирумской и закрепил это на бумаге. Так что Тараканова, прибыв 13 мая 1774 года в Венецию, уже представлялась как графиня Пинебергская - такназывалось одно из поместий князя Лимбургского.
Тараканова в гондоле поднялась вверх по Большому каналу. Ее встpeтил сам Радзивилл - он нижайше поклонился новоявленной русской императрице. Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь постоялый двор, в гостиницу или частный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке. Тем не менее документы бесспорно свидетельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во французском монархе сочувствие к cудьбе Польши. Кроме того, королевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Екатерины II была непрочной.
Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал по- литический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.
Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лицезреть ее спешили многие и главным образом - обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне.
Поляки из ее окружения были бедны, как церковные мыши, а содержать за свой счет целый «двор», пусть и небольшой, оказалось весьма и весьма накладно. Спустя какое-то время Тараканову начали одолевать кредиторы. И вот в один прекрасный день наша княжна без малейших колебаний велела собрать весь свой скарб и подалась в Рагузу.
Перед отъездом она созвала польских дворян, и обнадежила присутствующих, заявив, что сделает все возможное, чтобы наказать виновных и отомстить за все злодеяния, совершенные против Польши.
А Франция по-прежнему оказывала ей покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний - они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле.
Судя по всему, она довольно хороша знала жизнь русского народа и неплохо разбиралась "во всем, что имело касательство к Востоку". Но неужели этого было достаточно, чтобы претендовать на российский престол? Иные в этом все же сомневались. И тогда, Тараканова призвала к себе Радзивилла и показала ему бумаги, среди которых была духовная Петра Великого и еще одна, написанная рукой Елизаветы и закрепляющая за Таракановой право на титулы и корону Российской империи. Таким образом, в своем завещании Елизавета признавала Тараканову родной дочерью и выражала волю, чтобы та сменила ее на престоле и правила под опекой князя Петра Гольштейна.
Как отмечает Шалемель-Лакур, Радзивилл нисколько не усомнился в подлинности ее бумаг. Поляк не удивился и тогда, когда Тараканова призналась ему, что Пугачев (как раз в это время он, подобно урагану, опустошал российские губернии) никакой не Петр III. В таком случае, кто? А просто, как и она, сын Елизаветы и Разумовского.
Тут уж она явно хватила через край. И Радзивилл, прежде всегда такой услужливый, стал посещать ее все реже и реже. К тому же тогда был подписан русско-турецкий мирный договор. И поляки, ненавидевшие Екатерину и Россию, теперь возлагали большие надежды на помощь Турции. Их надежды не оправдались, но в сложившейся политической ситуации авторитет Таракановой стал заметно падать.Поползли слухи, будто Тараканова - самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Тарака- новой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать.
Вскоре ей стало известно, что в Средиземном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси.
Тараканова написала Орлову, признавшись, что она - истинная российская государыня, что Пугачев - ее брат, а турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым человеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол. Но ответа она так и не получила.
А тем временем за нею по пятам, как когда-то в Париже и Венеции, толпой следовали кредиторы. И, как в Париже и Венеции, наша княжна взяла и втихомолку скрылась! Чуть позже она объявилась в Неаполе, в английском посольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его супруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростертыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу. В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под покровительство какой-то кардинал - Тараканову вот-вот должен был признать и папа...
Между тем в Санкт-Петербурге Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала. Пришло время раз и навсегда покончить с интриганкой, которая становилась уже не на шутку опасной. Кому же доверить столь необычное и деликатное поручение? Екатерина решила не колеблясь - только Алексею Орлову. Тому самому, которому Тараканова имела наглость и неосторожность писать. Орлов переправил послание, адресованное ему, Екатерине, и та дала вот какой ответ, в послании, от 12 ноября 1774 года: «... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по-прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану». Орлову предстояло начать игру. Его флагман бросил якорь в Ливорно. Княжна покинула Рим и остановилась в Пизе. И вот в один прекрасный день Тараканова получила великую весть: к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его. Представ перед Таракановой, Орлов тут же отвесил ей нижайший поклон и всем своим поведением дал понять, что признает в ней настоящую княжну.
Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. И всякий раз княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее.Адмирал выслушивал и согласно кивал.. Единственное, чего не учла Екатерина, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице,- этого,что та была молода и красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в нее без памяти. Он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем. Вскоре он смиренно спросил будущую "императрицу", не удостоит ли она, Романова, простого Орлова чести стать его супругой. Потеряв голову от столь нежданного счастья, Тараканова согласилась. Тогда адмирал предложил отпраздновать их свадьбу на его корабле - "частице земли русской". И Тараканова, облаченная в подвенечное платье, взошла на борт русского флагмана. Но не успела она ступить на палубу, как матросы схватили ее и увлекли в самый дальний трюм. На флагмане подняли паруса. Хитрость Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался сильнее влюбленного мужчины.
Тараканову доставили в Россию и бросили в темницу. Человеком, которому поручили вести дознание по делу Таракановой, был великий канцлер Голицын. Он представил императрице прелюбопытнейшие отчеты, основанные на признаниях самой Таракановой, сообщил что русского языка она не знает совсем. Голицына поразило плохое состояние здоровья Таракановой: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем».
Так в чем же призналась Тараканова? А вот в чем: Зовут ее Елизавета, ей двадцать три года; она не ведает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольштейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан-точно не помнит. Крестили ее в греческой православной церкви... Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашивала свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вместе с тремя мужчинами, национальность которых она не знала, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе. Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в какой-то деревушке - ее название она не помнит. Как ей кажется, ее просто пытались отравить.канцлер Голицын Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному наущению ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III... Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним крестьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обращался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Гали, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан. Там он обходился с нею как со знатной особой. Поверив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны - впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли. Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высочайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью.. Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию. По словам Таракановой, она провела два дня в Астрахани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, нам уже известно.
Но как же быть с притязаниями Таракановой? Впрочем, давайте предоставим слово Голицыну:
В итоге она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а просвое происхождение она, мол, узнала только от князя Гали. Она заявляет, что будто не желала, чтобы ее величали этим титулом - ни князь Лимбургский, ни Радзивилл... Она говорит, что в Венеции строго-настрого запретила полковнику Кнорру обращаться к ней как к высочеству. Когда же тот воспротивился, она подалась в Рагузу и воспретила местным властям употреблять по отношению к ней титул княгини.
Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины 1 - о короновании Елизаветы Петровны, и третье - Елизаветино - о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II...
Она также утверждает, будто направила письмо графу Алексею Орлову единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя труд послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России...
Свой отчет императрице великий канцлер Голицын закончил так: "Узница, уповая на милость императрицы, утверждает, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому,- что в конечном итоге послужило причиной ее размолвки с Радзивиллом.. " Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже никогда не будет суждено выйти на своооду, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо и подписалась- Елизавета. Кроме того, Тараканова написала два письма князю Голицыну и подписалась все тем же именем - Елизавета. Таким образом она дважды совершила непростительную оплошность, чем навлекла на себя гнев Екатерины. Вскоре ей сообщили, что мошеница была дочерью пражского кабатчика; потом - будто родилась в Польше, что объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Однако Екатерину II ни одна из версий явно не устраивала. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.
Вскоре, она обрела некоторое успокоение: оказалось, что самозванка была совсем плоха. Ее то и дело трясло в лихорадке. Участилось кровохарканье. 26 октября 1775 года князь Голицын сообщил Екатерине, что состояние Таракановой плачевно: "Врач, что пользует ее, опасается, что долго она не протянет". И действительно, 3 декабря 1775 года, призвав к себе католического священника, она испустила дух,так ни в чем не сознавшись и никого не выдав.
Известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тараканову. Царица ни разу официально не оспорила ее притязания. Екатерине хотелось лишь одно- го - скорее покончить с этим делом.
"Довольно примечательно,- пишет Шалемель-Лакур,- что никто так и не попытался опровергнуть широко распространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней мере, узнать, что с нею сталось".
Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что "она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского". После долгих кропотливых исследований, подкрепленных красноречивыми документами, историк Шарль де Ларивьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.
Портрет имп. Елизаветы Петровны. Художник Георг Христофор Гроот (1716-1749)
1744г, холст, масло, 161 x 116 см
Музей-заповедник "ГАТЧИНА"
Портрет Екатерины II. Художник Ф.Рокотов (1735 - 1808)
1763г, холст, масло
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Портрет графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (между 1770 и 1783)
Художник Эриксен Вигилиус (Vigilius Erichsen)
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Портрет Станислава - Августа Понятовского. Художник Иоганн Баптист Лампи (1751-1830)
Вторая половина 18 в, xолст, масло. 69x55 см
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Княжна Тараканова (? ум. 1775) самозванка, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского. «Княжна Тараканова» картина Константина Флавицкого 1864 года. «Княжна Тараканова» русский немой… … Википедия
У этого термина существуют и другие значения, см. Княжна Тараканова (значения). Княжна Тараканова … Википедия
У этого термина существуют и другие значения, см. Княжна Тараканова (значения). Княжна Тараканова Жанр драма исторический фильм Режиссёр Кай Ганзен Андре Мэтр Автор сценария … Википедия
Константин Дмитриевич Флавицкий Княжна Тараканова, 1864 Холст, масло. 245 × 187 см Государственная Третьяковская галерея, Москва «Княжна Тараканова» картина художника Константина Флавицкого … Википедия
Княжна самозванка, "всклепавшая на себя имя", была не более как искательница приключений. В сущности, это загадочное лицо так и осталось неизвестным ни по фамилии, ни по имени, ни по роду. И не совсем верно также замечание Екатерины II …
КНЯЖНА - Незамужняя дочь князя*. Великая княжна незамужняя дочь члена императорского семейства. Широко известны картина К.Д. Флавицкого «Княжна Тараканова» и одноименный роман Г.П. Данилевского. Оба произведения связаны с историей авантюристки, выдававшей … Лингвострановедческий словарь
Тараканова Елиз., княжна - (1745 75) под этим именем вошла в историю самозванка, выдававшая себя за дочь имп. Елизаветы Петровны и графа А. Г. Разумовского. Происхождение и наст. имя ее неизвестны. Объявилась в 1770 в Киле, вела роскошный образ жизни, была окружена… … Российский гуманитарный энциклопедический словарь
Гравер на меди, присоединивший к своей фамилии, для отличия от других художников Дмитриевых, прозвище: Кавказский. Род. в 1849 г., получил общее образование в Ставропольской гимназии, и в 1869 г. поступил в ученики Императорской академии… … Большая биографическая энциклопедия
Известный писатель беллетрист, родился 14 апреля 1829 года в с. Даниловке, Харьковской губернии, Изюмского уезда, умер 6 го декабря 1890 г. Первоначальное воспитание получил дома под руководством родителей, сумевших развить в сыне любовь к музыке … Большая биографическая энциклопедия
I Флавицкий Константин Дмитриевич , русский исторический живописец академического направления. Окончил петербургскую АХ (1855), где учился у Ф. А. Бруни. Испытал влияние К. П. Брюллова… … Большая советская энциклопедия
Русский художник К. Д. Флавицкий (1830-1866) вошел в историю русской живописи как художник одной картины — «Княжна Тараканова», за которую автора удостоили звания профессора исторической живописи. И поныне это полотно в числе самых популярных экспонатов Третьяковской галереи.
Картина была написана в 1864 году, и в этом же году впервые выставлена в Академии художеств.
В. В. Стасов, известный критик того времени, высоко ценивший картину, назвал полотно Флавицкого: «чудесной картиной, славой нашей школы, блистательнейшим творением русской живописи».
Картина была приобретена Павлом Третьяковым для его коллекции уже после смерти художника. Сюжетом для картины послужило предание о гибели Таракановой во время наводнения в Санкт-Петербурге 21 сентября 1777 года (исторические данные говорят о том, что она умерла на два года раньше этого события).
На полотне изображён каземат Петропавловской крепости, за стенами которой бушует наводнение. Морозный поток воды из зарешеченного окна уже затопил пол и подступает к краю постели, где копошатся встревоженные крысы.
В заплесневевшей камере видны обычные жалкие предметы арестантского обихода — грубая овчина, заменяющая одеяло, простой деревянный стол, на нем разломанная краюха хлеба и глиняная кружка. Ветхая деревянная кровать вот-вот скроется под водой. А на постели почти без чувств от ужаса и отчаяния стоит, откинувшись к стене прекрасная молодая черноволосая женщина в пышном бархатном платье.
Ее поза, воскового цвета лицо, полузакрытые глаза — все говорит о том, что силы покидают ее. Но и в эти последние минуты перед неотвратимой смертью она кажется прекрасной.
За картину «Княжна Тараканова» художнику Константину Флавицкому было присуждено звание профессора исторической живописи.
История обошлась с ней жестоко, не донеся до нас даже подлинного её имени, было много имён: госпожа Франк, Шель, Тремуйль, Али-Эмете, принцесса Владомир, Элеонора, принцесса Азовская, принцесса Елизавета Владимирская.
Мы же знаем ее как княжну Тараканову. Знаем, прежде всего, по одноименному роману Г. Данилевского и известной картине художника К. Флавицкого.
Сохранились описание её внешности. «Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее черные волосы, цвет глаз постоянно меняется — то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры — похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку — точнее, так называют ее многие,— племянницу знатного, богатого перса...»
Умерла она в стенах тюрьмы 4 декабря 1775года от чахотки. Странная судьба. Тараканова могла бы выйти из каземата и жить. Возможно не на воле, возможно в монастыре, но жить! Убить ее Екатерина бы не осмелилась. Слишком опасно. Ей нужно было только признать свои притязания незаконными и назвать свое настоящее имя, но она предпочла умереть в ранге непризнанной русской принцессы, оставив в нашей истории удивительную загадку:
«Кто же Вы такая, госпожа Тараканова?»
История сохранила сведения и о другой княжне Таракановой.
Авгу́ста Тимофе́евна Тарака́нова.
Вступив на престол 6 декабря (25 ноября по ст. ст.) 1741 года, Елизавета Петровна приблизила к себе своего любимца Алексея Григорьевича Разумовского, недавнего церковного певчего, обладавшего дивным голосом и буйным молодецким характером.
Елизавета Петровна.Худ.Шарль ван Лоо.
Алексей Разумовский. неиз.художник.
Он стал действительным камергером, управляющим имениями, императрица возложила на него андреевскую ленту и пожаловала своему фавориту графское достоинство, позже звание генерал-фельдмаршала.
По воспоминаниям иностранных писателей, современников и знакомых этой четы, у Елизаветы Петровны от брака с Разумовским были дети – сын и дочь. По законам, рождённые от морганатического брака, даже и законного, не имели права на престолонаследие.
Более того, с течением времени они должны были утвердиться в мысли о необходимости добровольно отказаться от света и посвятить жизнь свою Богу, дабы нечестивые люди не смогли использовать их имена в корыстных целях и политических интригах. О сыне письменных свидетельств не сохранилось.
По слухам, жил он до самой своей кончины в одном из монастырей Переславля-Залесского и горько жаловался на свою участь.
Дочь императрицы носила имя Августа. Она, как и брат, получила фамилию Тараканова. По отчеству звалась Матвеевной. И фамилия, и отчество вымышленные. Никаких документальных известий о жизни Августы до 1785 года нет.
Лишь в тот год, когда ей исполнилось сорок лет, по именному повелению Екатерины II её привезли в Ивановский монастырь Москвы, где она была пострижена в монахини с именем Досифея. 25 лет пребывала она в монастыре.
Зналась лишь с игуменьей, духовником и московским купцом Филиппом Шепелевым. Жила в одноэтажных каменных келиях, в помещении, составлявшем две уютные комнаты и прихожую для келейницы. На содержание её отпускалась особенная сумма из казначейства.
По смерти Екатерины II Досифею навещали известные люди, приезжая поздравлять по большим праздникам. Но до самой смерти Досифея жила неспокойно, вздрагивала при каждом шорохе и стуке.
Был у неё портрет Елизаветы Петровны и какие-то бумаги, которые она однажды сожгла. В молитвах и постах прошла её жизнь. Как пишут, была она очень похожа на свою мать, аристократически воспитана, хорошо знала иностранные языки.
Преставилась Досифея 64 лет от роду в 1810 году. Её проводы были пышными, похоронили Досифею в Новоспасском монастыре в усыпальнице рода бояр Романовых, где погребались родственники царственного дома.
Была Досифея нрава кроткого и, говорят, после свидания с Екатериной II сама дала согласие на постриг.
Две княжны Таракановы и две печальные судьбы. Какая из них достоверная?
Константин Дмитриевич Флавицкий (1830-1866)и его картина "Княжна Тараканова"
Автор картины «Княжна Тараканова», Константин Дмитриевич Флавицкий, родился в Москве 13 сентября 1830 года в семье чиновника. Мальчик вскоре осиротел и целых семь лет провел в воспитательном доме для бедных детей. Способности к рисованию у него проявились рано, и это не осталось незамеченным. Флавицкий стал пенсионером Общества поощрения художников, а затем поступил в Академию художеств в Петербурге, где учился у профессора Ф. А. Бруни.
Петербургскую АХ Флавицкий окончил в 1855 г. с большой золотой медалью, присужденной ему за картину "Дети Иакова продают своего брата Иосифа". Медаль давала право на заграничную поездку с целью совершенствования мастерства. Шесть лет (1856-62) художник провел в Италии. Своеобразным живописным отчетом Флавицкого стала большая, полная драматической экспрессии картина "Христианские мученики в Колизее" (1862 г., Русский музей), за которую он получил звание почетного вольного общника АХ.
В картине очевидно влияние К П. Брюллова - кумира академической молодежи середины XIX в. И хотя Флавицкий значился в АХ учеником Ф. А. Бруни, фактически он принадлежал к числу тех, кто боготворил Брюллова. Первая крупная работа Флавицкого не имела успеха. Крамской справедливо назвал ее «трескучей и театральной, лишенной всякого самостоятельного отношения к действительности». Появившаяся на свет, два года спустя, картина «Княжна Тараканова» принесла художнику большую известность.
Картина была написана на сюжет из русской истории. В основу ее положено событие, носящее полулегендарный характер. Таракановыми называли незаконных детей Елизаветы Петровны, дочери Петра I. Точных исторических данных о них не существует. Правда, было известно, что в одном из монастырей в уединении жила какая-то монахиня, «в миру» носившая фамилию Таракановой. Эта женщина для всех оставалась загадкой, находилась под постоянной охраной, но ей оказывались большие почести. Умерла она в монастыре.
Еще за рубежом он задумал написать картину, посвященную злосчастной судьбе знаменитой авантюристки. Об этом свидетельствует рисунок, сделанный в Италии и ныне хранящийся в Государственном Русском музее. Возвратившись из-за границы, Флавицкий в течение двух, лет писал "Княжну Таракановe", показав последний час княжны Таракановой не таким, каким он был в действительности.
На полотне была запечатлена легенда, а не историческая действительность.
Наводнение, которое покрыло волнами территорию Петропавловской крепости, третье по своей силе за всю историю Петербурга, произошло 21 сентября 1777 года, когда вода поднялась на 310 сантиметров выше ординара. Умерла же Тараканова почти за два года до этого наводнения.
Как свидетельствует кандидат исторических наук П.Канн, Тараканова была заключена в деревянную тюрьму Алексеевского равелина. На картине же - каменный каземат с большим для тюрьмы окном.
При Таракановой по личному приказу императрицы на ходились неотлучно трое стражников. На полотне она в одиночестве. Стража под страхом смерти не могла покинуть столь важную преступницу.
Выставку посетил Александр II. Его величество поморщился, увидев полотно, Флавицкого. Как-никак, ведь картина касалась деяний его прабабки. И царь повелелел в каталоге картин против произведения Флавицкого «Княжна Тараканова» сделать отметку, что сюжет этой картины заимствован из романа, не имеющего никакой исторической истины».
Но широкий круг зрителей встретил картину восторженно. В.В.Стасов, выдающийся русский критик и деятель искусства, увидев иа выставе полотно Флавицкого, назвал его, «чудесной картиной, славой нашей школы, блистательнейшим творением русской живописи». Картина имела огромнейший успех и в Петербурге, и в Москве, и за рубежом, в том числе на Всемирной выставке в Париже.
Действительно, несмотря на некоторую идеализацию образа героини, художник вносит в картину ощущение реальной жизни, изображает «низменные» детали, которые раньше не осмелился бы ввести в историческое полотно художник-академист.
На картине - легенда, долго бытовавшая и, как мы видим, и продолжающая бытовать, даже в наше время. Но разве от этого умаляется та большая художественная сила полотна, с которой действует она на обозревающих ее посетителей Третьяковки?
Знаменитый собиратель произведений русской живописи Павел Третьяков обладал огромным художественным вкусом и пониманием подлинного, искусства. Вот почему, увидев «Княжну Тараканову», он зажегся желанием приобрести ее. Переговоры начались с автором, а закончились с братьями Флавицкого.
Флавицкий умер 3 сентября 1866 года, тридцати шести лет,умер от чахотки в зените своей славы. Он работал в традициях академической школы и оставался в плену у историко-религиозных сюжетов, и остался в памяти потомков, как мастер одной картины. Место в истории русского искусства художник завоевал картиной «Княжна Тараканова», которая и в наши дни пользуется любовью зрителя.
По материалам журнала"Работница" 1980-ые годы
автор П. ПАШКИНА, научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи
Княжна Тараканова
Версия 1
Когда в залитых светом залах Коломенского дворца шумело, гремело пиршество, устроенное Петром I в честь рождения дочери Елизаветы,за сотни верст от Москвы, в одной из хат захудалого хутора Лемеши, расположенного на тракте между Киевом и Черниговом, покачивалась под низким потолком люлька с младенцем, сыном казака Григория Розума. Нарекли его при крещении Алексеем, по-украински Олексой.
Олекса рос смышленым, любознательным хлопцем. Отца его, закоренелого гуляку и завсегдатая местных шинков, приводила в ярость любовь к книге, которую он заметил v сына. Однажды. войдя в хату и увидев Олексу с книгой в руках, он бросился на него с топором. Олекса, спасаясь от лютого отцовского гнева, убежал в соседнее село Чемер, к дьячку приходского храма, и взмолился о защите и приюте. Чемерский дьячок устроил его при храме, благо голос у него был, как говорили в старину, ангельский.
Там, в Чемерах, и приметил Олексу Розума полковник Федор Вишневский, возвращавшийся из Венгрии с винами для императорских погребов. Помимо этого, главного поручения, он имел еще одно, так сказать, попутное - искать голосистых парней для придворной капеллы.
Певчего с Черниговщины цесаревна Елизавета впервые увидела и услышала в дворцовой церкви. Да и как было не заприметить его, как не восхититься его пением!.. Рассказывают, что Олекса Розум был на редкость хорош собой. Высокий, стройный, смуглый, с правильными чертами лица, с темными глазами под изящно изогнутыми бровями. Одним словом, писаный красавец. И к тому же голос чистый, звонкий тенор.
Олекса Розум переселился к цесаревне и был зачислен в ее скромный двор в должности бандуриста. После дворцового переворота в ноябре 1741 года, когда тридцатидвухлетняя Елизавета взошла, наконец, на престол, бандурист с хутора Лемеши круто взмыл ввысь:
графское достоинство под новой фамилией - Разумовский, камергер, обер-егермейстер, лейб-компании капитан-поручик и, наконец, генерал-фельдмаршал. Орден святой Анны и орден святого Андрея Первозванного. Тысячи крепостных. При коронации он нес ее шлейф.
Увлечение российской императрицы бывшим певчим и бандуристом было, видимо, настолько сильным и глубоким, что она пошла с ним под венец. Обвенчались Елизавета и Разумовский тайно в подмосковной церкви поздним вечером, 24 ноября 1742 года, в первую годовщину дворцового переворота...
Чем был вызван такой шаг? Скорее всего, тайное венчание было обусловлено политическими соображениями. Сановники опасались, что руки красивой царицы будут домогаться многие европейские принцы. А иностранного засилия итак с лихвой натерпелись в царствование Анны Иоанновны. Бироновщина всем была памятна...
Согласно легенде, года два-три спустя после венчания в подмосковной церкви императрица Елизавета Петровна скрытно родила дочь, которую и прозвали позже «княжной Таракановой». Странное имя, не правда ли?
Князей Таракановых история не знает. Да и причем тут Таракановы, когда с одной стороны - Романова, а с другой - Разумовский? На этот счет строили различные предположения, но убедительнее других представляется одно, связывающее фамилию загадочной княжны с фамилией родственников Алексея Разумовского - Дараганов
За казака Дарагана была выдана одна из его сестер - Вера. В придворных кругах Дараганов переделали в Дарагановых, а от Дарагановых - один шаг до Таракановых, фамилии куда более понятной для русских. Таракановыми стали называть не только племянников Алексея Разумовского, но и родную дочь его, которая провела раннее детство в доме Дараганов. Больше о ней, в те годы, ничего не было известно.
После смерти императрицы Елизаветы на престол встал Пётр III. Отношения у них c женой Екатериной были плохие, император явно шел к разрыву; Екатерину ждал развод, монастырь, может быть, смерть.
Различные кружки лелеяли мысль о низложении Петра III. Екатерина, пользовавшаяся популярностью в народе, имела свои планы. Гвардейцы мечтали видеть ее на престоле; сановники помышляли о замене Петра его сыном под регентством Екатерины. Случай вызвал преждевременный взрыв. В центре движения стояли гвардейцы: сановникам пришлось признать совершившийся факт воцарения Екатерины.
Петр III был низложен 28 июня 1762 г. военным мятежом, без выстрела, без пролития капли крови.
В последовавшей затем смерти Петра III (6 июля 1762 г.) Екатерина неповинна. Воцарение Екатерины было узурпацией; нельзя было подыскать никаких легальных для него оснований.
Императрица Екатерина II, не имела абсолютно никакой кровной связи с «царствующим домом», и все годы своего долгого царствования она постоянно и пристально озиралась в страхе перед появлением какого-нибудь «законного» претендента или какой-нибудь «законной» претендентки.
А по свету пошла гулять легенда о том, что где-то находится законная наследница (наследник?) престола.
Княжна Тараканова
Часть2
B октябре 1772 года в Париже объявилась молодая очаровательная женщина - та самая, которая позже стала называть себя Таракановой.
У нее было и другое имя - Али Эмети, княжна Владомирская. Она остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Ее окружали толпы прислуги. Рядом всегда находились барон Эмбс, которого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, комендант и управляющий.
Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь парижан необычайное оживление. Принцесса Владомирская открыла салон, рассылала приглашения, и на них охотно откликались.
Сказать по правде, публика у нее собиралась самая разношерстная: так, среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, которого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой почитали за великую честь оказаться в столь изысканном обществе.
Торговец с банкиром уверяли, что всегда рады оказать помощь высокородной черкесской княжне (ибо, по ее словам, родилась она в далекой Черкесии), которая вот-вот должна была унаследовать огромное состояние от дяди, ныне проживающего в Персии.
Как же выглядела таинственная княжна? Вот как ее описывает граф Валишевский:
«Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, как у Елизаветы, цвет глаз постоянно меняется - они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность,и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры - похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку,точнее, так называют ее многие,- племянницу знатного, богатого перса...»
Мы располагаем и другим, довольно любопытным описанием нашей героини - оно принадлежит перу князя Голицына:
«Насколько можно судить, она - натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по-персидски и по-арабски».
Среди гостей, особенно часто наведывавшихся к княжне, был польский дворянин граф Огинский. Он прибыл в Париж, чтобы просить французского короля помочь его многострадальной Польше.
Был у княжны и другой верный поклонник - граф де Рошфор-Валькур, которого ее красота буквально пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству.
Но вот неожиданность! Королевские жандармы заключили под стражу, так называемого, барона Эмбса! Оказалось, что он вовсе не барон и не родственник княжны, а обыкновенный фламандский простолюдин и ее любовник. Арестовали же его за то, что он отказался платить в срок по векселям. Правда, вскоре его выпустили - под залог. И дружная компания (княжна, Эмбс и Шенк)спешно отбыла в Германию...
Граф де Рошфор, сгоравший от любви, последовал за своей возлюбленной во Франкфурт. Больше того: он представил княжну князю Лимбург-Штирумскому, владетелю, как и большинство немецких мелкопоместных дворян, крохотного участка земли и предводителю войска из дюжины солдат. Князь Лимбургский тут же влюбился в прекрасную черкешенку И та решила поиграть на его страсти - разумеется, с выгодой для себя. Ей это удалось, причем настолько, что, в конце концов, князь попросил ее руки!
0 существовании настоящей княжны Таракановой ей могло быть известно понаслышке - стало быть, она вполне могла присвоить себе ее имя и дурачить людей направо и налево. Так, например, доподлинно известно, что, наезжая в разные европейские города, она представлялась под различными именами называясь, в частности, то мадемуазель Франк, то мадемуазель Шоль, и повсюду заводила любовные связи и выманивала у простодушных поклонников деньги.
А между тем князь Лимбургский постепенно становился рабом своей страсти. Ослепленный любовью, он не заметил, как в окружении княжны Таракановой, теперь все ее называли именно так, появился поляк по фамилии Доманский. Он был молод, хорош собой, обладал живым умом и отличался завидной храбростью, причем не только на словах, как многие, а и на деле. Таким образом, в нашей истории возник еще один поляк - быть может, не случайно.
В 1772 и 1773 годах Польша переживала кризис, который, впрочем, ей так и не будет суждено преодолеть. Екатерина II навязала полякам в короли своего фаворита Станислава Понятовского. У власти он держался исключительно благодаря покровительству русских, прибравших к рукам буквально все: и польскую армию, и дипломатию, и местное управление. Большая часть польских дворян, грезивших об аристократической республике, взяла в руки оружие, чтобы защищать независимость своей родины. Но полки Станислава и Екатерины разбили повстанцев в пух и прах. А тем из них, кто выжил, пришлось покинуть Польшу.
Граф Огинский обосновался в Париже, а князь Карл Радзивилл, вильненский воевода и главный предводитель конфедератов (так называли польских дворян, восставших против Станислава) предпочел поселиться в Мангейме. За ним последовала большая часть его сторонников. Они не скрывали своего стремления - припервой же возможности вновь выступить с оружием в руках против Станислава. Доманскому больше, чем кому бы то ни было, не терпелось сразиться за независимость Польши.
При нем состояли некий Иозеф Рихтер, некогда служивший графу Огинскому в Париже. Огинский «уступил» его княжне Владомирской. Так Рихтер в свите княжны попал в Германию. Рихтер рассказал Доманскому, своему новому хозяину, о княжне, о ее «причудах, красоте и обаянии». И Доманский, питавший слабость к красивым женщинам, влюбился в нее без памяти. Наша княжна определенно напоминала сирену. Но после того, как в жизни княжны Таракановой появился Доманский, ее поведение резко изменилось. До сих пор Тараканова вела себя как отъявленная авантюристка. Теперь же она и вправду возомнила себя претенденткой на престол.
Шалемель-Лакур, наиболее подробно изучивший эту запутанную историю, считал, что такая перемена произошла с ней не случайно. Польские эмигранты хорошо понимали, что Екатерина была намерена стереть их родину с лица земли, и единственное, что могло спасти Польшу - это отстранение Екатерины от власти.
Может, ее следовало убить? Трудное дело, даже невозможное. А что, если выставить против Екатерины достойную соперницу, представив ее русскому народу как единственную законную наследницу российского престола? Неплохая идея! Россия испоконвеку считалась страной дворцовых заговоров и переворотов, где народ, готовый к любым неожиданностям, всегда жил в ожидании какого-то чуда.
В то время, когда Доманский повстречал Тараканову, в Европе только и говорили что о пугачевском бунте. Разве Пугачев не выдавал себя за царя Петра III? Того самого Петра III, мужа Екатерины II, которого убили сторонники Екатерины по ее же - как поговаривали - приказу. Пугачев, возникший невесть откуда, взял к объявил:
- Я - Петр III, чудом спасшийся от смерти. Ступай же за мной, народ русский, и отомсти нечестивой жене, взалкавшей моей смерти!
Однако же не успели казнить Пугачева, как объявился еще один «царь»- греческий врач по фамилии Стефано. Он странствовал по Черногории и во всеуслышание заявлял: - Я - царь Петр III!
Таким образом, в сложившихся исторических условиях у женщины, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы, шансов было ничуть не меньше, нежели у каких-то там Пугачева или Стефано.
Как раз в это время Тараканова участвовала во всех сборищах польских эмигрантов. Тогда-то князь Радзивилл, которому Доманский поведал о «явлении» княжны, написал:
«Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу ~ многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую гeроиню».
Единственным человеком, взирающим на всю эту мышиную возню с полным равнодушием, был князь Лимбургский. Он даже не заметил, что его возлюбленная изменяет ему с Доманским. Каково же было его изумление, когда Тараканова сообщила ему, что намерена покинуть Германию, потому как ее ожидают в Венеции. Она была с ним нежна, но во всем, что касалось ее амбиций, держалась твердо и решительно.
Как-то она показала ему письмо, полученное якобы от сподвижницы Радзивилла, где было написано, что Людовик XV одобряет ее намерение отправиться в Константинополь и заявить о своих правах на российский престол. К тому же в Венеции ее уже ждал Радзивилл.
Перед лицом столь убедительных политических доводов несчастному князю Лимбургскому ничего не оставалось, как смириться. Он поклялся, что будет любить Тараканову до конца своих дней, и, снарядив для нее величественный кортеж (на что ушли немалые деньги) проводил ее до Де-Пона. Больше того: он даже признал за нею право, в случае своей безвременной кончины, взять титул княжны Лимбург-Штирумской и закрепил это на бумаге. Так что Тараканова, прибыв 13 мая 1774 года в Венецию, уже представлялась как графиня Пинебергская - так называлось одно из поместий князя Лимбургского.
Тараканова в гондоле поднялась вверх по Большому каналу. Ее встpeтил сам Радзивилл - он нижайше поклонился новоявленной русской императрице. Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь постоялый двор, в гостиницу или частный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке. Тем не менее документы бесспорно свидетельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во французском монархе сочувствие к cудьбе Польши. Кроме того, королевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Екатерины II была непрочной.
Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал по- литический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.
Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лицезреть ее спешили многие и главным образом - обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне.
Поляки из ее окружения были бедны, как церковные мыши, а содержать за свой счет целый «двор», пусть и небольшой, оказалось весьма и весьма накладно. Спустя какое-то время Тараканову начали одолевать кредиторы. И вот в один прекрасный день наша княжна без малейших колебаний велела собрать весь свой скарб и подалась в Рагузу.
Перед отъездом она созвала польских дворян, и обнадежила присутствующих, заявив, что сделает все возможное, чтобы наказать виновных и отомстить за все злодеяния, совершенные против Польши.
А Франция по-прежнему оказывала ей покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний - они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле.
Судя по всему, она довольно хороша знала жизнь русского народа и неплохо разбиралась «во всем, что имело касательство к Востоку». Но неужели этого было достаточно, чтобы претендовать на российский престол? Иные в этом все же сомневались. И тогда, Тараканова призвала к себе Радзивилла и показала ему бумаги, среди которых была духовная Петра Великого и еще одна, написанная рукой Елизаветы и закрепляющая за Таракановой право на титулы и корону Российской империи. Таким образом, в своем завещании Елизавета признавала Тараканову родной дочерью и выражала волю, чтобы та сменила ее на престоле и правила под опекой князя Петра Гольштейна.
Как отмечает Шалемель-Лакур, Радзивилл нисколько не усомнился в подлинности ее бумаг. Поляк не удивился и тогда, когда Тараканова призналась ему, что Пугачев (как раз в это время он, подобно урагану, опустошал российские губернии) никакой не Петр III. В таком случае, кто? А просто, как и она, сын Елизаветы и Разумовского.
Тут уж она явно хватила через край. И Радзивилл, прежде всегда такой услужливый, стал посещать ее все реже и реже. К тому же тогда был подписан русско-турецкий мирный договор. И поляки, ненавидевшие Екатерину и Россию, теперь возлагали большие надежды на помощь Турции. Их надежды не оправдались, но в сложившейся политической ситуации авторитет Таракановой стал заметно падать.Поползли слухи, будто Тараканова - самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Таракановой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать.
Вскоре ей стало известно, что в Средиземном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси.
Тараканова написала Орлову, признавшись, что она - истинная российская государыня, что Пугачев - ее брат, а турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым человеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол. Но ответа она так и не получила.
А тем временем за нею по пятам, как когда-то в Париже и Венеции, толпой следовали кредиторы. И, как в Париже и Венеции, наша княжна взяла и втихомолку скрылась! Чуть позже она объявилась в Неаполе, в английском посольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его супруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростертыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу. В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под покровительство какой-то кардинал- Тараканову вот-вот должен был признать и папа...
Между тем в Санкт-Петербурге Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала. Пришло время раз и навсегда покончить с интриганкой, которая становилась уже не на шутку опасной.
Кому же доверить столь необычное и деликатное поручение? Екатерина решила не колеблясь - только Алексею Орлову. Тому самому, которому Тараканова имела наглость и неосторожность писать. Орлов переправил послание, адресованное ему, Екатерине, и та дала вот какой ответ, в послании, от 12 ноября 1774 года:
«... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по-прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану».
Орлову предстояло начать игру. Его флагман бросил якорь в Ливорно. Княжна покинула Рим и остановилась в Пизе. И вот в один прекрасный день Тараканова получила великую весть: к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его.
Представ перед Таракановой, Орлов тут же отвесил ей нижайший поклон и всем своим поведением дал понять, что признает в ней настоящую княжну.
Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. И всякий раз княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее.Адмирал выслушивал и согласно кивал...
Единственное, чего не учла Екатерина, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице,- этого,что та была молода и красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в нее без памяти. Он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем.
Вскоре он смиренно спросил будущую «императрицу», не удостоит ли она, Романова, простого Орлова чести стать его супругой. Потеряв голову от столь нежданного счастья, Тараканова согласилась. Тогда адмирал предложил отпраздновать их свадьбу на его корабле - «частице земли русской». И Тараканова, облаченная в подвенечное платье, взошла на борт русского флагмана. Но не успела она ступить на палубу, как матросы схватили ее и увлекли в самый дальний трюм. На флагмане подняли паруса. Хитрость Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался сильнее влюбленного мужчины.
Тараканову доставили в Россию и бросили в темницу. Человеком, которому поручили вести дознание по делу Таракановой, был великий канцлер Голицын. Он представил императрице прелюбопытнейшие отчеты, основанные на признаниях самой Таракановой, сообщил что русского языка она не знает совсем. Голицына поразило плохое состояние здоровья Таракановой: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем».
Так в чем же призналась Тараканова? А вот в чем: «Зовут ее Елизавета, ей двадцать три года; она не ведает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольштейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан-точно не помнит. Крестили ее в греческой православной церкви...
Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашивала свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вместе с тремя мужчинами, национальность которых она не знала, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе. Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в какой-то деревушке - ее название она не помнит. Как ей кажется, ее просто пытались отравить.Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному наущению ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III...
Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним крестьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обращался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Гали, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан.
Там он обходился с нею как со знатной особой. Поверив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны - впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли. Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высочайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью... Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию».
По словам Таракановой, она провела два дня в Астрахани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, нам уже известно.
Но как же быть с притязаниями Таракановой? Впрочем, давайте предоставим слово Голицыну:
«В итоге она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а про свое происхождение она, мол, узнала только от князя Гали. Она заявляет, будто не желала, чтобы ее величали этим титулом - ни князь Лимбургский, ни Радзивилл...
Она говорит, что в Венеции строго-настрого запретила полковнику Кнорру обращаться к ней как к высочеству. Когда же тот воспротивился, она подалась в Рагузу и воспретила местным властям употреблять по отношению к ней титул княгини.
Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины I - о короновании Елизаветы Петровны, и третье - Елизаветино - о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II...
Она также утверждает, будто направила сие писание графу, Орлову единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя труд послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России...».
Свой отчет императрице великий канцлер Голицын закончил так:
«Узница, уповая на милость императрицы, утверждает, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому,- что в конечном итоге послужило причиной ее размолвки с Радзивиллом...».
Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже никогда не будет суждено выйти на свободу, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо и подписалась- Елизавета.
Кроме того, Тараканова написала два письма князю Голицыну и подписалась все тем же именем - Елизавета.
Таким образом она дважды совершила непростительную оплошность, чем навлекла на себя гнев Екатерины.
Вскоре ей сообщили, что мошеница была дочерью пражского кабатчика; потом - будто родилась в Польше, что объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Однако Екатерину II ни одна из версий явно не устраивала. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.
Вскоре, она обрела некоторое успокоение: оказалось, что самозванка была совсем плоха. Ее то и дело трясло в лихорадке. Участилось кровохарканье. 26 октября 1775 года князь Голицын сообщил Екатерине, что состояние Таракановой плачевно:
«Врач, что пользует ее, опасается, что долго она не протянет». И действительно, 3 декабря 1775 года, призвав к себе католического священника, она испустила дух,так ни в чем не сознавшись и никого не выдав.
Известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тараканову. Царица ни разу официально не оспорила ее притязания. Екатерине хотелось лишь одно- го - скорее покончить с этим делом.
«Довольно примечательно,- пишет Шалемель-Лакур,- что никто так и не попытался опровергнуть широко распространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней мере, узнать, что с нею сталось».
Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что «она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского». После долгих кропотливых исследований, подкрепленных красноречивыми документами, историк Шарль де Ларивьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.
Версия 2- Была ли настоящая княжна Тараканова?
Все годы своего долгого царствования Екатерина II постоянно и пристально озиралась в страхе перед появлением какого-нибудь «законного» претендента или какой-нибудь «законной» претендентки. Так что вполне понятна её настойчивость, когда она добивалась ареста самозванки в Италии, той самой, что изображена на картине, и отвратительная жестокость, с которой, по прямому приказу императрицы, обращались с пленницей в Петропавловской крепости.
Легкомысленная авантюристка угодила в петербургский каземат, а десять лет спустя, в московский Ивановский женский монастырь, которому выпала судьба стать "острогом для лиц исключительного положения", привезли неизвестную женщину, имевшую,как полагали, какую-то кровную связь с "царствующим домом Романовых".
Она пробыла в тайном и строгом (хотя и относительно комфортабельном) заточении четверть века до самой смерти.
Какая-то женщина, которая или вынашивала планы занять росийский трон, или участвовала в каких-то интригах, или (что скорее всего) никаких планов не вынашивала, ни в каких интригах не участвовала. Возможно, вся ее «вина» заключалась в том, что она по своему происхождению могла 6ы такие планы вынашивать, в таких интригах участвовать.
Какая-то таинственная женщина... Большинство историков отказывают в достоверности преданию о дочери Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского.
Советская историческая энциклопедия, например, в заметке об Алексее Григорьевиче Разумовском пишет: «Потомства (вопреки легендам) не было».
Ну что ж, допустим, что перед нами «чистой воды» легенда, дым преданий. Все же подобная легенда заслуживает вдумчивого внимания, ибо она - своеобразное, но в высшей степени примечательное, характерное «знамение времени». Такие легенды корнями своими уходят в почву исторической реальности.
В Ивановский монастырь привезли в 1785 году привезли сорокалетнюю женщину. Привезли под конвоем, в карете, окна, которой были плотно закрыты занавесками, и поселили в отдельном домике из трех комнаток, построенном у восточной стены, рядом с покоями игуменьи.
В двух жила узница, в третьей - ее келейница. Занавески на окнах были всегда задернуты, монастырские служители бесцеремонно отгоняли от домика всех не в меру любопытных.
Узница приняла постриг и стала инокиней Досифеей. Жила Досифея в строжайшем затворе, и лицо ее долгие годы разрешено было видеть только игуменье, келейнице, монастырскому священнику и его причетнику. Иногда, по ночам, ее проводили в надвратный храм по специально сколоченному для этой цели дощатому коридору и закрытой с боков лестнице. Причетник запирал храм изнутри, и священник начинал службу для одной-единственной богомолки.
Рассказывают, что на имя Досифей регулярно приходили из Петербурга, из казначейства, значительные суммы, дополняемые щедрыми пожертвованиями «от неизвестных лиц». После смерти Екатерины II и, в особенности, в первые годы царствования Александра I режим монастырского заточения был заметно смягчен, и Досифею смогли посещать новые лица, в частности, московский купец Шепелев. Видимо, тогда неизвестный живописец и написал ее портрет.
В эти годы в разговорах с близкими ей людьми инокиня Досифея стала упоминать иногда и свое мирское имя - Августа. Имя это слышала из ее уст, в частности, девица Гликерия Головина, которая некоторое время обучалась в монастыре и сумела внушить к себе доверие Досифеи. Воспоминания Головиной опубликовал в 1865 году ее внук - Смагин на страницах газеты «Современная летопись».
Публикация эта содержит ряд любопытных подробностей. По словам Головиной, Досифея показывала «медальон с портретом императрицы Елизаветы и говорила о каком-то письме, которое она долго при себе хранила и, которое, как ни тяжело было ей, как ни много над ним плакала она, но решилась наконец сжечь, вероятно, это было письмо ее матери».
На личность, на происхождение таинственной узницы пролили свет ее похороны. Похороны инокини Досифей были неслыханно пышными, почти царскими. На отпевание явились - в парадных мундирах, при всех орденах и лентах, генералы, сенаторы и прочие вельможи. Погребена была Досифея не в Ивановском монастыре, что было бы логично и соответствовало бы вековой традиции монастырского быта, а в Новоспасском монастыре - усыпальнице боярского, а затем и царствующего рода Романовых.
Для такой церемонии и для такого кладбища мало быть каким-то дальним отпрыском на «династическом древе», да еще к тому же отпрыском приблудным. Но для законной дочери императрицы, внучки Петра I, такая честь вполне уместна.
Но почему обязательно дочери Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского? Обратим внимание на два факта...
Похороны инокини Досифей почтил своим присутствием главнокомандующий (то есть губернатор) Москвы граф Иудович - родственник Разумовских. И, наконец, обстоятельство, на которое до сих пор никто не обращал внимания, хотя оно, как говорится, лежит на поверхности. Это мирское имя инокини Досифеи- Августа. «Мученица Августа» упомянута в святцах 24 ноября. А что было 24 ноября?
24 ноября 1741 года, поздно вечером, начался дворцовый переворот, приведший на трон Елизавету Петровну. И год спустя, тоже 24 ноября, в канун своей коронации, Елизавета Петровна обвенчалась в подмосковной церкви с Алексеем Разумовским... Ничего странного в том, что родители дали дочери имя той «святой», которую поминает церковь в день их венчания.
Поверьте мне, так легенды и предания не сочиняются! Так «сочиняет» История.
А.Шамаро"Легенда или быль?"
Http://www.nearyou.ru/0Galery/pick/tarakanova3.html
