Добролюбов луч света в темном царстве цитаты. Катерина — луч света в темном царстве (Вариант: Тема совести в русской литературе). Несколько интересных сочинений

Менее невозможности представляло бы другое решение - бежать с Борисом от произвола и насилия домашних. Несмотря на строгость формального закона, несмотря на ожесточенность грубого самодурства, подобные шаги не представляют невозможности сами по себе, особенно для таких характеров, как Катерина. И она не пренебрегает этим выходом, потому что она не отвлеченная героиня, которой хочется смерти по принципу. Убежавши из дому, чтобы свидеться с Борисом, и уже задумывая о смерти, она, однако, вовсе не прочь от побега; узнавши, что Борис едет далеко, в Сибирь, она очень просто говорит ему: "возьми меня с собой отсюда". Но тут-то и всплывает перед нами на минуту камень, который держит людей в глубине омута, названного нами "темным царством". Камень этот - материальная зависимость. Борис ничего не имеет и вполне зависит от дяди - Дикого; Дикой с Кабановыми уладили, чтоб его отправить в Кяхту, и, конечно, не дадут ему взять с собой Катерину. Оттого он и отвечает ей: "нельзя, Катя; не по своей воле я еду, дядя посылает, уж и лошади готовы", и пр. Борис - не герой, он далеко не стоит Катерины, она и полюбила-то его больше на безлюдье. Он хватил "образования" и никак не справится ни с старым бытом, ни с сердцем своим, ни с здравым смыслом, - ходит точно потерянный. Живет он у дяди потому, что тот ему и сестре его должен часть бабушкина наследства отдать, "если они будут к нему почтительны". Борис хорошо понимает, что Дикой никогда не признает его почтительным и, следовательно, ничего не даст ему; да этого мало. Борис так рассуждает: "нет, он прежде наломается над нами, наругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую-нибудь малость, да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало". А все-таки он живет у дяди и сносит его ругательства; зачем? - неизвестно. При первом свидании с Катериной, когда она говорит о том, что ее ждет за это, Борис прерывает ее словами: "ну, что об этом думать, благо нам теперь хорошо". А при последнем свидании плачется: "кто ж это знал, что нам за нашу любовь так мучиться с тобой! Лучше бы бежать мне тогда!" Словом, это один из тех весьма нередких людей, которые не умеют делать того, что понимают, и не понимают того, что делают. Тип их много раз изображался в нашей беллетристике - то с преувеличенным состраданием к ним, то с излишним ожесточением против них. Островский дает их нам так, как они есть, и с особенным ему уменьем рисует двумя-тремя чертами их полную незначительность, хотя, впрочем, не лишенную известной степени душевного благородства. О Борисе нечего распространяться: он, собственно, должен быть отнесен тоже к обстановке, в которую попадает героиня пьесы. Он представляет одно из обстоятельств, делающих необходимым фатальный конец ее. Будь это другой человек и в другом положении - тогда бы и в воду бросаться не надо. Но в том-то и дело, что среда, подчиненная силе Диких и Кабановых, производит обыкновенно Тихонов и Борисов, неспособных воспрянуть и принять свою человеческую природу, даже при столкновении с такими характерами, как Катерина. Мы сказали выше несколько слов о Тихоне; Борис - такой же в сущности, только "образованный". Образование отняло у него силу делать пакости, - правда; но оно не дало ему силы противиться пакостям, которые делают другие; оно не развило в нем даже способности так вести себя, чтобы оставаться чуждым всему гадкому, что кишит вокруг него. Нет, мало того, что не противодействует, он подчиняется чужим гадостям, он волей-неволей участвует в них и должен принимать все их последствия. Но он понимает свое положение, толкует о нем и нередко даже обманывает, на первый раз, истинно живые и крепкие натуры, которые, судя по себе, думают, что если человек так думает, так понимает, то так должен и делать. Смотря с своей точки, этакие натуры не затрудняются сказать "образованным" страдальцам, удаляющимся от горестных обстоятельств жизни: "возьми и меня с собой, я пойду за тобою всюду". Но тут-то и окажется бессилие страдальцев; окажется, что они и не предвидели, и что они проклинают себя, и что они рады бы, да нельзя, и что воли у них нет, а главное - что у них нет ничего за душою и что для продолжения своего существования они должны служить тому же самому Дикому, от которого вместе с нами хотели бы избавиться…

Ни хвалить, ни бранить этих людей нечего, но нужно обратить внимание на ту практическую почву, на которую переходит вопрос; надо признать, что человеку, ожидающему наследства от дяди, трудно сбросить с себя зависимость от этого дяди, и затем надо отказаться от излишних надежд на племянников, ожидающих наследства, хотя бы они и были "образованы" по самое нельзя. Если тут разбирать виноватого, то виноваты окажутся не столько племянники; сколько дяди, или, лучше сказать, их наследство.

Впрочем, о значении материальной зависимости, как главной основы всей силы самодуров в "темном царстве", мы пространно говорили в наших прежних статьях. Поэтому здесь только напоминаем об этом, чтобы указать решительную необходимость того фатального конца, какой имеет Катерина в "Грозе", и, следовательно, решительную необходимость характера, который бы, при данном положении, готов был к такому концу.

Мы уже сказали, что конец, этот кажется нам отрадным; легко понять, почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябанием, которое ей дают в обмен за ее живую душу. Ее погибель - это осуществленная песнь плена вавилонского…

Но и без всяких возвышенных соображений, просто по человечеству, нам отрадно видеть избавление Катерины - хоть через смерть, коли нельзя иначе. На этот счет мы имеем в самой драме страшное свидетельство, говорящее нам, что жить в "темпом царстве" хуже смерти. Тихон, бросаясь на труп своей жены, вытащенной из воды, кричит в самозабвении: "хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!" Этим восклицанием заканчивается пьеса, и нам кажется, что ничего нельзя было придумать сильнее и правдивее такого окончания. Слова Тихона дают ключ к уразумению пьесы для тех, кто бы даже и не понял ее сущности ранее; они заставляют зрителя подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим, да еще каким - самоубийцам! Собственно говоря, восклицание Тихона глупо: Волга близко, кто же мешает и ему броситься, если жить тошно? Но в том-то и горе его, то-то ему и тяжко, что он ничего, решительно ничего сделать не может, даже и того, в чем признает свое благо и спасение. Это нравственное растление, это уничтожение человека действует на нас тяжеле всякого, самого трагического происшествия: там видишь гибель одновременную, конец страданий, часто избавление от необходимости служить жалким орудием каких-нибудь гнусностей; а здесь - постоянную, гнетущую боль, расслабление, полутруп, в течение многих лет согнивающий заживо… И думать, что этот живой труп - не один, не исключение, а целая масса людей, подверженных тлетворному влиянию Диких и Кабановых! И не чаять для них избавления - это, согласитесь, ужасно! Зато какою же отрадною, свежею жизнью веет на нас здоровая личность, находящая в себе решимость покончить с этой гнилою жизнью во что бы то ни стало!..

На этом мы и кончаем. Мы не говорили о многом - о сцене ночного свидания, о личности Кулигина, не лишенной тоже значения в пьесе, о Варваре и Кудряше, о разговоре Дикого с Кабановой, и пр. и пр. Это оттого, что наша цель была указать общий смысл пьесы, и, увлекаясь общим, мы не могли достаточно входить в разбор всех подробностей. Литературные судьи останутся опять недовольны: мера художественного достоинства пьесы недостаточно определена и выяснена, лучшие места не указаны, характеры второстепенные и главные не отделены строго, а всего пуще - искусство опять сделано орудием какой-то посторонней идеи!.. Все это мы знаем и имеем только один ответ: пусть читатели рассудят сами (предполагаем, что все читали или видели "Грозу"), - точно ли идея, указанная нами, - совсем посторонняя "Грозе", навязанная нами насильно, или же она действительно вытекает из самой пьесы, составляет ее сущность и определяет прямой ее смысл?.. Если мы ошиблись, пусть нам это докажут, дадут другой смысл пьесе, более к ней подходящий… Если же наши мысли сообразны с пьесою, то мы просим ответить еще на один вопрос: точно ли русская живая натура выразилась в Катерине, точно ли русская обстановка во всем ее окружающем, точно ли потребность возникающего движения русской жизни сказалась в смысле пьесы, как она понята нами? Если "нет", если читатели не признают здесь ничего знакомого, родного их сердцу, близкого к их насущным потребностям, тогда, конечно, наш труд потерян. Но ежели "да", ежели наши читатели, сообразив наши заметки, найдут, что точно русская жизнь и русская сила вызваны художником в "Грозе" на решительное дело, и если они почувствуют законность и важность этого дела, тогда мы довольны, что бы ни говорили наши ученые и литературные судьи.

В статье Добролюбова под названием "Луч света в темном царстве", краткое содержание которой изложено ниже, идет речь о произведении "Гроза" Островского, ставшем классикой русской литературы. Автор (портрет его представлен ниже) в первой части говорит о том, что Островский глубоко понимал жизнь русского человека. Далее Добролюбов проводит которые написали другие критики об Островском, отмечая при этом, что в них нет прямого взгляда на главные вещи.

Понятие драмы, существовавшее во времена Островского

Николай Александрович далее проводит сопоставление "Грозы" со стандартами драмы, принятыми в то время. В статье "Луч света в темном царстве", краткое содержание которой нас интересует, он рассматривает, в частности, принцип, установленный в литературе, о предмете драмы. В борьбе долга со страстью обычно несчастный конец имеет место тогда, когда побеждает страсть, а счастливый - в случае победы долга. Драма, кроме того, должна была, согласно существующей традиции, представлять единое действие. При этом писать ее следовало литературным, красивым языком. Добролюбов отмечает, что под понятие таким образом, не подходит.

Почему "Грозу" нельзя считать драмой, по мнению Добролюбова?

Произведения подобного рода непременно должны заставлять читателей чувствовать уважение к долгу и изобличать страсть, которая считается вредной. Однако главная героиня описана отнюдь не в мрачных и темных красках, хотя она и является, согласно правилам драмы, "преступницей". Благодаря перу Островского (портрет его представлен ниже) мы проникаемся состраданием к этой героине. Автор "Грозы" смог ярко выразить, как красиво говорит и страдает Катерина. Эту героиню мы видим в весьма мрачном окружении и из-за этого начинаем невольно оправдывать порок, выступая против мучителей девушки.

Драма, как следствие, не выполняет своего предназначения, своей основной смысловой нагрузки не несет. Как-то неуверенно и медленно течет само действие в произведении, считает автор статьи "Луч света в темном царстве". Краткое содержание ее продолжается следующим образом. Добролюбов говорит о том, что в произведении нет ярких и бурных сцен. К "вялости" произведение приводит нагромождение действующих лиц. Язык же не выдерживает никакой критики.

Николай Александрович в статье "Луч света в темном царстве" приводит специально интересующей его пьесы на соответствие принятым стандартам, так как приходит к выводу, что стандартное, готовое представление о том, что в произведении должно быть, не позволяет отразить действительное положение вещей. Что бы вы могли сказать о юноше, который после знакомства с хорошенькой девушкой говорит ей, что по сравнению с Венерой Милосской ее стан не столь хорош? Добролюбов ставит вопрос именно таким образом, рассуждая о стандартизации подхода к произведениям литературы. Истина заключается в жизни и правде, а не в различных диалектических установках, как считает автор статьи "Луч света в темном царстве". Краткое содержание его тезиса состоит в том, что нельзя сказать, что человек именно по своей природе зол. Следовательно, в книге необязательно побеждать должно добро, а проигрывать - зло.

Добролюбов отмечает значение Шекспира, а также мнение Аполлона Григорьева

Добролюбов ("Луч света в темном царстве") говорит также о том, что долгое время литераторы не обращали особого внимания на движение к первородным началам человека, к его корням. Вспомнив Шекспира, он отмечает, что этот автор смог поднять на новую ступень человеческую мысль. После этого Добролюбов переходит к другим статьям, посвященным "Грозе". Упоминается, в частности, отметивший основную заслугу Островского в том, что его творчество было народно. Добролюбов пытается ответить на вопрос о том, в чем заключается эта "народность". Он говорит, что Григорьев данное понятие не объясняет, поэтому само высказывание его нельзя рассматривать серьезно.

Произведения Островского - "пьесы жизни"

Рассуждает затем о том, что можно назвать "пьесами жизни", Добролюбов. "Луч света в темном царстве" (краткое содержание отмечает лишь основные моменты) - статья, в которой Николай Александрович говорит о том, что Островский рассматривает жизнь в целом, не пытаясь при этом сделать праведника счастливым или наказать злодея. Он оценивает общее положение вещей и заставляет читателя либо отрицать, либо сочувствовать, но безучастным не оставляет никого. Тех, кто в самой интриге не участвует, нельзя считать лишними, так как без них она была бы невозможна, что отмечает Добролюбов.

"Луч света в темном царстве": анализ высказываний второстепенных персонажей

Добролюбов в своей статье анализирует высказывания второстепенных лиц: Кудряшки, Глаши и других. Он пытается понять их состояние, то, как они смотрят на реальность, окружающую их. Все особенности "темного царства" отмечает автор. Он говорит, что у этих людей жизнь настолько ограничена, что они не замечают, что имеется другая реальность, кроме их собственного замкнутого мирка. Автор анализирует, в частности, озабоченность Кабановой будущим старых порядков и традиций.

В чем заключена новизна пьесы?

"Гроза" - самое решительное произведение из созданных автором, как отмечает далее Добролюбов. "Луч света в темном царстве" - статья, в которой говорится о том, что самодурство "темного царства", взаимоотношения между его представителями доведены Островским до трагических последствий. Дуновение новизны, которое отмечали все знакомые с "Грозой", заключено в общем фоне пьесы, в людях, "ненужных на сцене", а также во всем, что говорит о скором конце старых устоев и самодурств. Гибель Катерины - это новое начало на данном фоне.

Образ Катерины Кабановой

Статья Добролюбова "Луч света в темном царстве" далее продолжается тем, что автор переходит к анализу образа Катерины, главной героини, отведя ему довольно много места. Этот образ Николай Александрович описывает как шаткий, нерешительный "шаг вперед" в литературе. Добролюбов говорит о том, что сама жизнь требует появления активных и решительных героев. Для образа Катерины характерны интуитивное восприятие правды и естественное ее понимание. Добролюбов ("Луч света в темном царстве") о Катерине говорит, что эта героиня самоотверженна, так как предпочитает выбрать смерть, чем существование при старых порядках. Могучая сила характера заключается у этой героини в ее целостности.

Мотивы поступков Катерины

Добролюбов кроме самого образа этой девушки рассматривает подробно мотивы ее поступков. Он замечает, что Катерина по природе своей не бунтарка, она не проявляет недовольства, не требует разрушений. Скорее, она созидатель, который жаждет любви. Именно это объясняет ее желание облагородить свои поступки в собственном сознании. Девушка молода, и желание любви и нежности естественно для нее. Однако Тихон является настолько забитым и зацикленным, что эти желания и чувства своей жены понять не может, о чем говорит ей прямо.

Катерина воплощает идею русского народа, считает Добролюбов ("Луч света в темном царстве")

Тезисы статьи дополняются еще одним утверждением. Добролюбов в конце концов находит в образе главной героини то, что автор произведения воплотил в ней идею русского народа. Об этом он говорит довольно абстрактно, с широкой и ровной рекой сравнивая Катерину. У нее ровное дно, она плавно обтекает встречающиеся на пути камни. Сама река оттого лишь шумит, что это соответствует ее природе.

Единственно верное решение героини, по мнению Добролюбова

Добролюбов находит в анализе действий этой героини то, что единственно верным решением для нее является побег с Борисом. Девушка может бежать, однако зависимость от родственника его возлюбленного показывает, что этот герой является по сути таким же, как и муж Катерины, лишь более образованным.

Финал пьесы

Отраден и трагичен одновременно финал пьесы. Главная мысль произведения - избавление от оков так называемого темного царства любой ценой. Невозможна жизнь в его среде. Даже Тихон, когда труп его супруги вытаскивают, кричит, что ей хорошо теперь и спрашивает: "А как же я?" Финал пьесы и сам этот крик дают однозначное понимание правды. Слова Тихона заставляют смотреть на поступок Катерины не как на любовную интригу. Перед нами открывается мир, в котором мертвым завидуют живые.

На этом заканчивается статья Добролюбова "Луч света в темном царстве". Мы выделили лишь основные моменты, коротко описав ее краткое содержание. Однако при этом были упущены некоторые подробности и замечания автора. "Луч света в темном царстве" лучше прочитать в оригинале, поскольку эта статья является классикой русской критики. Добролюбов дал хороший образец того, как следует анализировать произведения.

Год написания:

1860

Время прочтения:

Описание произведения:

В 1860 году Николай Добролюбов написал критическую статью Луч света в темном царстве, которая стала одним из первых серьезных отзывов на пьесу Александра Островского под названием "Гроза" . Статью опубликовал журнал "Современник" в том же 1860 году.

Упомянем лишь об одном персонаже пьесы - Катерине, в которой Добролюбов увидел решительный, цельный, сильный характер, что было так необходимо обществу для сопротивления самодержавному строю в то время и проведения социальных реформ.

Ниже читайте краткое содержание статьи Луч света в темном царстве.

Статья посвящена драме Островского «Гроза». В начале её Добролюбов пишет о том, что «Островский обладает глубоким пониманием русской жизни». Далее он подвергает анализу статьи об Островском других критиков, пишет о том, что в них «отсутствует прямой взгляд на вещи».

Затем Добролюбов сравнивает «Грозу» с драматическими канонами: «Предметом драмы непременно должно быть событие, где мы видим борьбу страсти и долга - с несчастными последствиями победы страсти или с счастливыми, когда побеждает долг». Также в драме должно быть единство действия, и она должна быть написана высоким литературным языком. «Гроза» при этом «не удовлетворяет самой существенной цели драмы - внушить уважение к нравственному долгу и показать пагубные последствия увлечения страстью. Катерина, эта преступница, представляется нам в драме не только не в достаточно мрачном свете, но даже с сиянием мученичества. Она говорит так хорошо, страдает так жалобно, вокруг неё все так дурно, что вы вооружаетесь против ее притеснителей и, таким образом, в ее лице оправдываете порок. Следовательно, драма не выполняет своего высокого назначения. Все действие идёт вяло и медленно, потому что загромождено сценами и лицами, совершенно ненужными. Наконец и язык, каким говорят действующие лица, превосходит всякое терпение благовоспитанного человека».

Это сравнение с каноном Добролюбов проводит для того, чтобы показать, что подход к произведению с готовым представлением о том, что должно в нём быть показано, не даёт истинного понимания. «Что подумать о человеке, который при виде хорошенькой женщины начинает вдруг резонировать, что у неё стан не таков, как у Венеры Милосской? Истина не в диалектических тонкостях, а в живой правде того, о чем рассуждаете. Нельзя сказать, чтоб люди были злы по природе, и потому нельзя принимать для литературных произведений принципов вроде того, что, например, порок всегда торжествует, а добродетель наказывается».

«Литератору до сих пор предоставлена была небольшая роль в этом движении человечества к естественным началам», - пишет Добролюбов, вслед за чем вспоминает Шекспира, который «подвинул общее сознание людей на несколько ступеней, на которые до него никто не поднимался». Далее автор обращается к другим критическим статьям о «Грозе», в частности, Аполлона Григорьева, который утверждает, что основная заслуга Островского - в его «народности». «Но в чём же состоит народность, г. Григорьев не объясняет, и потому его реплика показалась нам очень забавною».

Затем Добролюбов приходит к определению пьес Островского в целом как «пьес жизни»: «Мы хотим сказать, что у него на первом плане является всегда общая обстановка жизни. Он не карает ни злодея, ни жертву. Вы видите, что их положение господствует над ними, и вы вините их только в том, что они не выказывают достаточно энергии для того, чтобы выйти из этого положения. И вот почему мы никак не решаемся считать ненужными и лишними те лица пьес Островского, которые не участвуют прямо в интриге. С нашей точки зрения, эти лица столько же необходимы для пьесы, как и главные: они показывают нам ту обстановку, в которой совершается действие, рисуют положение, которым определяется смысл деятельности главных персонажей пьесы».

В «Грозе» особенно видна необходимость «ненужных» лиц (второстепенных и эпизодических персонажей). Добролюбов анализирует реплики Феклуши, Глаши, Дикого, Кудряша, Кулигина и пр. Автор анализирует внутреннее состояние героев «тёмного царства»: «все как-то неспокойно, нехорошо им. Помимо их, не спросясь их, выросла другая жизнь, с другими началами, и хотя она ещё и не видна хорошенько, но уже посылает нехорошие видения тёмному произволу самодуров. И Кабанова очень серьёзно огорчается будущностью старых порядков, с которыми она век изжила. Она предвидит конец их, старается поддержать их значение, но уже чувствует, что нет к ним прежнего почтения и что при первой возможности их бросят».

Затем автор пишет о том, что «Гроза» есть «самое решительное произведение Островского; взаимные отношения самодурства доведены в ней до самых трагических последствий; и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесу соглашается, что в „Грозе“ есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это „что-то“ и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины, рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается нам в самой ее гибели».

Далее Добролюбов анализирует образ Катерины, воспринимая его как «шаг вперёд во всей нашей литературе»: «Русская жизнь дошла до того, что почувствовалась потребность в людях более деятельных и энергичных». Образ Катерины «неуклонно верен чутью естественной правды и самоотвержен в том смысле, что ему лучше гибель, нежели жизнь при тех началах, которые ему противны. В этой цельности и гармонии характера заключается его сила. Вольный воздух и свет, вопреки всем предосторожностям погибающего самодурства, врываются в келью Катерины, она рвётся к новой жизни, хотя бы пришлось умереть в этом порыве. Что ей смерть? Все равно - она не считает жизнью и то прозябание, которое выпало ей на долю в семье Кабановых».

Автор подробно разбирает мотивы поступков Катерины: «Катерина вовсе не принадлежит к буйным характерам, недовольным, любящим разрушать. Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. Вот почему она старается всё облагородить в своём воображении. Чувство любви к человеку, потребность нежных наслаждений естественным образом открылись в молодой женщине». Но это будет не Тихон Кабанов, который «слишком забит для того, чтобы понять природу эмоций Катерины: „Не разберу я тебя, Катя, - говорит он ей, - то от тебя слова не добьёшься, не то что ласки, а то так сама лезешь“. Так обыкновенно испорченные натуры судят о натуре сильной и свежей».

Добролюбов приходит к выводу, что в образе Катерины Островский воплотил великую народную идею: «в других творениях нашей литературы сильные характеры похожи на фонтанчики, зависящие от постороннего механизма. Катерина же как большая река: ровное дно, хорошее - она течёт спокойно, камни большие встретились - она через них перескакивает, обрыв - льётся каскадом, запружают ее - она бушует и прорывается в другом месте. Не потому бурлит она, чтобы воде вдруг захотелось пошуметь или рассердиться на препятствия, а просто потому, что это ей необходимо для выполнения её естественных требований - для дальнейшего течения».

Анализируя действия Катерины, автор пишет о том, что считает возможным побег Катерины и Бориса как наилучшее решение. Катерина готова бежать, но здесь выплывает ещё одна проблема - материальная зависимость Бориса от его дяди Дикого. «Мы сказали выше несколько слов о Тихоне; Борис - такой же, в сущности, только образованный».

В конце пьесы «нам отрадно видеть избавление Катерины - хоть через смерть, коли нельзя иначе. Жить в „тёмном царстве“ хуже смерти. Тихон, бросаясь на труп жены, вытащенный из воды, кричит в самозабвении: „Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!“ Этим восклицанием заканчивается пьеса, и нам кажется, что ничего нельзя было придумать сильнее и правдивее такого окончания. Слова Тихона заставляют зрителя подумать уже не о любовной интриге, а обо всей этой жизни, где живые завидуют умершим».

В заключение Добролюбов обращается к читателям статьи: «Ежели наши читатели найдут, что русская жизнь и русская сила вызваны художником в „Грозе“ на решительное дело, и если они почувствуют законность и важность этого дела, тогда мы довольны, что бы ни говорили наши учёные и литературные судьи».

Вы прочитали краткое содержание статьи Луч света в темном царстве. Предлагаем вам посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с другими изложениями популярных писателей.

ДОБРОЛЮБОВ, НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ

Русский критик, публицист. Родился 24 января (5 февраля) 1836 в Нижнем
Новгороде в семье священника. Отец был хорошо образованным и уважаемым в городе человеком, членом консистории. Добролюбов, старший из восьми детей, получил начальное образование дома под руководством учителя-семинариста.
Огромная домашняя библиотека способствовала раннему приобщению к чтению. В
1847 Добролюбов поступил в последний класс Нижегородского духовного училища, в 1848 – в Нижегородскую духовную семинарию. В семинарии был первым учеником и, кроме необходимых для учебы книг, «читал все, что попадалось под руку: историю, путешествия, рассуждения, оды, поэмы, романы,
– всего больше романы». Реестр прочитанных книг, который вел Добролюбов, записывая в него свои впечатления от прочитанного, насчитывает в 1849–1853 несколько тысяч названий. Добролюбов вел также дневники, писал Заметки,
Воспоминания, стихи («В свете все живут обманом..., 1849, и др.), прозу
(Приключения на масленице и его следствия (1849), пробовал свои силы в драматургии.
Вместе со своим соучеником Лебедевым выпускал рукописный журнал «Ахинея», в котором в 1850 поместил две статьи о стихах Лебедева. Собственные стихи посылал в журналы «Москвитянин» и «Сын отечества» (не были опубликованы).
Добролюбов писал также статьи для газеты «Нижегородские губернские ведомости», собирал местный фольклор (более тысячи пословиц, поговорок, песен, преданий и т.п.), составил словарь местных слов и библиографию по
Нижегородской губернии.
В 1853 оставил семинарию и получил разрешение Синода учиться в
Петербургской духовной академии. Однако по приезде в Петербург он сдал экзамены в Главный педагогический институт на историко-филологический факультет, за что был уволен из духовного звания. В годы учебы в институте
Добролюбов изучал фольклор, написал Заметки и дополнения к сборнику русских пословиц г.Буслаева (1854), О поэтических особенностях великорусской народной поэзии в выражениях и оборотах (1854) и др. работы.
В 1854 Добролюбов пережил духовный перелом, который он назвал «подвигом переделыванья» себя. Разочарованию в религии способствовала потрясшая
Добролюбова почти одновременная смерть матери и отца, а также ситуация общественного подъема, связанного со смертью Николая I и Крымской войной
1853–1856. Добролюбов начал бороться со злоупотреблениями институтского начальства, вокруг него образовался кружок оппозиционно настроенных студентов, обсуждавших политические вопросы и читавших нелегальную литературу. За сатирическое стихотворение, в котором Добролюбов обличал царя как «державного барина» (На 50-летний юбилей его превосходительства
Ник.Ив.Греча, 1854), был посажен в карцер. Через год Добролюбов направил
Гречу вольнолюбивое стихотворение 18 февраля 1855 года, которое адресат переслал в III-е отделение. В стихотворном памфлете Дума при гробе Оленина
(1855) Добролюбов призывал к тому, чтобы «раб... топор на деспота поднял».
В 1855 Добролюбов начал выпускать нелегальную газету «Слухи», в которой помещал свои стихи и заметки революционного содержания – Тайные общества в
России 1817–1825, Разврат Николая Павловича и его приближенных любимцев и др. В том же году познакомился с Н.Г.Чернышевским, в котором его потрясло наличие «ума, строго-последовательного, проникнутого любовью к истине».
Чернышевский привлек Добролюбова к сотрудничеству в журнале «Современник».
Публикуемые в журнале статьи Добролюбов подписывал псевдонимами (Лайбов и др.). В привлекшей общественное внимание статье Собеседник любителей российского слова (1856) обличал «темные явления» самодержавия. В
«Современнике» появились статьи Добролюбова Несколько слов о воспитании по поводу «Вопросов жизни» г.Пирогова (1857), Сочинения гр. В.А.Соллогуба
(1857) и др. В 1857 по предложению Чернышевского и Некрасова Добролюбов возглавил отдел критики «Современника».
В 1857 Добролюбов блестяще окончил институт, но за вольнодумство был лишен золотой медали. Некоторое время работал домашним наставником у кн.
Куракина, а с 1858 стал репетитором по русской словесности во 2-м кадетском корпусе. Продолжал активно работать в «Современнике»: только в 1858 им было опубликовано около 75 статей и рецензий, рассказ Делец и несколько стихотворений. В статье О степени участия народности в развитии русской литературы (1958) Добролюбов дал оценку русской литературе с социальной точки зрения.
К концу 1858 Добролюбов уже играл центральную роль в объединенном отделе критики, библиографии и современных заметок «Современника», оказывал влияние на выбор художественных произведений для публикации. Его революционно-демократические взгляды, выраженные в статьях Литературные мелочи прошлого года (1859), Что такое обломовщина? (1859), Темное царство
(1859) сделали его кумиром разночинной интеллигенции.
В своих программных статьях 1860 Когда же придет настоящий день? (разбор романа И.Тургенева Накануне, после которого Тургенев разорвал отношения с
«Современником») и Луч света в темном царстве (о драме А.Н.Островского
Гроза) Добролюбов прямо призывал к освобождению родины от «внутреннего врага», каковым считал самодержавие. Несмотря на многочисленные цензурные купюры, революционный смысл статей Добролюбова был очевиден.
Добролюбов писал и для «Свистка» – сатирического приложения к
«Современнику». Работал в жанрах стихотворной пародии, сатирического обозрения, фельетона и др., скрываясь за образами «барда» Конрада
Лилиеншвагера, «австрийского поэта-шовиниста» Якова Хама, «юного дарования»
Антона Капелькина и др. вымышленных персонажей.
Из-за интенсивной работы и неустроенной личной жизни усилилась болезнь
Добролюбова. В 1860 он лечил туберкулез в Германии, Швейцарии, Италии,
Франции. Политическая ситуация в Западной Европе, встречи с известными деятелями революционного движения (З.Сераковский и др.) отразились в статьях Непостижимая странность (1860) и др., в которых Добролюбов усомнился в возможности «мгновенного, чудесного исчезновения всего векового зла» и призвал внимательнее присматриваться к тому, что подсказывает сама жизнь для выхода из несправедливого социального устройства. Несчастливая любовь к итальянке И.Фиокки вызвала к жизни стихи 1861 Еще работы в жизни много..., Нет, мне не мил и он, наш север величавый... и др.
В 1861 Добролюбов вернулся в Петербург. В сентябре 1861 в «Современнике» была опубликована его последняя статья Забитые люди, посвященная творчеству
Ф.М.Достоевского. В последние дни жизни Добролюбова ежедневно навещал
Чернышевский, рядом были Некрасов и другие единомышленники. Чувствуя близость смерти, Добролюбов написал мужественное стихотворение Пускай умру
– печали мало...
Умер Добролюбов в Петербурге 17 (29) ноября 1861.

Драма А.Н. Островского "Гроза" была опубликована в 1860 году, накануне революционной ситуации в России. В произведении отразились впечатления от путешествия писателя по Волге летом 1856 года. Но не какой-то определенный волжский город и не какие-то конкретные лица изображены в "Грозе". Все свои наблюдения над жизнью Поволжья Островский переработал и превратил их в глубоко типичные картины русской жизни. Пьеса Островского переносит нас в купеческую среду, где домостроевские порядки поддерживались наиболее упорно. Жители провинциального города живут замкнутой и чуждой общественным интересам жизнью, в неведении того, что творится в мире, в невежестве и равнодушии. Круг их интересов ограничен рамками домашних забот. За внешним спокойствием жизни кроются мрачные мысли, темный быт самодуров, не признающих человеческое достоинство. Представителями "темного царства" являются Дикой и Кабаниха. Первый - законченный тип купца-самодура, смысл жизни которого заключается в том, чтобы любыми средствами сколотить капитал. Островский показал из жизни. Властная и суровая Кабаниха - еще более зловещая и мрачная представительница домостроя. Она строго соблюдает все обычаи и порядки патриархальной старины, поедом "ест"

домашних, разводит ханжество, одаряя нищих, не терпит ни в ком проявления личной воли. Островский рисует Кабаниху как убежденную защитницу устоев
"темного царства". Но даже в своей семье, где все безропотно ей подчиняются, она видит пробуждение чего-то нового, чуждого и ненавистного ей. И Кабаниха горько сетует, чувствуя, как жизнь разрушает привычные для нее отношения: "Ничего-то не знают, никакого порядка. Проститься-то путем не умеют. Так-то вот старина-то и выводится. Что будет, как старики перемрут, как будет свет стоять, уж и не знаю. Ну, да уж то хорошо, что не увижу ничего". Под этой смиреной жалобой Кабанихи - человеконенавистничество, неразлучное с религиозным ханжеством. Жанр драмы характеризуется тем, что в ее основе лежит конфликт отдельной личности и окружающего общества. В "Грозе" эта личность - Катерина Кабанова - натура поэтическая, мечтательная, свободолюбивая. Мир ее чувств и настроений сформировался в родительском доме, где она была окружена заботой и лаской матери. В атмосфере ханжества и назойливости, мелочной опеки конфликт между
"темным царством" и душевным миром Катерины зреет постепенно. Катерина терпит лишь до поры. "А уж коли мне очень здесь опостылеет, так не удержать меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь, не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!" - говорит она. Катерина олицетворяет нравственную чистоту, душевную красоту русской женщины, ее стремление к воле, к свободе, ее способность не только терпеть, но и отстаивать свои права, свое человеческое достоинство. По словам Добролюбова, она "не убила в себе человеческую природу". Катерина - русский национальный характер.
Прежде всего, это отражено Островским, владевшим в совершенстве всеми богатствами народного языка, в речи героини. Когда она говорит, кажется, что она поет. В речи Катерины, связанной с простым на родом, воспитанной на его устной поэзии, преобладает разговорно-просторечная лексика, отличающаяся высокой поэтичностью, образностью, эмоциональностью. Читатель чувствует музыкальность и напевность, говор Кати напоминает народные песни.
Для языка островской героини характерны повторы ("на тройке на хорошей", "и люди мне противны, и дом мне противен, и стены противны!"), обилие ласкательных и уменьшительных слов ("солнышко", "водица", "могилушка"), сравнение ("ни об чем не тужила, точно птичка на воле", "кто-то ласково говорит со мной, точно голубь воркует"). Тоскуя по Борису, в момент наибольшего напряжения душевных сил Катерина выражает свои чувства на языке народной поэзии, восклицая: "Ветры буйные, перенесите вы ему мою печаль- тоску!" Поражает естественность, искренность, простота островской героини.
"Обманывать-то я не умею; скрыть-то ничего не могу", - отвечает она
Варваре, которая говорит, что без обману в их доме не проживешь. Взглянем на религиозность Катерины. Это не ханжество Кабанихи, а по-детски неподдельная вера в Бога. Она часто посещает церковь и делает это с удовольствием и наслаждением ("И до смерти я любила в церковь ходить!
Точно, бывало, я в рай войду"), любит рассказывать о странницах ("У нас полон дом был странниц и богомолок"), сны Катерины о "храмах золотых".
Любовь островской героини небеспричинна. Во-первых, потребность любви дает о себе знать: ведь вряд ли ее муж Тихон под влиянием "маменьки" показывал свою любовь к жене очень часто. Во-вторых, оскорблены чувства жены и женщины. В-третьих, смертельная тоска однообразной жизни душит Катерину. И, наконец, четвертой причиной является желание воли, простора: ведь любовь есть одно из проявлений свободы. Катерина борется сама с собой, и в этом трагизм ее положения, однако в итоге она внутренне оправдывает себя. Кончая жизнь самоубийством, совершая, с точки зрения церкви, страшный грех, она думает не о спасении своей души, а о любви, которая открылась ей. "Друг мой! Радость моя! Прощай!" - вот последние слова Катерины. Еще одна характерная черта островской героини - это "возмужалое, из глубины всего организма возникающее требование права и простора жизни", стремление к свободе, духовному раскрепощению. На слова Варвары: "Куда ты уйдешь? Ты мужняя жена" - Катерина отвечает: "Эх, Варя, не знаешь ты моего характеру!
Конечно, не дай бог этому случиться! А уж коли мне здесь опостынет, так не удержат меня никакой силой. В окно выброшусь, в Волгу кинусь. Не хочу здесь жить, так не стану, хоть ты меня режь!" Не зря в пьесе неоднократно повторяется образ птицы - символ воли. Отсюда постоянный эпитет "вольная птица". Катерина, вспоминая о том, как ей жилось до замужества, сравнивает себя с птицей на воле. "Отчего люди не летают так, как птицы? - говорит она
Варваре. - Знаешь, мне иногда кажется, что я птица". Но вольная птица попала в железную клетку. И она бьется и тоскует в неволе. Цельность, решительность характера Катерины выразилась в том, что она отказалась подчиниться распорядкам кабанихинского дома и предпочла жизни в неволе смерть. И это было проявлением не слабости, а духовной силы и смелости, горячей ненависти к гнету и деспотизму. Итак, главное действующее лицо драмы "Гроза" вступает в конфликт с окружающей средой. В четвертом действии, в сцене покаяния, как будто наступает развязка. Все против
Катерины в этой сцене: и "гроза господняя", и проклинающая полусумасшедшая
"барыня с двумя лакеями", и древняя картина на полуразрушенной стене, изображающая "геенну огненную". Бедную девушку все эти признаки уходящего, но такого живучего старого мира чуть не свели с ума, и она кается в своем грехе в полубреду, состоянии помрачения. Она сама позже признается Борису, что "в себе не вольна была", "себя не помнила". Если бы этой сценой заканчивалась драма "Гроза", то в ней была бы показана непобедимость
"темного царства": ведь в конце четвертого действия Кабаниха торжествует:
"Что сынок! Куда воля-то ведет!" Но драма завершается нравственной победой и над внешними силами, сковывавшими свободу Катерины, и над темными представлениями, сковывавшими ее волю и разум. И ее решение умереть, лишь бы не остаться рабой, выражает, по Добролюбову, "потребность возникшего движения русской жизни". Критик назвал Катерину характером народным, национальным, "светлым лучом в темном царстве", имея в виду действенное выражение в ней непосредственного протеста, освободительных стремлений народных масс. Указывая на глубокую типичность этого образа, на его общенародное значение, Добролюбов писал, что он представляет
"художественное соединение однородных черт, проявляющихся в разных положениях русской жизни, но служащих выражением одной идеи". Героиня
Островского отразила в своих чувствах, в своих поступках стихийный протест широких народных масс против ненавистных ему условий "темного царства".
Именно поэтому Добролюбов и выделил "Грозу" из всей прогрессивной пред реформенной литературы и подчеркнул ее объективно революционное значение.
Для своего времени, когда Россия пережила период громадного общественного подъема перед крестьянской реформой, драма "Гроза" имела важное значение.
Образ Катерины принадлежит к лучшим образам женщин не только в творчестве
Островского, но и во всей русской и мировой художественной литературе.

Островский обладает глубоким пониманием русской жизни и великим умением изображать резко и живо самые существенные ее стороны.

Внимательно соображая совокупность его произведений, мы находим, что чутье истинных потребностей и стремлений русской жизни никогда не оставляло его; оно иногда и не показывалось на первый взгляд, но всегда находилось в корне его произведений.

Требование права, уважение личности, протест против насилия и произвола вы находите во множестве литературных произведений; но в них большею частью дело не проведено жизненным, практическим образом, почувствована отвлеченная, философская сторона вопроса и из нее все выведено, указывается право, а оставляется без внимания реальная возможность. У Островского не то: у него вы находите не только нравственную, но и житейскую экономическую сторону вопроса, а в этом-то и сущность дела. У него вы ясно видите, как самодурство опирается на толстой мошне, которую называют «Божиим благословением», и как безответность людей перед ним определяется материальною от него зависимостью. Мало того, вы видите, как эта материальная сторона во всех житейских отношениях господствует над отвлеченною и как люди, лишенные материального обеспечения, мало ценят отвлеченные права и даже теряют ясное сознание о них. В самом деле - сытый человек может рассуждать хладнокровно и умно, следует ли ему есть такое-то кушанье; но голодный рвется к пище, где ни завидит ее и какова бы она ни была. Это явление, повторяющееся во всех сферах общественной жизни, хорошо замечено и понято Островским, и его пьесы яснее всяких рассуждений показывают, как система бесправия и грубого, мелочного эгоизма, водворенная самодурством, прививается и к тем самым, которые от него страдают; как они, если мало-мальски сохраняют в себе остатки энергии, стараются употребить ее на приобретение возможности жить самостоятельно и уже не разбирают при этом ни средств, ни прав.

У Островского на первом плане является всегда общая, не зависящая ни от кого из действующих лиц, обстановка жизни. Он не карает ни злодея, ни жертву; оба они жалки вам, нередко оба смешны, но не на них непосредственно обращается чувство, возбуждаемое в вас пьесою. Вы видите, что их положение господствует над ними, и вы вините их только в том, что они не выказывают достаточно энергии для того, чтобы выйти из этого положения. Сами самодуры, против которых естественно должно возмущаться ваше чувство, по внимательном рассмотрении оказываются более достойны сожаления, нежели вашей злости: они и добродетельны и даже умны по-своему, в пределах, предписанных им рутиною поддерживаемых их положением; но положение это таково, что в нем невозможно полное, здоровое человеческое развитие.

Таким образом, борьба, совершается в пьесах Островского не в монологах действующих лиц, а в фактах, господствующих над ними. Посторонние лица имеют резон своего появления и оказываются даже необходимы для полноты пьесы. Недеятельные участники жизненной драмы, по-видимому занятые только своим делом каждый,- имеют часто одним своим существованием такое влияние на ход дела, что его ничем и отразить нельзя. Сколько горячих идей, сколько обширных планов, сколько восторженных порывов рушится при одном взгляде на равнодушную, прозаическую толпу, с презрительным индифферентизмом проходящую мимо нас! Сколько чистых и добрых чувств замирает в нас из боязни, чтобы не быть осмеянным и поруганным этой толпой. А с другой стороны, и сколько преступлений, сколько порывов произвола и насилия останавливается пред решением этой толпы, всегда как будто равнодушной и податливой, но, в сущности, весьма неуступчивой в том, что раз ею признано.
Поэтому чрезвычайно важно для нас знать, каковы понятия этой толпы о добре и зле, что у ней считается за истину и что за ложь. Этим определяется наш взгляд на положение, в каком находятся главные лица пьесы, а следовательно, и степень нашего участия к ним.

Катерина до конца водится своей натурой, а не заданными решениями, потому что для решений ей бы надо было иметь логические, твердые основания, а между тем все начала, которые ей даны для теоретических рассуждений, решительно противны ее натуральным влечениям. Оттого она не только не принимает геройских поз и не произносит изречений, доказывающих твердость характера, а даже напротив - является в виде слабой женщины, не умеющей противиться своим влечениям, и старается оправдывать тот героизм, какой проявляется в ее поступках. Ни на кого она не жалуется, никого не винит, и даже на мысль ей не приходит ничего подобного. Нет в ней ни злобы, ни презрения, ничего, чем так красуются обыкновенно разочарованные герои, самовольно покидающие свет. Мысль о горечи жизни, какую надо будет терпеть, до того терзает Катерину, что повергает ее в какое-то полугорячечное состояние. В последний момент особенно живо мелькают в ее воображении все домашние ужасы. Она вскрикивает: «А поймают меня да воротят домой насильно!.. Скорей, скорей...» И дело кончено: она не будет более жертвою бездушной свекрови, не будет более томиться взаперти с бесхарактерным и противным ей мужем. Она освобождена!..

Грустно, горько такое освобождение; но что же делать, когда другого выхода нет. Хорошо, что нашлась в бедной женщине решимость хоть на этот страшный выход. В том и сила ее характера, оттого-то «Гроза» и производит на нас впечатление освежающее.

Конец этот кажется нам отрадным; легко понять почему: в нем дан страшный вызов самодурной силе, он говорит ей, что уже нельзя идти дальше, нельзя долее жить с ее насильственными, мертвящими началами. В Катерине видим мы протест против кабановских понятий о нравственности, протест, доведенный до конца, провозглашенный и под домашней пыткой и над бездной, в которую бросилась бедная женщина. Она не хочет мириться, не хочет пользоваться жалким прозябаньем, которое ей дают в обмен за ее живую душу.

Добролюбов поставил Островского очень высоко, находя, что он очень полно и многосторонне умел изобразить существенные стороны и требования русской жизни. Одни авторы брали частные явления, временные, внешние требования общества и изображали их с большим или меньшим успехом. Другие авторы брали более внутреннюю сторону жизни, но ограничивались очень тесным кругом и подмечали такие явления, которые далеко не имели общенародного значения. Дело Островского гораздо плодотворнее: он захватил такие общие стремления и потребности, которыми проникнуто все русское общество, которых голос слышится во всех явлениях нашей жизни, которых удовлетворение составляет необходимое условие нашего дальнейшего развития.

зависит от того положения, какое неизбежно выпадает на ее долю между этими

лицами, в том быте, который установился под их влиянием. "Гроза" есть, без

сомнения, самое решительное произведение Островского; взаимные отношения

самодурства и безгласности доведены в ней до самых трагических последствий;

и при всем том большая часть читавших и видевших эту пьесу соглашается, что

она производит впечатление менее тяжкое и грустное, нежели другие пьесы

Островского (не говоря, разумеется, о его этюдах чисто комического

характера). В "Грозе" есть даже что-то освежающее и ободряющее. Это "что-то"

и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий

шаткость и близкий конец самодурства. Затем самый характер Катерины,

рисующийся на этом фоне, тоже веет на нас новою жизнью, которая открывается

нам в самой ее гибели.

Дело в том, что характер Катерины, как он исполнен в "Грозе",

составляет шаг вперед не только в драматической деятельности Островского, но

и во всей нашей литературе. Он соответствует новой фазе нашей народной

жизни, он давно требовал своего осуществления в литературе, около него

вертелись наши лучшие писатели; но они умели только понять его надобность и

не могли уразуметь и почувствовать его сущности; это сумел сделать

Островский. Ни одна из критик на "Грозу" не хотела или не умела представить

надлежащей оценки этого характера; поэтому мы решаемся еще продлить нашу

статью, чтобы с некоторой обстоятельностью изложить, как мы понимаем

характер Катерины и почему создание его считаем так важным для нашей

литературы.

Не так понят и выражен русский сильный характер в "Грозе". Он прежде

всего поражает нас своею противоположностью всяким самодурным началам. Не с

инстинктом буйства и разрушения, но и не с практической ловкостью улаживать

для высоких целей свои собственные делишки, не с бессмысленным, трескучим

пафосом, но и не с дипломатическим, педантским расчетом является он перед

нами. Нет, он сосредоточенно-решителен, неуклонно верен чутью естественной

правды, исполнен веры в новые идеалы и самоотвержен, в том смысле, что ему

лучше гибель, нежели жизнь при тех началах, которые ему противны. Он водится

не отвлеченными принципами, не практическими соображениями, не мгновенным

пафосом, а просто натурою, всем существом своим. В этой цельности и гармонии

характера заключается его сила и существенная необходимость его в то время,

когда старые, дикие отношения, потеряв всякую внутреннюю силу, продолжают

держаться внешнею, механическою связью. Человек, только логически понимающий

нелепость самодурства Диких и Кабановых, ничего не сделает против них уже

потому, что пред ними всякая логика исчезает; никакими силлогизмами вы не

убедите цепь, чтоб она распалась на узнике, кулак, чтобы от него не было

больно прибитому; так не убедите вы и Дикого поступать разумнее, да не

убедите и его домашних - не слушать его прихотей: приколотит он их всех, да

и только, что с этим делать будешь? Очевидно, что характеры, сильные одной

логической стороной, должны развиваться очень убого и иметь весьма слабое

влияние на жизненную деятельность там, где всею жизнью управляет не логика,

а чистейший произвол.

Решительный, цельный русский характер, действующий в среде Диких и

Кабановых, является у Островского в женском типе, и это не лишено своего

серьезного значения. Известно, что крайности отражаются крайностями и что

самый сильный протест бывает тот, который поднимается наконец из груди самых

слабых и терпеливых.

Таким образом, возникновение женского энергического характера вполне

соответствует тому положению, до какого доведено самодурство в драме

Островского. В положении, представленном "Грозой", оно дошло до крайности,

до отрицания всякого здравого смысла; оно более чем когда-нибудь враждебно

естественным требованиям человечества и ожесточеннее прежнего силится

остановить их развитие, потому что в торжестве их видит приближение своей

неминуемой гибели. Через это оно еще более вызывает ропот и протест даже в

существах самых слабых.

Такова основа всех действий характера, изображенного в "Грозе". Основа

эта надежнее всех возможных теорий и пафосов, потому что она лежит в самой

сущности данного положения, влечет человека к делу неотразимо, не зависит от

той или другой способности или впечатления в частности, а опирается на всей

сложности требований организма, на выработке всей натуры человека. Теперь

любопытно, как развивается и проявляется подобный характер в частных

случаях. Мы можем проследить его развитие по личности Катерины.

Прежде всего, вас поражает необыкновенная своеобразность этого

характера. Ничего нет в нем внешнего, чужого, а все выходит как-то изнутри

его; всякое впечатление перерабатывается в нем и затем срастается с ним

органически. Это мы видим, например, в простодушном рассказе Катерины о

своем детском возрасте и о жизни в доме у матери. Оказывается, что

воспитание и молодая жизнь ничего не дали ей; в доме ее матери было то же,

что и у Кабановых: ходили в церковь, шили золотом по бархату, слушали

рассказы странниц, обедали, гуляли по саду, опять беседовали с богомолками и

сами молились... Выслушав рассказ Катерины, Варвара, сестра ее мужа, с

удивлением замечает: "да ведь и у нас то же самое". Но разница определяется

Катериною очень быстро в пяти словах: "да здесь все как будто из-под

неволи!" И дальнейший разговор показывает, что во всей этой внешности,

которая так обыденна у нас повсюду, Катерина умела находить свой особенный

смысл, применять ее к своим потребностям и стремлениям, пока не налегла на

нее тяжелая рука Кабанихи. Катерина вовсе не принадлежит к буйным

характерам, никогда не довольным, любящим разрушать во что бы то ни стало...

Напротив, это характер по преимуществу созидающий, любящий, идеальный. Вот

почему она старается все осмыслить и облагородить в своем воображении; то

настроение, при котором, по выражению поэта,

Весь мир мечтою благородной

Пред ним очищен и омыт, -[*]

это настроение до последней крайности не покидает Катерину. Всякий

внешний диссонанс она старается согласить с гармонией своей души, всякий

недостаток покрывает из полноты своих внутренних сил. Грубые, суеверные

рассказы и бессмысленные бредни странниц превращаются у ней в золотые,

поэтические сны воображения, не устрашающие, а ясные, добрые. Бедны ее

образы, потому что материалы, представляемые ей действительностью, так

однообразны: но и с этими скудными средствами ее воображение работает

неутомимо и уносит ее в новый мир, тихий и светлый. Не обряды занимают ее в

церкви: она совсем и не слышит, что там поют и читают; у нее в душе иная

музыка, иные видения, для нее служба кончается неприметно, как будто в одну

секунду. Она смотрит на деревья, странно нарисованные на образах, и

воображает себе целую страну садов, где все такие деревья и все это цветет,

благоухает, все полно райского пения. А то увидит она в солнечный день, как

"из купола светлый такой столб вниз идет и в этом столбе ходит дым, точно

облака", - и вот она уже видит, "будто ангелы в этом столбе летают и поют".

Иногда представится ей, - отчего бы и ей не летать? и когда на горе стоит,

то так ее и тянет лететь: вот так бы разбежалась, подняла руки, да и

полетела. Она странная, сумасбродная с точки зрения окружающих; но это

потому, что она никак не может принять в себя их воззрений и наклонностей.

Она берет от них материалы, потому что иначе взять их неоткуда; но не берет

выводов, а ищет их сама и часто приходит вовсе не к тому, на чем

успокаиваются они. Подобное отношение к внешним впечатлениям мы замечаем и в

другой среде, в людях, по своему воспитанию привыкших к отвлеченным

рассуждениям и умеющих анализировать свои чувства. Вся разница в том, что у

Катерины, как личности непосредственной, живой, все делается по влечению

натуры, без отчетливого сознания, а у людей развитых теоретически и сильных

умом главную роль играет логика и анализ. Сильные умы именно и отличаются

той внутренней силой, которая дает им возможность не поддаваться готовым

воззрениям и системам, а самим создавать свои взгляды и выводы на основании

живых впечатлений. Они ничего не отвергают сначала, но ни на чем и не

останавливаются, а только все принимают к сведению и перерабатывают

по-своему. Аналогические результаты представляет нам и Катерина, хотя она и

не резонирует и даже не понимает сама своих ощущений, а водится прямо

натурою. В сухой, однообразной жизни своей юности, в грубых и суеверных

понятиях окружающей среды она постоянно умела брать то, что соглашалось с ее

естественными стремлениями к красоте, гармонии, довольству, счастью. В

разговорах странниц, в земных поклонах и причитаниях она видела не мертвую

форму, а что-то другое, к чему постоянно стремилось ее сердце. На основании

их она строила себе свой идеальный мир, без страстей, без нужды, без горя,

мир, весь посвященный добру и наслажденью. Но в чем настоящее добро и

истинное наслаждение для человека, она не могла определить себе; вот отчего

эти внезапные порывы каких-то безотчетных, неясных стремлений, о которых она

вспоминает: "Иной раз, бывало, рано утром в сад уйду, еще только солнышко

восходит, - упаду на колени, молюсь и плачу, и сама не знаю, о чем молюсь и

о чем плачу; так меня и найдут. И об чем я молилась тогда, чего просила - не

знаю; ничего мне не надобно, всего у меня было довольно". Бедная девочка, не

получившая широкого теоретического образования, не знающая всего, что на

свете делается, не понимающая хорошенько даже своих собственных

потребностей, не может, разумеется, дать себе отчета в том, что ей нужно.

Покамест она живет у матери, на полной свободе, без всякой житейской заботы,

пока еще не обозначились в ней потребности и страсти взрослого человека, она

не умеет даже отличить своих собственных мечтаний, своего внутреннего мира -

от внешних впечатлений. Забываясь среди богомолок в своих радужных думах и

гуляя в своем светлом царстве, она все думает, что ее довольство происходит

именно от этих богомолок, от лампадок, зажженных по всем углам в доме, от

причитаний, раздающихся вокруг нее; своими чувствами она одушевляет мертвую

обстановку, в которой живет, и сливает с ней внутренний мир души своей. Это

период детства, для многих тянущийся долго, очень долго, но все-таки имеющий

свой конец. Если конец приходит очень поздно, если человек начинает

понимать, чего ему нужно, тогда уже, когда большая часть жизни изжита, - в

таком случае ему ничего почти не остается, кроме сожаления о том, что так

долго принимал он собственные мечты за действительность. Он находится тогда

в печальном положении человека, который, наделив в своей фантазии всеми

возможными совершенствами свою красавицу и связав с нею жизнь свою, вдруг

замечает, что все совершенства существовали только в его воображении, а в

ней самой нет и следа их. Но характеры сильные редко поддаются такому

решительному заблуждению: в них очень сильно требование ясности и

реальности, оттого они не останавливаются на неопределенностях и стараются

выбраться из них во что бы то ни стало. Заметив в себе недовольство, они

стараются прогнать его; но, видя, что оно не проходит, кончают тем, что дают

полную свободу высказаться новым требованиям, возникающим в душе, и затем

уже не успокоятся, пока не достигнут их удовлетворения. А тут и сама жизнь

приходит на помощь - для одних благоприятно, расширением круга впечатлений,

а для других трудно и горько - стеснениями и заботами, разрушающими

гармоническую стройность юных фантазий. Последний путь выпал на долю

Катерине, как выпадает он на долю большей части людей в "темном царстве"

Диких и Кабановых.

В сумрачной обстановке новой семьи начала чувствовать Катерина

недостаточность внешности, которою думала довольствоваться прежде. Под

тяжелой рукой бездушной Кабанихи нет простора ее светлым видениям, как нет

свободы ее чувствам. В порыве нежности к мужу она хочет обнять его, -

старуха кричит: "что на шею виснешь, бесстыдница? В ноги кланяйся!" Ей

хочется остаться одной и погрустить тихонько, как бывало, а свекровь

говорит: "отчего не воешь?" Она ищет света, воздуха, хочет помечтать и

порезвиться, полить свои цветы, посмотреть на солнце, на Волгу, послать свой

привет всему живому, - а ее держат в неволе, в ней постоянно подозревают

нечистые, развратные замыслы. Она ищет прибежища по-прежнему в религиозной

практике, в посещении церкви, в душеспасительных разговорах; но и здесь не

находит уже прежних впечатлений. Убитая дневной работой и вечной неволей,

она уже не может с прежней ясностью мечтать об ангелах, поющих в пыльном

столбе, освещенном солнцем, не может вообразить себе райских садов с их

невозмущенным видом и радостью. Все мрачно, страшно вокруг нее, все веет

холодом и какой-то неотразимой угрозой: и лики святых так строги, и

церковные чтения так грозны, и рассказы странниц так чудовищны... Они все те

же в сущности, они нимало не изменились, но изменилась она сама: в ней уже

нет охоты строить воздушные видения, да уж и не удовлетворяет ее то

неопределенное воображение блаженства, которым она наслаждалась прежде. Она

возмужала, в ней проснулись другие желания, более реальные; не зная иного

поприща, кроме семьи, иного мира, кроме того, какой сложился для нее в

обществе ее городка, она, разумеется, и начинает сознавать из всех

человеческих стремлений то, которое всего неизбежнее и всего ближе к ней, -

стремление любви и преданности. В прежнее время ее сердце было слишком полно

мечтами, она не обращала внимания на молодых людей, которые на нее

заглядывались, а только смеялась. Выходя замуж за Тихона Кабанова, она и его

не любила, она еще и не понимала этого чувства; сказали ей, что всякой

девушке надо замуж выходить, показали Тихона как будущего мужа, она и пошла

за него, оставаясь совершенно индифферентною к этому шагу. И здесь тоже

проявляется особенность характера: по обычным нашим понятиям, ей бы

следовало противиться, если у ней решительный характер; но она и не думает о

сопротивлении, потому что не имеет достаточно оснований для этого. Ей нет

особенной охоты выходить замуж, но нет и отвращения от замужества; нет в ней

любви к Тихону, но нет любви и ни к кому другому. Ей все равно покамест, вот

почему она и позволяет делать с собой что угодно. В этом нельзя видеть ни

бессилия, ни апатии, а можно находить только недостаток опытности, да еще

слишком большую готовность делать все для других, мало заботясь о себе. У

ней мало знания и много доверчивости, вот отче о до времени она не

выказывает противодействия окружающим и решается лучше терпеть, нежели

делать назло им.

Но когда она поймет, что ей нужно, и захочет чего-нибудь достигнуть, то

добьется своего во что бы то ни стало: тут-то и проявится вполне сила ее

характера, не растраченная в мелочных выходках. Сначала, по врожденной

доброте и благородству души своей, она будет делать все возможные усилия,

чтобы не нарушить мира и прав других, чтобы получить желаемое с возможно

большим соблюдением всех требований, какие на нее налагаются людьми,

чем-нибудь связанными с ней; и если они сумеют воспользоваться этим

первоначальным настроением и решатся дать ей полное удовлетворение, - хорошо

тогда и ей и им. Но если нет, - она ни перед чем не остановится: закон,

родство, обычай, людской суд, правила благоразумия - все исчезает для нее

пред силою внутреннего влечения; она не щадит себя и не думает о других.

Такой именно выход представился Катерине, и другого нельзя было ожидать

среди той обстановки, среди которой она находится.

Чувство любви к человеку, желание найти родственный отзыв в другом

сердце, потребность нежных наслаждений естественным образом открылись в

молодой женщине и изменили ее прежние, неопределенные и бесплотные мечты.

"Ночью, Варя, не спится мне, - рассказывает она, - все мерещится шепот какой

то: кто-то так ласково говорит со мной, точно голубь воркует. Уж не снятся

мне, Варя, как прежде, райские деревья да горы; а точно меня кто-то обнимает

так горячо-горячо и ведет меня куда-то, и я иду за ним, иду..." Она сознала

и уловила эти мечты уже довольно поздно; но, разумеется, они преследовали и

томили ее задолго прежде, чем она сама могла дать себе отчет в них. При

первом их появлении она тотчас же обратила свое чувство на то, что всего

ближе к ней было, - на мужа. Она долго усиливалась сроднить с ним свою душу,

уверить себя, что с ним ей ничего не нужно, что в нем-то и есть блаженство,

которого она так тревожно ищет. Она со страхом и недоумением смотрела на

возможность искать взаимной любви в ком-нибудь, кроме его. В пьесе, которая

застает Катерину уже с началом любви к Борису Григорьичу, все еще видны

последние, отчаянные усилия Катерины - сделать себе милым своего мужа. Сцена

ее прощания с ним дает нам чувствовать, что и тут еще не все потеряно для

же сцена в коротких, но резких очерках передает нам целую историю истязаний,

которые заставили вытерпеть Катерину, чтобы оттолкнуть ее первое чувство от

мужа. Тихон является здесь простодушным и пошловатым, совсем не злым, но до

крайности бесхарактерным существом, не смеющим ничего сделать вопреки

матери. А мать - существо бездушное, кулак-баба, заключающая в китайских

церемониях - и любовь, и религию, и нравственность. Между нею и между своей

женой Тихон представляет один из множества тех жалких типов, которые

обыкновенно называются безвредными, хотя они в общем-то смысле столь же

вредны, как и сами самодуры, потому что служат их верными помощниками. Тихон

сам по себе любил жену и готов бы все для нее сделать; но гнет, под которым

он вырос, так его изуродовал, что в нем никакого сильного чувства, никакого

решительного стремления развиться не может. В нем есть совесть, есть желание

добра, но он постоянно действует против себя и служит покорным орудием

матери, даже в отношениях своих к жене. Еще в первой сцене появления

семейства Кабановых на бульваре мы видим, каково положение Катерины между

мужем и свекровью. Кабаниха ругает сына, что жена его не боится; он решается

возразить: "да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня

любит". Старуха тотчас же вскидывается на него: "как, зачем бояться? Как,

зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и

подавно: какой же это порядок-то в доме будет! Ведь ты, чай, с ней в законе

живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит?" Под такими началами,

разумеется, чувство любви в Катерине не находит простора и прячется внутрь

ее, сказываясь только по временам судорожными порывами. Но и этими порывами

муж не умеет пользоваться: он слишком забит, чтобы понять силу ее страстного

томления. "Не разберу я тебя, Катя, - говорит он ей: - то от тебя слова не

добьешься, не то что ласки, а то так сама лезешь". Так обыкновенно дюжинные

и испорченные натуры судят о натуре сильной и свежей: они, судя по себе, не

понимают чувства, которое схоронилось в глубине души, и всякую

сосредоточенность принимают за апатию; когда же наконец, не будучи в

состоянии скрываться долее, внутренняя сила хлынет из души широким и быстрым

потоком, - они удивляются и считают это каким-то фокусом, причудою, вроде

того, как им самим приходит иногда фантазия впасть в пафос или кутнуть. А

между тем эти порывы составляют необходимость в натуре сильной и бывают тем

разительнее, чем они дольше не находят себе выхода. Они неумышленны, не

соображены, а вызваны естественной необходимостью. Сила натуры, которой нет

возможности развиваться деятельно, выражается и пассивно - терпением,

сдержанностью. Но только не смешивайте этого терпения с тем, которое

происходит от слабого развития личности в человеке и которое кончает тем,

что привыкает к оскорблениям и тягостям всякого рода. Нет, Катерина не

привыкнет к ним никогда; она еще не знает, на что и как она решится, она

ничем не нарушает своих обязанностей к свекрови, делает все возможное, чтобы

хорошо уладиться с мужем, но по всему видно, что она чувствует свое

положение и что ее тянет вырваться из него. Никогда она не жалуется, не

бранит свекрови; сама старуха не может на нее взнести этого; и, однако же,

свекровь чувствует, что Катерина составляет для нее что-то неподходящее,

враждебное. Тихон, который как огня боится матери и притом не отличается

особенною деликатностью и нежностью, совестится, однако, перед женою, когда

по повелению матери должен ей наказывать, чтоб она без него "в окна глаз не

пялила" и "на молодых парней не заглядывалась". Он видит, что горько

оскорбляет ее такими речами, хотя хорошенько и не может понять ее состояния.

По выходе матери из комнаты он утешает жену таким образом: "все к сердцу-то

принимать, так в чахотку скоро попадешь. Что ее слушать-то! Ей ведь

что-нибудь надо ж говорить. Ну, и пущай она говорит, а ты мимо ушей

пропущай!" Вот этот индифферентизм точно плох и безнадежен; но Катерина

никогда не может дойти до него; хотя по наружности она даже меньше

огорчается, нежели Тихон, меньше жалуется, но в сущности она страдает

гораздо больше. Тихон тоже чувствует, что он не имеет чего-то нужного; в нем

тоже есть недовольство; но оно находится в нем на такой степени, на какой,

например, может быть влечение к женщине у десятилетнего мальчика с

развращенным воображением. Он не может очень решительно добиваться

независимости и своих прав - уже и потому, что он не знает, что с ними

делать; желание его больше головное, внешнее, а собственно натура его,

поддавшись гнету воспитания, так и осталась почти глухою к естественным

стремлениям. Поэтому самое искание свободы в нем получает характер уродливый

и делается противным, как противен цинизм десятилетнего мальчика, без смысла

и внутренней потребности повторяющего гадости, слышанные от больших. Тихон,

видите, наслышан от кого-то, что он "тоже мужчина" и потому должен в семье

иметь известную долю власти и значения; поэтому он себя ставит гораздо выше

жены и, полагая, что ей уж так и бог судил терпеть и смиряться, - на свое

положение под началом у матери смотрит как на горькое и унизительное. Затем,

он наклонен к разгулу, и в нем-то главным образом и ставит свободу: точно

как тот же мальчик, не умеющий постигнуть настоящей сути, отчего так сладка

женская любовь, и знающий только внешнюю сторону дела, которая у него и

превращается в сальности: Тихон, собираясь уезжать, с бесстыднейшим цинизмом

говорит жене, упрашивающей его взять ее с собою: "с этакой-то неволи от

какой хочешь красавицы жены убежишь! Ты подумай то: какой ни на есть, а я

все-таки мужчина, - всю жизнь вот этак жить, как ты видишь, так убежишь и от

жены. Да как я знаю теперича, что недели две никакой грозы на меня не будет,

кандалов этих на ногах нет, так до жены ли мне?" Катерина только и может

ответить ему на это: "как же мне любить-то тебя, когда ты такие слова

говоришь?" Но Тихон не понимает всей важности этого мрачного и решительного

упрека; как человек, уже взмахнувший рукою на свой рассудок, он отвечает

небрежно: "слова - как слова! Какие же мне еще слова говорить!" - и

торопится отделаться от жены. А зачем? Что он хочет делать, на чем отвести

душу, вырвавшись на волю? Он об этом сам рассказывает потом Кулигину: "на

дорогу-то маменька читала-читала мне наставления-то, а я как выехал, так

загулял. Уж очень рад, что на волю-то вырвался. И всю дорогу пил, и в Москве

все пил; так это кучу, что на-поди. Так, чтобы уж на целый год

отгуляться!.." Вот и все! И надо сказать, что в прежнее время, когда еще

сознание личности и ее прав не поднялось в большинстве, почти только

подобными выходками и ограничивались протесты против самодурного гнета. Да и

нынче еще можно встретить множество Тихонов, упивающихся если не вином, то

какими-нибудь рассуждениями и спичами и отводящих душу в шуме словесных

оргий. Это именно люди, которые постоянно жалуются на свое стесненное

положение, а между тем заражены гордою мыслью о своих привилегиях и о своем

превосходстве над другими: "какой ни на есть, а все-таки я мужчина, - так

каково мне терпеть-то". То есть: "ты терпи, потому что ты баба, и стадо

быть, дрянь, а мне надо волю, - не потому, чтоб это было человеческое,

естественное требование, а потому, что таковы права моей привилегированной

особы"... Ясно, что из подобных людей и замашек никогда и не мокло и не

может ничего выйти.

Но не похоже на них новое движение народной жизни, о котором мы

говорили выше и отражение которого нашли в характере Катерины. В этой

личности мы видим уже возмужалое, из глубины всего организма возникающее

требование права и простора жизни. Здесь уже не воображение, не наслышка, не

искусственно возбужденный порыв является нам, а жизненная необходимость

натуры. Катерина не капризничает, не кокетничает своим недовольством и

гневом, - это не в ее натуре; она не хочет импонировать на других,

выставиться и похвалиться. Напротив, живет она очень мирно и готова всему

подчиниться, что только не противно ее натуре; принцип ее, если б она могла

сознать и определить его, был бы тот, чтобы как можно менее своей личностью

стеснять других и тревожить общее течение дел. Но зато, признавая и уважая

стремления других, она требует того же уважения и к себе, и всякое насилие,

всякое стеснение возмущает ее кровно, глубоко. Если б она могла, она бы

прогнала далеко от себя все, что живет неправо и вредит другим; но, не

будучи в состоянии сделать этого, она идет обратным путем - сама бежит от

губителей и обидчиков. Только бы не подчиняться их началам, вопреки своей

натуре, только бы не помириться с их неестественными требованиями, а там что