Роль мифа в новелле Томаса Манна «Смерть в Венеции
План
1. Т. Манн - выдающийся немецкий писатель XX века.
2. "Смерть в Венеции", история написания, тематика, композиция.
3. Характеристика образа Густава фон Ашенбаха.
4. Образ 14-летнего Тадзьо - олицетворение красоты.
Задача для подготовительного периода
1. Объясните аллегорическая названия новеллы.
2. Обозначьте конфликт новеллы и диалектику переживаний героя.
3. Сравните пейзажи в новелле, попробуйте определить их роль и тип:
Психологический;
Пейзаж-символ;
Пейзаж-впечатление;
Пейзаж-поток сознания.
4. Составьте ЛС.
Литература
1. Штейн бук Ф. М. Тексты, которые нас выбирают (Размышления по изучению новеллы «Смерть в Венеции» Т. Манна) 11 класс // Всемирная литература. - 1999. - № 12. - С. 29-37.
2. Силкина В. И. Чтение новеллы Т. Манна "Смерть в Венеции" через сопоставление с мифом о Нарцисса // Всемирная литература. - 1999. - № 12. - С. 39.
3. Затонский Д. Волшебные горы Томаса Манна // Литературное обозрение. - 1975. - № 6.
4. Мигальчинська М. Музыка таланта Т. Манна // ЗЛ. - 2002. - № 11. - С. 61-62.
5. Силкина В. Л. Трижды наказан (рассказ Т. Манна "Смерть в Венеции") // Всемирная литература и культура. - 2002. - № 10. - С. 52-53.
6. Сучков Б. Лики времени. - М., 1969.
7. Федоров А. А. Томас Манн. Время шедевров. - М., 1981.
8. Ященко С. Величие Томаса Манна. // Вселенная - 1992. - № 5-6.
9. Данюк Л. Поиски выхода из кризиса гуманизма. Т. Манн. Жизненный и творческий путь писателя, 11 класс // "ЗЛ". - 2005. - № 45. - С. 3-6.
Инструктивно-методические материалы
Новелла "Смерть в Венеции" произвела впечатление яркой мозаики, полной необычных цветов, гармоничной пластики и изысканности линий. Она напомнила сказочную венецианскую архитектуру, нежность античной классики, утонченность статуй эпохи Ренессанса и непревзойденные шедевры Леонардо да Винчи и Микеланджело.
В произведении чувствовали ассоциации с биографиями выдающихся художников. В Венеции бывали Гете и Шиллер, здесь умер Вагнер, этот город любил и сам Т. Манн за его особое очарование и богатство культуры. Реминисценсии с реальными фактами из жизни людей искусства позволили писателю вести философскую беседу о творческой личности и ее духовные проблемы вообще. Однако новелла вышла за пределы чисто эстетических принципов, она касалась и морального состояния эпохи, настоящих и фальшивых ценностей, сущности человеческого существования.
Согласно первоначальному замыслу ее героем должен был быть И. В. Гете. Название навеяно фактом биографии (умер в Венеции) одного из любимых композиторов Т. Манна - Р. Вагнера. В окончательном варианте героем стал вымышленный персонаж - писатель Густав фон Ашенбах. Гетевское остались бюргерско-чиновничье происхождение героя, получения им дворянства за общественно-литературную деятельность.
В центре произведения - немецкий писатель. Всю свою жизнь он посвятил искусству, сознательно лишив себя всего "лишнего и ненужного" - чувств, страстей, страданий. Он выбрал роль надзирателя, который стоял на обочине действительности и создал свой особый мир эстетического совершенства. Однако такая позиция обусловила внутренний конфликт его души: он почувствовал необходимость оставить привычный порядок и поехать неизвестно куда.
Начало новеллы символический. Гуляя по улицам города, Густав Ашенбах попадает на кладбище, и именно там он интуитивно понял поезд вырваться из мира мертвых образов и идей. Ему захотелось убежать подальше от изнурительного труда, однообразных будней, противной действительности. Автор не случайно подчеркнул, что герой написал большую эпопею о жизни Фридриха Прусского, которое привлекало его как апология "несвободного жизни". Этот роман принес Ашенбаха большую популярность, а это означало, что его увлечение Прусским было созвучно общей атмосфере общества, которое все более механистическим, прагматичным, чрезмерно рационалистическим.
Однако то, что Ашенбах пытался уничтожить в себе, начало мстить ему. Его сердце восстало против разума, плоть - против ограничения, душа - против расчета. Густава манил мир - мир настоящей жизни, невыдуманных чувств, реальной красоты, который он нашел в Венеции.
Образ Венеции сыграл особую роль в новелле. Во-первых, это символ вековой культуры. Автор создал яркую панораму венецианских парков, садов, домов, каналов, улиц, где каждый камень может рассказать замечательные истории о художниках и их создание. Однако Венеция встретила его пасмурным небом и длинным дождем. Непривычная тишина и неприветливость гондольера насторожили писателя, он чувствовал себя в плену какой-то таинственной враждебности. Усталость снова охватила сердце, и он плыл по течению канала, не в силах даже спорить со строгим проводником. Эта картина получила аллегорического содержания. В мертвой тишине плыла неизвестно куда Европа. Духовная культура постепенно терялась в темноте Вселенной. А человек только наблюдала за происходящим.
Однако образ Венеции постепенно ожил, наполнился теплом, солнцем, сияющей красотой. Такая метаморфоза происходила в сознании главного героя, поворотным моментом для которого была встреча с 14-летним мальчиком Тадзио. Лицо Тадзио напоминало картины Рафаэля, а его тело - античной статуи. Впрочем, его красота не только внешняя, но прежде всего духовная - к нему тянули все: и дети, и взрослые. Встреча с Тадзио бы пробудила героя от длительного сна. Он понял, что красота реальной жизни - непревзойденная ценность мира, без нее искусство потерял свой смысл, а мир стал серым и бесцветным.
Знакомство с Тадзио (хотя это нельзя назвать в полной мере знакомством - Ашенбах и мальчик даже никогда не разговаривали друг с другом) заставило героя переоценить свой жизненный и творческий путь. Густав осознал, что он стал настоящим победителем, несмотря на славу, а Тадзио с его животворной силой, оптимизмом, энергией. С этого момента на первый план в новелле вышел мальчик, за которым художник признал право своим учителем.
Наблюдая фрагменты повседневной жизни подростка, Ашенбах почувствовал наконец настоящую радость и полноту бытия - как человек и как писатель. К нему пришло художественное счастье - "мысль, что переходит в чувство, и чувство, что переходит в мысль". Образ и его прекрасное отражение слились в одно целое, и Густаву снова захотелось писать, только уже по-новому, не так, как раньше. Он хотел сделать свой стиль подобным изящной красоты Тадзио, а творческую манеру - такой же вдохновенной, как взгляд мальчика, всегда сиял добром, мечтой, радостью.
Символично, что внутренние открытия Ашенбаха бы наполнили и его самого, и окружающий мир замечательными звуками, блестящим светом, цветными картинами. Эмоциональная тональность повествования изменится: вместо скуки и печали появилась романтическая возвышенность.
Однако счастье, которое почувствовал Ашенбах, продолжалось недолго. В Венецию пришла страшная болезнь - холера. Власти замалчивали масштабы эпидемии, боясь паники и материального ущерба от массового отъезда отдыхающих. Т. Манн постепенно перешел к сатирического обличения абсурдного общества, ради имитации благополучия жертвует жизнью людей. Густав Ашенбах, узнав об эпидемии, сначала хотел предупредить об угрозе холеры семью Тадзио и тем самым спасти его. Но сразу его охватил страх, что он больше никогда не увидит мальчика и не почувствует счастливых минут его присутствии. И герой решил молчать, войдя в преступный сговор с больным обществом. Этот момент можно считать психологической кульминацией произведения: душа оказалась на грани добра и зла, созерцания и действенности, однако человек сделал ошибочный выбор, который стал началом ее конца.
После рокового решения Густава Ашенбаха рассказ ускорилась. Усилилась драматическое напряжение. Социальное безумие наложилось на безумные мысли героя. Ашен-Бахове снились кошмарные сны, но реальность ничем не отличалась от них: люди делали вид, что ничего не происходило, а сами летели в неизвестную пропасть.
Новелла завершилась символической смертью писателя. Сделав неправильный нравственный выбор, он сам страдал от него. Таким образом прозаик предупредил человечество об угрозе духовного упадка общества. Автор утверждал, что погиб не только художник, не только культура, но и весь мир.
В новелле чувствовалось влияние Ницше, который предусматривал всемирной хаос и вакханалию во время близкого апокалипсиса. Это воплотилось в произведении описании трупов на берегах венецианских каналов, преступных порядков капиталистического общества, кошмарных снах Ашенбаха, фальшивых отношениях между людьми.
Однако Т. Манн, хотя и опирался на концепции философов, утвердил собственную теорию, в которой соединилось и чувство наслаждения от жизни и искусства, и одновременно осознание изменения настоящих ценностей причудливыми идеалами. Писатель призвал человечество вернуть утраченную культуру, пересмотреть социальный строй и каждую душу с позиции классического гуманизма. В этом плане Венеция должна напомнить о взлет духовности в эпоху Ренессанса и заставить задуматься над тем, возможно ли новое возрождение.
В новелле "Смерть в Венеции" окажется мастерство Томаса Манна-художника:
1) эпическое начало (рассказ о внешних событиях) соединилось с подчеркнутым лиризмом (углубление во внутренний мир персонажей), а также элементами драматизации;
2) карнавальный принцип: люди не те, за кого себя выдавали, но автор будто снял маски, и за блестящей мишурой появился уродливый мир искаженных образов и мыслей;
3) особая выразительность портретов героев; большое значение имела каждая деталь, жест, даже направление взгляда. Внешняя изящество совмещала с эмоциональным восприятием и психологическим анализом;
4) важна позиция рассказчика, его интонация, маски, в которых он выступал. Мнение автора все время меняла, он говорил то от имени Ашенбаха, то Тадзио, то неизвестного гондольера, то случайного прохожего и тому подобное. Таким образом, создавала многогранная картина действительности, отображалась в десятках маленьких зеркал;
5) синтетизм повествования новеллы. Каждая фраза передавала и объективную реальность, и психологическое состояние личности, и философские мысли автора;
6) использование афоризмов. Его афоризмы - это квинтэссенция духовного опыта писателя, воспринимал мир в определенных абстракциях и логических категориях. Это свидетельствовало о его стремлении глубоко разобраться в сложных проблемах бытия;
7) сочетание традиционных и новаторских средств отображения действительности. От реализма XIX века он взял распространены описания, психологический анализ, натуралистические подробности. Экспрессионистические мотивы ощущались в показе деформированной психики, искаженной реальности, в нарушении логической последовательности композиции.
8) особое место - символика. Здесь символически все - и кладбище, и солнце, и ночь, и осень, и смерть писателя. Символика нередко переходила в сложную аллегорическую рассказ.
Институт Журналистики и Литературного Творчества
Реферат
По предмету: «Зарубежная литература ХХ века»
Тема: «Смерть в Венеции» Томас Манн
Выполнил: Ермаков А.А.
Проверил: Жаринов Е.В.
г.Москва. 2014
2. Понятие «Интеллектуальный роман» …………………………………………….. 4
3. История создания новеллы «Смерть в Венеции» …………………………………5
4. Композиция и сюжет произведения ………………………………………………6
5. Образы героев ……………………………………………………………………….7
6. Внутренний конфликт главного героя …………………………………………….8
7. Список литературы ………..……………………………………………………… 12
Пауль Томас Манн родился 6 июня 1875 года в Любеке. Он был вторым ребенком в семье Томаса Йохана Генриха Манна – местного торговца зерном и владельца судоходной компании со старинными ганзейскими традициями. Его мать, происходившая из креольской, бразильско португальской семьи, была музыкально одаренным человеком. Она сыграла большую роль в воспитании Томаса и остальных четырех детей.
Еще учась в гимназии, Томас стал создателем и автором литературно художественного и философского журнала «Весенняя гроза».
В 1891 году умер отец. Еще через два года семья продала фирму и покинула Любек. Вместе с матерью и сестрами Томас переехал в Мюнхен, где стал работать клерком в страховом агентстве. В 1895–1896 годах он учился в Высшей технической школе.
В 1896 году он отправился вместе со своим старшим братом Генрихом, пробовавшим тогда свои силы в живописи, в Италию. Там Томас начал писать рассказы, которые отправлял немецким издателям. Среди них был и С. Фишер, предложивший объединить эти рассказы в небольшой сборник. Благодаря Фишеру в 1898 году вышел в свет первый сборник рассказов Томаса «Маленький господин Фридеманн».
Вернувшись в Мюнхен в том же году, Томас работал редактором юмористического журнала «Симплициссимус». Здесь он сблизился с кружком немецкого поэта Ш. Георге. Но довольно скоро он понял, что с членами кружка, которые провозгласили себя наследниками немецкой культуры и исповедовали идеи декаданса, ему не по пути.
В 1899 году Манна призвали на годичную военную службу. А в 1901 году в издательстве С. Фишера вышел его роман «Будденброки», принадлежащий к жанру «семейного романа». Он принес Манну всемирную славу и Нобелевскую премию, но, главное, любовь и признательность миллионов людей.
Понятие «Интеллектуальный роман»
Термин «интеллектуальный роман» был впервые предложен Томасом Манном. В 1924 г., в год выхода в свет романа «Волшебная гора», писатель заметил в статье «Об учении Шпенглера», что «исторический и мировой перелом» 1914-1923 гг. с необычайной силой обострил в сознании современников потребность постижения эпохи, и это определенным образом преломилось в художественном творчестве. «Процесс этот, - писал Т. Манн, - стирает границы между наукой и искусством, вливает живую, пульсирующую кровь в отвлеченную мысль, одухотворяет пластический образ и создает тот тип книги, который… может быть назван «интеллектуальным романом». К «интеллектуальным романам» Т. Манн относил и работы Фр. Ницше. Именно «интеллектуальный роман» стал жанром, впервые реализовавшим одну из характерных новых особенностей реализма XX в.- обостренную потребность в интерпретации жизни, ее осмыслении, истолковании, превышавшую потребность в «рассказывании», воплощении жизни в художественных образах. В мировой литературе он представлен не только немцами - Т. Манном, Г. Гессе, А. Дёблином, но и австрийцами Р. Музилем и Г. Брохом, русским М. Булгаковым, чехом К. Чапеком, американцами У. Фолкнером и Т. Вулфом, и многими другими. Но у истоков его стоял Т. Манн.
Характерным явлением времени стала модификация исторического романа: прошлое становилось удобным плацдармом для прояснения социальных и политических пружин современности (Фейхтвангер). Настоящее пронизывалось светом другой действительности, не похожей и все же в чем-то похожей на первую.
Многослойность, многосоставность, присутствие в едином художественном целом далеко отстоящих друг от друга пластов действительности стало одним из самых распространенных принципов в построении романов XX в.
Романы Т. Манна интеллектуальны не только потому, что здесь много рассуждают и философствуют. Они «философичны» по самому своему построению - по обязательному наличию в них разных «этажей» бытия, постоянно соотносимых друг с другом, друг другом оцениваемых и измеряемых. Труд сопряжения этих слоев в единое целое составляет художественное напряжение этих романов. Исследователи неоднократно писали об особой трактовке времени в романе ХХ в. Особое видели в вольных разрывах действия, в перемещениях в прошлое и будущее, в произвольном замедлении или убыстрении повествования в соответствии с субъективным ощущение героя.
История создания новеллы «Смерть в Венеции»
Когда Томас манн начал писать свою самую знаменую повесть «Смерть в Венеции» у него были проблемы со здоровьем и творческий рост замедлился.
Он был убежден что он должен отличится новым произведением, которое станет привлекательным для тогдашних вкусов. В 1911 отдыхая с женой в Венеции 35 летний писатель был очарован красотой одного польского мальчика барона Владислава Моеса. Манн ни разу не заговорил с мальчиком, но описал его под именем Таджио в повести «Смерть в Венеции». Писатель уже замышлял рассказ о неприличном любовном похождении пожилого писателя, намереваясь в качестве темы использовать имевшую место в реальной жизни увлеченность 80-ти летнего Гёте подростком. Но собственные яркие переживания в пору пребывания на отдыхе на Бриони и в Венеции в Мае и Июне 1911 г. направили его мысли в другое русло и приозвели шедевр. До боли автобиографическая «Смерть в Венеции» с собственными размышлениями Манна о жизни творческих личностей.
Когда десять лет спустя барон Моес, в отрочестве ставший прообразом мальчика, прочитал повесть, он удивился, как точно автор новеллы описал его летний полотняный костюм. Пан Владислав хорошо запомнил "старого господина", который смотрел на него, куда бы он ни пошел, а также его напряженный взгляд, когда они поднимались в лифте: мальчик даже сказал своей гувернантке, что он нравится этому господину.
Данная повесть была написана между июлем 1911 и июлем 1912 гг., и была впервые опубликована в двух выпусках берлинского журнала "Новое обозрение" (Die Neue Rundschau), печатного органа С. Фишера (издателя Манна): за октябрь и ноябрь 1912 . Позднее в 1912 году она была напечатана небольшим тиражом в дорогом оформлении издательством Hans von Weber’s Hyperionverlag в Мюнхене. Ее первая широко продаваемая публикация в книжном формате была сделана тем же С. Фишером в Берлине в 1913 году.
Композиция и сюжет произведения
Новелла «Смерть в Венеции» начинается с того что Густав Ашенбах вышел из своей мюнхенской квартиры в теплый весенний вечер и в одиночестве отправился на дальнюю прогулку после чая, он отправился погулять, в надежде, что воздух и движение его приободрят. Ашенбах встретил незнакомца который явно ему не понравился и он почувствовал через некоторое время усталость и жажду перемен, чувство столь живое и позабытое и он в раздумьях уставился вниз разобраться что с ним произошло. Он хотел путешествовать и он решил ехать куда-нибудь недалеко от своего дома. Он выбирает Италию. Герой не случайно выбирает Венецию так как он уже чувствовал окончание своей жизни и хочет еще раз взглянуть на красоту мира который воплощается для него на берегу Адриатического моря. где еще летает забытый, но живой дух древнегреческого наследия.
Он взял билет в первом классе на пароход и поплыл в Венецию. На корабле он встретил омерзительного старика который все время смеялся и этот старик хмелел от небольшого количества спиртного. Ашенбаху было омерзительно смотреть на его такое панибратство с молодежью.
Приехав в Венецию он останавливается в одном из самых роскошных отелей Венеции на берегу моря, через некоторое время он встречает очень красивого польського мальчика барона который приехал со своей семьей в Венецию. Ашенбах наблюдал за мальчиком несколько дней и пытался бежать от своих чувств и своих желаний. Каждый день он искал мальчика взглядом и хотел находится недалеко от него, однажды он даже следил за ним и пытался уехать из Венеции, но у него не получилось так как его багаж был утерян и после он передумал уезжать. Он вернулся в Отель с которым уже попрощался и вновь увидел предмет свого вожделения – молодого Тадзио. Тот играл со своим новым другом на пляже и начал было драться с ним.
Но Ашенбах мысленно переживал за Тадзио т.к. он был влюблен в него. И не хотел оставлять одного. Вскоре он узнал что именно за болезнь появилась в Венеции и многе туристы стали покидать город, но Ашенбаху было все равно он только хотел бать рядом с Тадзио.
В конце концов профессор признает свою любовь к Тадзио и тут же желает очистить своего юного Диониса… и созерцает Тадзио уже в храме, среди свечей и за молитвою. Одновременно эта сцена символизирует принятие Таджио, как своего бога – отныне Густав причащается к Тадзио и идет по пятам за своим богом, как метафорически. Густав идет ведомый юношей по темным лабиринтам старых кварталов Венеции. Он движется сквозь темные проходы к завершению мистерии, которой должно закончиться познание дионисийского начала. Тут же профессор становится свидетелем дезинфекции на улицах Венеции – его начинает преследовать мерзкий запах. Все это – борьба духа со своей естественностью; сравнение смертельной эпидемии в городе с разрушительной тягой к Тадзио.
Через несколько дней Ашенбах чувствовал себя нездоровым и спустился позже обычного он пытался побороть приступы дурноты в физическом плане. Он увидел багаж аристократической польской семьи, которая собралась отъезжать из отеля.
Тадзио вместе с его друзьями гуляли на пляже и Ашенбах прилег на шезлонг укрывшись одеялом, он лежа наблюдал за Таджио и никто не заметил, что его тело соскользнуло набок в своем кресле. Спустя несколько минут подбежали люди на помощь Ашенбаха. Его отнесли в комнату, в которой он проживал и в тот же день мир узнал о его смерти.
Образы героев
В центре художественного произведения – писатель Ашенбах. В его образе автор видит отчасти себя самого и, конечно же, других людей. Автор показывает нам беспомощность Густава перед Миром, перед его красотой и жизнью. Автор подчеркивает такие черты как талант Густава, он не знал отдыха и не позволял себе жить по-другому. Он был прирожденным трудоголиком. Он очень хотел дожить до старости и часто сидел над своими произведениями до поздней ночи. Внутри произведения его характеризуют так: "Ашенбах смолоду жил вот так, - он сжал левую руку в кулак, - и никогда не позволял себе жить этак". Жизнь под символом сжатого кулака.
В произведении нет очень очевидных образов. Все они словно вторичны. На первом месте Тадзио – подросток в которого влюбился Густав. Таким его описал автор: «Походка его - то, как он держал корпус, как двигались его колени, как ступали обутые в белое ноги, - была неизъяснимо обаятельна, легкая, робкая и в то же время горделивая, еще более прелестная от того ребяческого смущения, с которым он дважды поднял и опустил веки, вполоборота оглядываясь на незнакомых людей за столиками. Улыбаясь и что-то говоря на своем мягком, расплывающемся языке, он опустился на стул, и Ашенбах, увидев его четкий профиль, вновь изумился и даже испугался богоподобной красоты этого отрока.»
Сила новеллы заключается не в героях произведения, а в характере героя и его тяготе к божественной красоте, которую он увидел в Тадзио, чувстве к прекрасному.
Внутренний конфликт главного героя
«Смерть в Венеции» непревзойденный образец реалистической манеры письма, обогащенной модернизмом. Именно она помогла художнику художественно постичь и воплотить проблему бездуховности тогдашнего искусства. В 1913 году, когда Томас Манн работал над этим небольшим произведением, в Западной Европе получили распространение пессимистические философские теории, которые основывались на иррационализме, мистике, волюнтаризме. Считалось, что земная цивилизация вступила в свою «сумеречную эпоху», что ее ждет всемирный хаос, что человеческая жизнь ничего не стоит, она подчинена слепым проявлениям какой-то свободы, полна страданий и мук. Под влиянием общего кризиса в обществе и этих теорий искусство разрывало связи с классической традицией, теряло свое гражданское звучание, становилось равнодушным к человеку. На рубеже веков великий немецкий писатель, чувствуя упадок искусства, как истинный гуманист предостерегает человечество беречь свою духовность, не поклоняться фальшивым богам.
Герой произведения, известный немецкий писатель Густав фон Ашенбах, уставший от изнурительной работы, внутренних противоречий, однообразием будней, решил «пуститься в странствия», «увидеть далекие края». Может, где-то там останется усталость, внутренний кризис? После лихорадочных размышлений в его воображении, наконец, определилась цель путешествия. «Если за одну ночь хочешь достичь несравненного, сказочно небывалого, куда направиться? Но тут есть не над чем долго думать».
Венеция! Колыбель культуры, где зарождалось современное искусство. Венеция вдохновляла художников всего мира на создание лучших их произведений. В Венецию в поисках внутреннего согласия, нового вдохновения отправляется герой Томаса Манна. Встречи с Венецией предшествует встреча с компанией приказчиков. На мрачном, невероятно грязном допотопном пароходе среди веселого общества молодых его внимание привлекает фигура «поддельного юноши». Крашеный старик в парике и чрезмерно модном костюме издалека бросается в глаза крикливым красным галстуком и по-молодому загнутой соломенной шляпой с пестрой лентой. Вблизи видно, что красота и молодость его – умелая косметика на испаханном возрастом и страстями лице. Этот типичный, модерно подмоложенный образ порока вызывает отвращение у Ашенбаха, но по иронии судьбы через две недели он сам появляется в удивительно похожем красном галстуке, в такой же шляпе, таким же внутренне возбужденным.
И вот наконец Венеция – город сказок и надежд! Ашенбах восхищен, хотя попал в нее вторично. Вид Венеции с открытого моря еще более впечатляющий, чем с суши. Изысканное общество, вежливая администрация, а «на улицах многие узнают его и благоговейно разглядывают». И все же внутреннее беспокойство, нервное напряжение не оставляют поэта. И Ашенбах решает сбежать из Венеции. Но он узнает новое чувство, познает наслаждение от него. Уже ничто не раздражает писателя, наоборот, ему нравится все, что его окружает.
Ашенбах влюбился в 14-летнего красавца – поляка Тадея. Это не физическая страсть, а увлечение удивительным совершенством красоты подростка. Встретившись с красотой, писатель с головой окунулся в ее сказочный, волшебный мир. Он ею живет, ею дышит, не может представить себя без нее. И одежда Тадея и манеры, и осанка – все поражало писателя. Особенно «чудесный цветок – голова несравненной красоты, голова Эрота в желтоватом паросском мраморе, с тонкими суровыми бровями, с темно-золотыми кудрями, мягко спадали на виски и на уши». «Как красив», – подумал Ашенбах с тем профессионально холодным одобрением, в которое только время одевает свою взволнованность, свой восторг, когда смотрит на шедевр». Вот этот Тадей стал смыслом жизни Ашенбаха. Он любовался, мысленно разговаривал с ним, неотступно следил за его детскими играми. И это доводило его до опьянения. «Одурманенный от своего чувства, забыв обо всем на свете, Ашенбах хотел только одного: ходить следом за тем, кто зажег его кровь, мечтать о нем, когда его не было поблизости, и, по обыкновению всех влюбленных, нашептывать нежные слова его тени».
Густав сначала воспринимает парня за статую, которая ожила, но наблюдательный глаз писателя замечает зубы, «как в малокровной», и невольная радость закрадывается в душу героя – красота тоже не идеальна, не вечна, смертна.
Казалось бы, любовь, восхищение вызывает в человеке желание проявить свои лучшие качества. А вот Ашенбах изменил своей любви, показал свою бездуховность и эгоизм.
Бездуховность Ашенбаха свидетельствует о самой страсти к Тадею. Она ограничивает его духовные горизонты, препятствует нормальному общению с людьми. Ашенбах охладевает ко всему окружающему «Одурманенный», «одинокий», «живет словно за глухой стеной» – так характеризует автор новеллы своего героя. Ашенбах деградирует и как личность, и как художник.
«Со временем в произведениях Густава Ашенбаха нечто официозно-воспитательное, в его стиле поздних лет не было уже ни молодой отваги, ни тонкой игры светотеней, он сделался образцово-непререкаемым, отшлифованно-традиционным, неизменным, формальным, даже шаблонным». Густав Ашенбах на старости изгнал из своей речи все пошлые слова. И вот тогда ведомство народного просвещения включило избранные страницы из него в школьные хрестоматии. Выслеживая Тадея, он испытывает унижение, теряет человеческое достоинство. Вот он, возвращаясь поздно вечером из Венеции, «остановился на втором этаже, возле комнаты, где жил Тадей, в блаженстве прислонился лбом к завесам на дверях и долго не мог оторваться от него, забыв, что его могут увидеть.
Узнав об эпидемии холеры, которая надвигается на город, он сначала хотел предупредить семью Тадея, а потом передумал, решил этого не делать, ведь он никогда больше не увидит своего демона. Эгоистический расчет возобладал. Густав скорее готов отдать парня холере, чем расстаться с ним. И все же семья Тадея собирается уезжать. А сам писатель заболел и через несколько дней скончался в пляжном кресле.
Смерть эта символическая. Ашенбах предал то, чем искренне восхищался, на кого молился и во что верил. Измена же, подлость не бывают безнаказанными. Томас Манн на протяжении всего произведения отмечает, что бездуховное искусство, которое потеряло интерес к нетленным общечеловеческим ценностям, свело к идеалу форму, не имеет будущего, оно обречено. Обречено и человечество, которое имеет такое искусство. Только то искусство, которое воспевает высокие идеалы любви, добра, справедливости, взаимопомощи имеет право на жизнь. Именно оно дает художнику настоящее удовольствие от своей работы. Такое искусство объединяет людей, помогает преодолевать жизненные препятствия. Поэтому и отстаивает его великий гуманист нашего века – Томас Манн.
Список литературы
1. «Новеллы». Т. Манн. Серия «Классики и современники», М: 1974.
2. «Томас Манн». Соломон Апт. Серия «ЖЗЛ» Молодая гвардия 1972.
3. «Страдая Германией». Л.Беренсон. «Еврейская газета» Январь 2006 – 1 (41).
В раннем творчестве Т. Манна зрелый его реализм полнее всего предвосхищает новелла «Смерть в Венеции» (1912). Именно в этой новелле всего заметней, как взаимоотношения художника и жизни начинают значить гораздо больше того, что в них, казалось бы, содержится. Пара противостоящих друг другу и в то же время связанных понятий «искусство» - «жизнь», так же как и многие другие постоянно возникающие под пером писателя противопоставления: порядок - хаос, разум - неуправляемая стихия страстей, здоровье - болезнь, многократно высвеченные с разных сторон, в обилии своих возможных положительных и отрицательных значений образуют в конце концов плотно сплетенную сеть из разнозаряженных образов и понятий, которая «ловит» в себя гораздо больше действительности, чем это выражено в сюжете. Технику манновского письма, впервые оформившуюся в «Смерти в Венеции», а затем виртуозно им разработанную в романах «Волшебная гора» и «Доктор Фаустус», можно определить как письмо вторым слоем, поверх написанного, на грунтовке сюжета. Только при поверхностном чтении можно воспринять «Смерть в Венеции» просто как историю о престарелом писателе, внезапно охваченном страстью к прекрасному Тадзио. Эта история значит еще и гораздо больше. «Не могу забыть чувства удовлетворения, чтобы не сказать - счастья, - написал Томас Манн через много лет после выхода в свет в 1912 г. этой новеллы, - которое порой охватывало меня тогда во время писания. Все вдруг сходилось, все сцеплялось, и кристалл был чист».
Главный герой новеллы, писатель Густав Ашенбах, - человек внутренне опустошенный, но каждодневно усилием воли и самодисциплиной побуждающий себя к упорному, кропотливому труду. Выдержка и самообладание Ашенбаха делают его похожим на Томаса Будденброка. Однако его стоицизм, лишенный нравственной опоры, обнаруживает свою несостоятельность. В Венеции писатель попадает под неодолимую власть унизительной противоестественной страсти. Внутренний распад прорывает непрочную оболочку выдержки и добропорядочности. Но тема распада и хаоса связана не только с главным героем новеллы. В Венеции вспыхивает холера. Над городом висит сладковатый запах гниения. Неподвижные очертания прекрасных дворцов и соборов скрывают заразу, болезнь и гибель. В такого рода «тематичности» картин и деталей, гравировке «по уже написанному» Т. Манн достиг уникального, изощренного мастерства.
Фигура художника оказывается незаменимым фокусом, способным свести к единству процессы внутренние и внешние. Смерть в Венеции - это не только смерть Ашенбаха, это разгул смерти, означающий и катастрофичность всей европейской действительности накануне первой мировой войны. Недаром в первой фразе новеллы говорится о «19.. годе, который в течение столь долгих месяцев грозным оком взирал на наш континент
39,Образ Дидериха Геслинга(по роману т.Манна «Верноподданный»)
ДИДЕРИХ ГЕСЛИНГ (нем. Diderich Gepling) - герой романа Г.Манна «Верноподданный» (1915). Образ Д.Г. характерен для творчества писателя, постоянно обращавшегося к теме вырождения бюргерского сословия. Д.Г. утратил все привлекательные черты бюргерства, которые наличествуют у персонажей Томаса Манна. Генрих Манн не верит в это сословие и изображает Д.Г, не жалея сатирических красок. Это герой без каких бы то ни было позитивных стремлений; все вытесняет стремление к наживе и принятая с энтузиазмом «прусская идея». Д.Г. преклоняется перед кайзером Вильгельмом II, пытается ему подражать. Фабрика Д.Г. специализируется прежде всего на выпуске туалетной бумаги под названием «Мировая держава» с напечатанными на ней изречениями кайзера. Духовные упражнения своей университетской юности Д.Г. быстро забывает, совершая своеобразный символический акт - продает собрание сочинений Шиллера, заявляя, что германский народ изменился, это «уже не народ мыслителей и поэтов», а нация прагматиков. Маленький провинциальный город Нециг Д.Г. хочет превратить в зеркальное отражение Империи и в нем стать местным кайзером. Д.Г. - националист и германофил, он преклоняется перед собой и властью. Бездумный культ властителя, слепое поклонение верноподданного, свойственные Д.Г, предсказали дальнейшую судьбу Германии, будущий культ фюрера, который поддерживали и создавали не только люмпены, но и вполне респектабельные бюргеры с докторскими дипломами. Д.Г. понял печальную, убийственную для общества «истину», что тайна успеха в том, чтобы не страшиться «быть негодяем». В финале добившийся богатства, уважения и почета Д.Г. присутствует на открытии памятника Вильгельму I, где произносит патетическую речь. Начинается гроза, и вдохновенный оратор прячется под трибуну на глазах у всех. Гроза имеет в романе символический характер - это предсказание грядущей мировой войны, в которой Германия потерпит поражение, а такие, как Д.Г, уцелев, будут жаждать реванша.
Итак, классическая сюжетная фабула подчиняется «Аристотелеву правилу», гласящему, что всякое произведение должно включать в себя экспозицию, заканчивающуюся «трамплином», развитие и трехчастный финал.
Рассмотрим теперь, как она работает. Чтобы продемонстрировать действенность и универсальность вышеизложенных правил, возьмем не жанровую прозу, а одну из самых известных и перегруженных смыслами новелл XX века - «Смерть в Венеции» Томаса Манна. Напомню содержание этой новеллы, опубликованной в 1912 году.
Пользующийся заслуженным признанием писатель Густав Ашенбах, которому за пятьдесят, чувствует утомление от своего упорного труда и решает отдохнуть в фешенебельном отеле на острове Лидо, с внешней стороны венецианской лагуны. По пути туда он во всем видит знамения и мистические совпадения. Особенно его поражает встреча с компанией развязных молодых людей на пароходе: к своему ужасу он видит, что один из них - никакой не юноша, а пожилой человек, старше самого Ашенбаха, грубо загримированный под юношу. В ресторане отеля Ашенбах в первый же вечер встречает прекрасного 14-летнего поляка Тадзио, в которого добропорядочный Ашенбах, вдовец, имеющий замужнюю дочь, к собственному изумлению и смущению, натуральным образом влюбляется. Чувство это совершенно платоническое: Ашенбах и не пытается познакомиться с Тадзио, а просто повсюду наблюдает за ним, и на пляже, и во время экскурсий по городу. Тем временем в Венеции распространяется эпидемия холеры. Венецианские власти всячески скрывают это, опасаясь оттока туристов. Наконец польская семья собралась уезжать. Ашенбаху нездоровится, но он идет на пляж, чтобы в последний раз увидеть на пляже Тадзио. Там они встречаются взглядами - третий раз за четыре недели - и Ашенбах падает замертво.
Таким образом, основной драматургический вопрос новеллы можно сформулировать так:
Сможет ли Ашенбах добиться любви Тадзио?
Ответ - «нет».
Объем новеллы - почти четыре листа. В моем покетбуке она занимает ровно 80 страниц.
Экспозиция . Новелла начинается с того, что знаменитый писатель Ашенбах, выйдя прогуляться, сталкивается со странным человеком: одетым явно не как местный житель, рыжим, тощим и курносым, с рюкзаком за плечами. Чужеземец в упор глядит на Ашенбаха - тот смущается и торопливо уходит. И это дает его мыслям новый толчок: хотя он упорно работает над очередным крупным произведением и вообще привык все в своей жизни заранее четко планировать, неожиданно решает уехать отдохнуть на две-три недели.
Только после того, как мы узнаем об этом скоропалительном решении, принятом под воздействием встречи, истолкованной протагонистом как мистическая, - типичная «приступка» к будущему трамплину - автор сообщает подробные сведения об Ашенбахе - о его происхождении, писательской карьере, внешности, складе характера, отношении к своему труду и к читателям. Такая последовательность кажется обратной, - казалось бы, естественнее сначала познакомить читателей с героем, а потом уже рассказывать, что с ним произошло - ведь тогда будет понятнее, почему он придал такое преувеличенное значение случайной встрече с незнакомцем.
Но, конечно, такая последовательность не случайна. Манн просто соблюдает два простых правила:
не начинайте повествование с описания обыденной жизни героя; начните с чего-то, являющегося для него из ряда вон выходящим;
не выдавайте сразу слишком много информации о героях. Читателям это пока что не столь интересно - ведь они еще не «сжились» с героями.
Как и в случае с правилом Аристотеля о начале и конце, эти советы кажутся самоочевидными - пока вы не начнете писать сами и не обнаружите, что для соблюдения этих правил понадобятся сознательные усилия.
Дальше Манн подробно описывает, как Ашенбах покупает билет, плывет в Венецию на пароходе (где сталкивается с этим самым молодящимся стариком), препирается с гондольером и наконец прибывает в отель. Весь его путь полон многозначительных символов (что вы хотите, это 1911 год). Он переодевается к ужину, спускается в ресторан, обращает внимание на польскую семью - и встречается глазами с Тадзио. Это и есть «трамплин».
В «Смерти в Венеции» трамплин разжимается на 36-й странице 80-страничной новеллы - но это особенности мышления Томаса Манна и, конечно, излишки декадентской эпохи. В современном фикшне «трамплин» приводится в движение гораздо раньше - на первых страницах или даже первых абзацах, в зависимости от объема произведения. Ну и, конечно, в зависимости от его жанра.
Развитие . Как я уже сказал, основное содержание новеллы - мучительная борьба в душе героя двух начал: любви, Эроса, воплощенного в Тадзио, и смерти, Танатоса, воплощенного в охватившей Венецию холере. Но если вычленить поступки, совершенные Ашенбахом под влиянием встречи с Тадзио, они сведутся к следующему. Он:
делает все, чтобы сорвать собственное же разумное решение покинуть Венецию, в которой установилась нездоровая погода;
начинает приходить на пляж как можно раньше, чтобы не упустить появление Тадзио;
пишет эссе, хотя приехал отдыхать - ему хочется творить в присутствии Тадзио;
выписывает себе большую сумму денег и не заботится больше о сроке каникул - хотя изначально установил себе срок максимум в три недели;
начинает тайком следовать за польской семьей в ее экскурсиях по Венеции;
собирается сообщить об опасности польской даме, чтобы она увезла поскорее Тадзио и двух его сестер - и не в силах это сделать.
начинает одеваться ярко, по-молодежному;
позволяет парикмахеру покрасить себе волосы и наложить косметику чтобы выглядеть моложе
Из этого перечня видно, что события и впрямь идут по нарастающей. До определенного момента потерявший голову Ашенбах еще может притворяться перед собой, что он сам решает оставаться в отеле, сам хочет написать эссе. Даже что он сам решил продлить себе каникулы, а Тадзио здесь ни при чем. Но после того, как европейская знаменитость нанимает гондолу, чтобы тайком плыть за гондолой, в которой сидят безвестные поляки, притворяться перед собой больше не имеет смысла - Ашенбах влюблен, и предмет его любви - польский мальчик. При этом переход от одной стадии к другой отделен четким знаком - Тадзио второй раз, впервые после первого дня, встречается взглядом с Ашенбахом. Это, можно сказать, «точка перегиба» - место где уклон «горы» становится больше 45°.
После этого основной драматургический вопрос - сможет ли Ашенбах добиться любви Тадзио? - начинает звучать уже не подспудно, а, так сказать, во весь голос. Одновременно с нарастанием напряжения фабулы нарастают и препятствия, стоящие на пути протагониста. В Венеции всё явственнее проявляются признаки холеры, Тадзио вот-вот или увезут или он сам, будучи слабого здоровья, подцепит заразу и умрет, оставив Ашенбазха безутешным. Как мы видим, правило «чем ближе к вершине горы, тем круче путь» тоже соблюдается.
Отдавая себя в руки парикмахера, Ашенбах делает именно то, что привело его в ужас при взгляде на молодящегося старика в начале новеллы; это кульминационная точка развития, после которой дальнейшее нагнетание напряжения невозможно - неизбежно наступает финал.
Финал . Ярко выраженным кризисом в «Смерти в Венеции» служит известие о том, что польская семья наконец собралась уезжать. Отношения Ашенбаха с Тадзио подходят к решительной точке. Кульминация - Ашенбах в третий раз ловит взгляд мальчика - и откидывается на шезлонге, сраженный внезапным инсультом. Такова развязка новеллы. Ашенбах проиграл схватку с Эросом - его поглотил Танатос. Казалось бы, такая развязка несколько искусственна, слабо связана с кульминацией - тот самый «бог из машины», от которого я вас предостерегал. Но Манн показывает нам, что связана, причем напрямую. Когда протагонист ловит взгляд Тадзио,
ему чудилось, что бледный и стройный психагог издалека шлет ему улыбку, кивает ему, сняв руку с бедра, указует ею вдаль и уносится в роковое необозримое пространство. И, как всегда, он собрался последовать за ним .
Это довольно важный момент. Известная американская поговорка гласит - after not because , «после не значит потому что». Например, если после этих курсов вы станете знаменитыми писателями, это не обязательно потому, что я вас так хорошо научил. Так вот: фикшн - это всегда «потому что». Американский же романист Е.М. Форстер сформулировал это более красочно, чтобы подчеркнуть разницу между историей и сюжетом. Фраза «Король умер и затем королева умерла» - это история, а фраза «король умер и затем королева умерла от горя» - это сюжет.
От латинского narrare - «рассказывать», откуда это слово перекочевало во все европейские языки.
Что, впрочем, уже начало происходить в виртуальных мирах.
Редкий случай, когда нравоучитель явно берет в Акунине вверх над беллетристом: убежденному либералу-западнику Чхарташвили очень важна мысль о том, что собственный бизнес - вот настоящий клад.
Перевод М. Гаспарова
Томас Манн. Смерть в Венеции и другие новеллы. СПб, Азбука-Классика, 1997 год
Перевод Наталии Ман.
Томас Манн
СМЕРТЬ В ВЕНЕЦИИ
Густав Ашенбах, или фон Ашенбах, как он официально именовался со дня своего пятидесятилетия, в теплый весенний вечер 19… года – года, который в течение столь долгих месяцев грозным оком взирал на наш континент, – вышел из своей мюнхенской квартиры на Принцрегентштрассе и в одиночестве отправился на дальнюю прогулку. Возбужденный дневным трудом (тяжким, опасным и как раз теперь потребовавшим от него максимальной тщательности, осмотрительности, проникновения и точности воли), писатель и после обеда не в силах был приостановить в себе работу продуцирующего механизма, того «totus animi continuus» , в котором, по словам Цицерона, заключается сущность красноречия; спасительный дневной сон, остро необходимый при все возраставшем упадке его сил, не шел к нему. Итак, после чая он отправился погулять, в надежде, что воздух и движение его приободрят, подарят плодотворным вечером.
Было начало мая, и после сырых и промозглых недель обманчиво воцарилось жаркое лето. В Английском саду, еще только одевшемся нежной ранней листвой, было душно, как в августе, и в той части, что прилегала к городу, – полным-полно экипажей и пешеходов. В ресторане Аумейстера, куда вели все более тихие и уединенные дорожки, Ашенбах минуту-другую поглядел на оживленный народ в саду, у ограды которого стояло несколько карет и извозчичьих пролеток, и при свете заходящего солнца пустился в обратный путь, но уже не через парк, а полем, почувствовав усталость. К тому же над Ферингом собиралась гроза. Он решил у Северного кладбища сесть в трамвай, который прямиком доставит его в город.
По странной случайности на остановке и вблизи от нее не было ни души. Ни на Унгарерштрассе, где блестящие рельсы тянулись по мостовой в направлении Швабинга, ни на Ферингском шоссе не видно было ни одного экипажа. Ничто не шелохнулось и за заборами каменотесных мастерских, где предназначенные к продаже кресты, надгробные плиты и памятники образовывали как бы второе, ненаселенное кладбище, а напротив в отблесках уходящего дня безмолвствовало византийское строение часовни. На его фасаде, украшенном греческими крестами и иератическими изображениями, выдержанными в светлых тонах, были еще симметрически расположены надписи, выведенные золотыми буквами, – речения, касающиеся загробной жизни, вроде: «Внидут в обитель господа» или: «Да светит им свет вечный». В ожидании трамвая Ашенбах развлекался чтением этих формул, стараясь погрузиться духовным взором в их прозрачную мистику, но вдруг очнулся от своих грез, заметив в портике, повыше двух апокалиптических зверей, охранявших лестницу, человека, чья необычная наружность дала его мыслям совсем иное направление.
Вышел ли он из бронзовых дверей часовни, или неприметно приблизился и поднялся к ней с улицы, осталось невыясненным. Особенно не углубляясь в этот вопрос, Ашенбах скорее склонялся к первому предположению. Среднего роста, тощий, безбородый и очень курносый, этот человек принадлежал к рыжеволосому типу с характерной для него молочно-белой веснушчатой кожей. Обличье у него было отнюдь не баварское, да и широкополая бастовал шляпа, покрывавшая его голову, придавала ему вид чужеземца, пришельца из дальних краев. Этому впечатлению, правда, противоречили рюкзак за плечами – как у заправского баварца – и желтая грубошерстная куртка; с левой руки, которою он подбоченился, свисал какой-то серый лоскут, надо думать, дождевой плащ, в правой же у него была палка с железным наконечником; он стоял, наклонно уперев ее в пол, скрестив ноги и бедром опираясь на ее рукоятку. Задрав голову, так что на его худой шее, торчавшей из отложных воротничков спортивной рубашки, отчетливо и резко обозначился кадык, он смотрел вдаль своими белесыми, с красными ресницами глазами, меж которых, в странном соответствии со вздернутым носом, залегали две вертикальные энергические складки. В позе его – возможно, этому способствовало возвышенное и возвышающее местонахождение – было что-то высокомерно созерцательное, смелое, дикое даже. И то ли он состроил гримасу, ослепленный заходящим солнцем, то ли его лицу вообще была свойственна некая странность, только губы его казались слишком короткими, оттянутые кверху и книзу до такой степени, что обнажали десны, из которых торчали белые длинные зубы.
Возможно, что Ашенбах, рассеянно, хотя и пытливо, разглядывая незнакомца, был недостаточно деликатен, но вдруг он увидел, что тот отвечает на его взгляд и притом так воинственно, так в упор, так очевидно желая его принудить отвести глаза, что неприятно задетый, он отвернулся и зашагал вдоль заборов, решив больше не обращать внимания на этого человека. И мгновенно забыл о нем. Но либо потому, что незнакомец походил на странника, либо в силу какого-нибудь иного психического или физического воздействия, Ашенбах, к своему удивлению, внезапно ощутил, как неимоверно расширилась его душа; необъяснимое томление овладело им, юношеская жажда перемены мест, чувство, столь живое, столь новое, или, вернее, столь давно не испытанное и позабытое, что он, заложив руки за спину и взглядом уставившись в землю, замер на месте, стараясь разобраться в сути и смысле того, что произошло с ним.
Это было желанье странствовать, вот и все, но оно налетело на него как приступ лихорадки, обернулось туманящей разум страстью. Он жаждал видеть, его фантазия, еще не умиротворившаяся после долгих часов работы, воплощала в единый образ все чудеса и все ужасы пестрой нашей земли, ибо стремилась их представить себе все зараз. Он видел: видел ландшафт, под небом, тучным от испарений, тропические болота, невероятные, сырые, изобильные, подобие дебрей первозданного мира, с островами, топями, с несущими ил водными протоками; видел, как из густых зарослей папоротников, из земли, покрытой сочными, налитыми, диковинно цветущими растениями, близкие и далекие, вздымались волосатые стволы пальм; видел причудливо безобразные деревья, что по воздуху забрасывали свои корни в почву, в застойные, зеленым светом мерцающие воды, где меж плавучими цветами, молочно-белыми, похожими на огромные чаши, на отмелях, нахохлившись, стояли неведомые птицы с уродливыми клювами и, не шевелясь, смотрели куда-то вбок; видел среди узловатых стволов бамбука искрящиеся огоньки – глаза притаившегося тигра, – и сердце его билось от ужаса и непостижимого влечения. Затем виденье погасло, и Ашенбах, покачав головой, вновь зашагал вдоль заборов каменотесных мастерских.
Давно уже, во всяком случае с тех пор как средства стали позволять ему ездить по всему миру когда вздумается, он смотрел на путешествия как на некую гигиеническую меру, и знал, что ее надо осуществлять время от времени, даже вопреки желаниям и склонностям. Слишком занятый задачами, которые ставили перед ним европейская душа и его собственное я, не в меру обремененный обязанностями творчества, бежавший рассеяния и потому неспособный любить шумный и пестрый мир, он безоговорочно довольствовался созерцанием того, что лежит на поверхности нашей земли и для чего ему нет надобности выходить за пределы своего привычного круга, и никогда не чувствовал искушения уехать из Европы. С той поры, как жизнь его начала клониться к закату и ему уже нельзя было словно от пустой причуды отмахнуться от присущего художнику страха не успеть, от тревоги, что часы остановятся, прежде чем он совершит ему назначенное и отдаст всего себя, внешнее его бытие едва ли не всецело ограничилось прекрасным городом, ставшим его родиной, да незатейливым жильем, которое он себе выстроил в горах и где проводил все дождливое лето.
И то, что сейчас так поздно и так внезапно нашло на него, вскоре было обуздано разумом, упорядочено смолоду усвоенной самодисциплиной. Он решил довести свое творение, для которого жил, до определенной точки, прежде чем переехать в горы, и мысль о шатанье по свету и, следовательно, о перерыве в работе на долгие месяцы показалась ему очень беспутной и разрушительной; всерьез об этом нечего было и думать. Тем не менее он слишком хорошо знал, на какой почве взросло это нежданное искушение. Порывом к бегству, говорил он себе, была эта тоска по дальним краям, по новизне, эта жажда освободиться, сбросить с себя бремя, забыться – он бежит прочь от своей работы, от будней неизменного, постылого и страстного
